Г. Скороходов - Звезды советской эстрады

Глава пятая
ПЕСНЯ НЕ СМОЛКАЛА

Эстрада



Пособия, книги, музыкальная литература, ноты в pdf

 

Песни Великой Отечественной войны

 

 

В 1985 году весь мир отмечал сорокалетие победы над фашистской Германией. 9 мая — дата завершения Великой Отечественной войны, беспримерной четырехлетней битвы с гитлеровскими ордами, в разгроме которых Советская Армия сыграла решающую роль.
В день сорокалетия и за несколько месяцев до него газеты, журналы, радио и телевидение опубликовали сотни очерков, заметок, воспоминаний о времени, ставшем легендарным. Люди вспоминали не только о сражениях, фронтовых буднях и работе в тылу. Они рассказывали и о том, чем стало для них в лихую годину искусство, особенно ее наиболее мобильный жанр — песня.
Об искусстве в Великой Отечественной войне написано немало. В этой главе речь пойдет об исполнителях, их песнях и судьбах в тот период, который для артистов эстрады, как и для всего советского народа, стал годами испытаний, когда проверялся «на прочность» каждый человек, его гражданская позиция и мужество; годами, разделившими жизнь многих поколений на то, что было до войны, во время войны и после ее победного окончания, годами, равными эпохе.

Стало традицией, обращаясь к военной поре, вспоминать старинную латинскую пословицу «Когда говорят пушки, музы молчат», и при этом восхищаться действительностью, опровергшей народную мудрость римлян. Но пословицы рождены не на все времена. И удивляться приходится тому, что роль, которую получила песня в годы войны, некоторым современным исследователям кажется неожиданной.
Ничего неожиданного не произошло. Советская песня, ее лучшие исполнители всегда были связаны с жизнью — настроениями, мыслями и чувствами человека во времени. Песня по-своему, но всегда отражала современника, который избирал то, в чем чувствовал потребность, чему отдавал предпочтение, вынося свой суд явлениям художественной жизни. И пусть его оценки порой не совпадали с авторитетным мнением критики, пусть популярность той или иной песни не всегда может служить определением ее достоинств — сам факт «суда современника», его выбора говорит о том, что песня входила в жизнь, была необходима человеку.
И нет ничего удивительного в том, что голос песни, не смолкая все труднейшие предвоенные годы, не смолк и в те дни, когда, как гром среди ясного неба, грянула война.
Память человека сохраняет многое. Газеты — память истории. По их пожелтевшим страницам можно восстановить события, которыми жили артисты эстрады в грозные дни лета 1941-го.
«.В эти дни самое подвижное из искусств — эстрада — держит боевой экзамен. Она выполняет сейчас всенародное поручение. Теплым словом, пламенным призывом к бесстрашию в бою и злой шуткой против врагов провожают артисты бойцов Отечественной войны на фронт.
Штаб эстрады помещается в Центральном Доме работников искусств.
Телефонный звонок. Вызов. Путевка. Бригада отправляется на мобилизационный пункт, в часть, на вокзал. Работа идет круглые сутки»1.
В день начала войны В. Лебедев-Кумач написал новый текст к широко известной песне Д. Покрасса «Если завтра война»:

Если завтра война — так мы пели вчера