Наследие М. Мусоргского

ГЕОРГИЙ СВИРИДОВ
О МУСОРГСКОМ

Мусоргский был художником в высшей степени национальным, в полном смысле слова певцом России. Ее судьбами, ее болью и радостями наполнены творчество композитора, вся его жизнь и все его художественное воображение.
Мусоргский не принадлежал к числу тех композиторов-профессионалов, которые одинаково успешно работают во всех жанрах музыкального творчества. Он не писал сонат, симфонии или квартетов, мало писал инструментальных сочинений. Музыка была для него не профессией, а жизненным предназначением. Посредством музыки он поведал нам свой взгляд на судьбу народа нашего, свой взгляд на природу человека и смысл его жизни.
В операх, песнях и романсах Мусоргский создал множество самых разнообразных типов, образов, взятых из русской действительности, начиная от царя, вельмож, бояр и кончая юродивыми, беглыми монахами, бабами, мужиками, стрельцами, семинаристами, подьячими. Кого только тут нет! Но дело не в одном разнообразии и характерности. Мусоргский, как никто другой из композиторов, обладал даром проникнуть в глубины человеческой души.

Его исторические типы поразительно достоверны. Вспомните, например, Бориса Годунова, мучимого совестью, летописца Пимена, коварного интригана Шуйского или такие образы из оперы "Хованщина", как "дурак и тараруй" князь Хованский, как Мусоргский называл его. Или изумительный образ Марфы. Или совершенно противоположный тип: Марина Мнишек из "Бориса Годунова", женщина, движимая безграничным честолюбием. Или разбитная, как говорится, видавшая виды шинкарка, не потерявшая вместе с тем ни человеческой доброты, ни чувства сострадания. Бесконечное разнообразие характеров, образов, поразительных в своей правдивости.
Лев Толстой однажды сказал, что герой его повести — правда. Это же мог с полным основанием повторить и Мусоргский.
Музыкальная речь Мусоргского отличается необыкновенным своеобразием и самобытностью. Мелодии его пластичны, а подчас и острохарактерны, развиваются они свободно, непринужденно и естественно. Его гармонический язык до сих пор поражает своей свежестью, непохожестью ни на чей другой. Внутренний композиторский слух его исключителен по тонкости.

Мусоргский услышал такие созвучия, каких до него в музыке не встречалось. И это не сознательно сконструированная "новизна", а естественный гармонический комплекс, неразрывно связанный с движением столь же естественной распевной мелодии и своим напряжением оттеняющий ее изгибы.
Мусоргский — фигура исключительно сложная. В нем очень много начал. Он первым среди музыкантов обратил внимание на непостижимую сложность человеческой природы, человеческой психики, подобно тому как в литературе это сделал его современник Достоевский. В нем были уже ростки того искусства, которое впоследствии стало искусством декаданса: трагические страницы вокального цикла "Без солнца", последние романсы - свидетельство его глубочайшего душевного трагизма, полного одиночества.
Повторяю: это был человек исключительно сложный и душевно богатый.

Творческое наследие Мусоргского внимательно, скрупулезно изучается музыкантами и учеными самых разных стран. И, тем не менее, Мусоргский доныне не объяснен, да и вряд ли будет объяснен до конца, поскольку гений всегда тайна, - он для нас вечно живой, а его творчество — вечная загадка.
Тайна гения — тем более такого, как Мусоргский — вроде бы вовсе не желает оставаться тайной. Напротив, она благородно и бесхитростно раскрывает себя навстречу людям, страстно жаждет быть понятой, жаждет поднять каждого до понимания ее художественных обобщений и сообщить ему способность проникновения в сокровенные глубины человеческой души. Так, Мусоргский, обладая беспримерным воображением, не то чтобы требует, но — как само собой разумеющееся — предполагает такое же воображение у своего слушателя. Он бередит фантазию, пробуждает и возвышает творческий дух человека и видит в этом смысл существования и главную цель воздействия своего искусства.
Однако поднимаясь вместе с музыкой Мусоргского вверх по ступеням духовного совершенствования, его слушатель вдруг обнаруживает в казалось бы хорошо уже известной музыке новые неведомые и в чем-то непостижимые миры и тайна гения вновь принимает обличие тайны, скрытой за семью печатями.
Великий композитор родился в 1839-м, а умер в 1881 году. 1881-й -памятный год в истории России. Это год смерти Мусоргского, смерти Достоевского, убийства царя Александра II террористами-народовольцами - события огромного значения, знаменовавшие собой конец целой эпохи. Таким образом, сознательная жизнь Мусоргского, вся его творческая биография падает на 60—70-е годы прошлого столетия - время совершенно небывалого подъема духовных сил русского общества. Это были годы отмены крепостного права, создания в России гласного суда и многих других памятных событий общественной жизни. Наконец, это было время пробуждения пристального внимания к простому народу, судьба которого глубоко волновала тогдашнее образованное общество. Для многих людей народ стал своеобразной верой, а в художественной среде пробудилось стремление к созданию национального по духу и по стилю искусства.,
Мусоргский страстно защищал самобытность и неповторимость нашей национальной культуры. Утрата народом своего родного искусства, своих художественных ценностей воспринималась им как трагедия, как опасность самому существованию нации. Вот что писал он М. А. Балакиреву по этому поводу в 1867 году: "Народ или общество, не чующее тех звуков, которые, как воспоминание о родной матери, о ближайшем друге, должны заставить дрожать все живые струны человека, пробудить его от тяжелого сна, сознать свою особенность и гнет, лежащий на нем и постепенно убивающий эту особенность, — такое общество, такой народ -мертвец, а отборные люди этого народа – доктора заставляющие посредством насильственного электрогальванического тока дрыгать члены этого мертвеца - народа, пока он не перешел в химическое разложение трупа".

Мусоргский был человеком времени общественного подъема. Он носил в себе колоссальный бунтарский дух. И не только в творчестве своем. Он предчувствовал многие события будущего, те огромные социальные потрясения, которые ждут Россию. Без предчувствия таких потрясений невозможно было бы написать заключительную сцену "Бориса Годунова" — "Сцену под Кромами".
При всем том, что Мусоргский был прежде всего музыкантом, прирожденным композитором, и никогда не претендовал на создание собственных общезначимых концепций чисто эстетического, социального, философского, религиозного или какого-либо иного плана (в отличие например, от Скрябина), воздействие композиторского творчества Мусоргского на дальнейшее развитие духовной культуры человечества далеко не ограничивалось одной только музыкальной областью.
Прямо или косвенно оно влияло и на русскую поэзию, и на живопись, что заметно и во многих стихотворениях Блока, и в живописных полотнах Нестерова, и во фресках, созданных Врубелем.
Однако и в самом широком общечеловеческом смысле многие высказывания, сохранившиеся в его частных письмах, не только не потеряли своей актуальности, но и воспринимаются в наши дни с необыкновенной остротой.

Блок в начале 1910-х годов в поэме "Возмездие" называл предшествующее столетие; "век расшибанья лбов о стену экономических доктрин". В письмах Мусоргского аналогичные мысли высказываются порой не менее крупно, не менее сильно, но на сорок лет раньше! Было бы непростительным искажением истины, да и никому и не придет в голову назвать композитора реакционным мыслителем, хотя идеи прогресса цивилизации как таковой были ему глубоко антипатичны. Ибо понимал он и умом и сердцем, и высказывался неоднократно, что развитие цивилизации без сопутствующего или даже опережающего ее духовного развития общества должно привести человечество к воистину адской бездне. Вот строки из письма к поэту А. А. Голенищеву-Кутузову от 18 марта 1875 года: "Если не произойдет громкого переворота в складе европейской жизни, буфф вступит в легальную связь с канканом и задушит нас остальных. Способ легкой наживы <.> очень родственно уживается с способом легкого сочинительства (буфф) и легкого разврата (канкан). <.> Но, боже мой, как всем скучно! Как бесчисленно переполнены все каким-то мертвящим, удушающим газом! Казарменный лазарет, громадный плот с жертвами океанического крушения <.> Господи, сколько жертв, сколько болей поглощает эта чудовищная акула - цивилизация!"
Еще лет двадцать тому назад нам легко было бы отговориться, что, мол, Мусоргский прозорливо испытывал неприязнь даже к самым первым признакам только еще зарождающейся в России буржуазной культуры. Но сегодня практически всем уже ясно — проблема гораздо более глубока и серьезна. Она охватывает весь мир и напрямую связана с судьбами всего человечества.
Тайна гения Мусоргского заключена не только в его уникальном художественном таланте и интуиции, но и в замечательной широте кругозора мышления композитора, который впитывал в себя и перерабатывал в своей душе очень многие из идей социального, общеисторического, естественнонаучного, религиозно-философского плана. Из тех идей, что тогда были на устах у всех и горячо обсуждались. Или же наоборот — лишь едва ощущались, витали в воздухе эпохи.

Мусоргского без всякого преувеличения можно назвать крупным знатоком отечественной истории, и это обнаруживается тем явственнее, чем больше вдумываешься в смысл его национально-исторических опер. Он освоил громадное количество исторических фактов, понимал глубинную внутреннюю взаимосвязь событий. Например, когда в 1874 году "Борис Годунов" был с исключительным успехом представлен на сцене Мариинского театра в Петербурге, присутствовавший в зале известный историк Костомаров сказал, что это не опера, а страница истории. Настолько все было подлинно, настолько правдиво и художественно.
Но как художник Мусоргский стоял выше фактов истории, видел их религиозные, национальные, социальные и психологические истоки, будто во плоти воскрешая для нас из минувших времен отдельных людей и целые социальные группы со всеми их обычаями, страстями, добрыми и дурными деяниями.
Впрочем, различные периоды истории привлекали его и побуждали к творчеству далеко не в равной степени. Но прежде всего те, в которых угадывал он либо важнейшие плоскости пересечения с его эпохой, либо кардинальные моменты в исторических поворотах судьбы целого народа или даже целой цивилизации.
В высшей степени показательно, насколько сильно привлекала и одновременно мучила его тема падения царств. Примеры тому очень многочисленны. Мы найдем их и в "Песне СауЛа", и в хорах "Иисус Навин", "Поражение Сеннахериба", "Эдип" и в песне "Стой, Днепр!" на слова Тараса Шевченко. Очень характерны в этом отношении и сюжеты его исторических опер "Борис Годунов" и "Хованщина". Вместе с тем, с неменьшей силой проступает и еще одна важнейшая для творчества Мусоргского тема — самозванство. Соотношение власти законной и незаконной, праведной и неправедной.
Погружаясь мыслью во времена сравнительно отдаленные и чутьем художника сопоставляя их с временем, когда жил он сам, Мусоргский каждый раз как бы заново предвидит и заставляет нас вместе с ним переживать не просто правление какого-либо беззаконного узурпатора власти, но неотвратимость наступления целой эпохи самозванцев. А вместе с такой эпохой - снова смуту народную и душевную, оцепенение, ужас и некий праисторический террор.

Интересно, что тема самозванства и узурпации проникает у него даже в романсовый жанр. Например, в знаменитой "Песне о блохе" на словах "вот в золото и бархат блоха наряжена" в фортепианном аккомпанементе мы слышим звуки торжественного коронационного благовеста, как будто мощные удары колоколов сопровождают сцену всегосударственного триумфа. блохи!
Для Мусоргского народ есть мерило всех ценностей. В народных традициях, народных характерах он ищет и с беспримерной выразительностью показывает типические черты русской нации. Как и многие его выдающиеся современники в народе он видит главную надежду на духовное обновление своей страны. Однако он беспощаден и в показе его дурных качеств.
Вспомним знаменитую фразу Мусоргского - "Я разумею народ как великую личность, одушевленную единою идеею. Это моя задача".
Мусоргский говорит не просто о народе, а о народе, одушевленном "единою идеею".
Какою же?

Идеей духовного самосуществования, самосохранения и постоянного самовозрождения.
Таким образом, по Мусоргскому, народ и есть воплощение жизни как таковой, символ ее. И горе народу, когда разрушается сама его внутренняя духовная постройка.
Если попытаться представить себе творческое наследие Мусоргского насильственно отторженным от веры русского народа, то оно потускнеет и приобретет вид какой-то бесконечно унылой панорамы, длинного ряда даже не пессимистических, а просто безысходных картин, выполненных в жанрово-бытовой манере. Но при свете идей и самого духа русской веры эти же самые произведения наполняются теплым изнутри идущим сиянием и несут все богатства цельной человеческой мудрости, воплощенной в древнем образе Софии.
Мусоргский сочинял как молился, само сочинение музыки было для него религиозным обрядом, даже религиозным таинством. В отличие от преобладавшей в западноевропейских композиторских школах строго продуманной логической симфонизации (чем дальше к XX веку — тем больше), он создавал свои произведения, подчиняясь процессу какого-то удивительного внутреннего озарения, когда компоненты музыкальной логики если не исчезают совсем, то отступают на задний план перед феноменом синкретического Логоса, объемлющего собой все сущее.
Мусоргский в своих сочинениях (за исключением, пожалуй, самых ранних и незрелых) хочет видеть в музыке прежде всего живую, непосредственную беседу с людьми и даже в чисто инструментальных произведениях строит каждую музыкальную фразу, вариируя или соединяя ее со следующей, по законам такой человеческой речи, где кавдое слово стремится достичь максимума своей интонационной выразительности. Подобное Слово не может быть низведено до разряда стереотипно обезличенных слов. В этом отношении один из главнейших принципов Мусоргского (в его противопоставлении западноевропейскому искусству) практически совпадает с эстетическим credo, высказанным Николаем Гумилевым в одном из его замечательных стихотворений:
В оный день, когда над миром новым Бог склонял лицо Свое, тогда Солнце останавливали Словом, Словом разрушали города.
И орел не взмахивал крылами, Звезды жались в ужасе к луне, Если, точно розовое пламя, Слово проплывало в вышине.
А для низкой жизни были числа. Как домашний подъяремный скот, Потому что все оттенки смысла Умное число передает.

Здесь особенно наглядно видно, сколь различно, во многом противоположно развивались, а отчасти и ныне продолжают развиваться тенденции художественных культур - восточной (православной) и западной (католической и протестантской). В этом ракурсе Мусоргский, пожалуй, даже более, чем любой другой русский композитор проявил себя как музыкант истинно национальный.
Вместе с тем возникает и еще одна мысль. Быть может, отечественная музыка и музыкознание XX века, наряду с другими проявлениями нашей культуры, тоже несут громадную вину за беспримерный духовный упадок, за деградацию общественного сознания. Ибо сколь часто мы, вопреки всем национальным традициям, возносили свои молитвы и поклонялись неодушевленному идолу — Числу, а Слово, наоборот, обезличивали и низводили до уровня некоего подсобного средства обмена информацией или вульгарной и лживой пропаганды. Более того, многие из нас мечтали и до сих пор продолжают мечтать о том, чтобы Слово утратило исконно присущую ему многозначность и понималось бы лишь в строго определенном единственном смысле — как число.
В данной связи можно понять, почему Мусоргский обращался как к своему идеалу не просто к народу, а к народу православному, к народу, славящему Слово.
Всякая музыка, связанная со словом, проходит своего рода испытание на пробу, когда выясняется, что смысл имеет только та музыка, которая усиливает действие слов. Чаще всего происходит наоборот — некое разжижение, и многие, подчас даже крупные композиторы порой грешны в этом.
Мусоргский обладал редким чувством слова и его выразительных возможностей, несомненно, богатым литературным дарованием. Достаточно сказать, что либретто оперы "Хованщина" написано им самим по историческим материалам. Письма Мусоргского — поразительные человеческие документы, представляющие громадную ценность. По высказанным в них мыслям и по совершенно неподражаемому языку, которым они написаны, я мог бы сравнить их с письмами великого художника Ван Гога. В письмах Мусоргского, если их прочесть внимательно, видна вся его жизнь и судьба. Он был человек очень одинокий и поэтому в письмах во многом исповедовался, делился не только своими конкретными художественными замыслами, но и мыслями об искусстве. "Не музыки нам надо, не слов, не палитры и не резца - нет. мысли живые подайте,' живую беседу с людьми ведите." (1875 год, из письма к В. В. Стасову).
Ныне Мусоргский признан одним из величайших композиторов во всем мире: Слава его исключительно велика. Он, несомненно, оказался очень дальновидным художником. Есть влияние, которое рождает только эпигонов, - это влияние манеры. Но Мусоргский воздействовал на последующие поколения духом своим.
Величие композитора, величие художника - это в конце концов не только виртуозное владение всеми средствами своего искусства. Величие художника - прежде всего величие его души. И в этом смысле Мусоргский с полным правом может быть назван истинно великим художником.
В опере "Хованщина" божественная стихия слова и стихия музыки соединяются со стихией огня, пожирающего все суетное и бренное, но духовно очищающего. "Огонь испытает дело каждого, каково оно есть" (Первое послание к коринфянам Апостола Павла. 3; 13).
Гореть можно и творчески, внутренним огнем. Таким огнем горел Мусоргский. И этот огонь будет гореть еще долго!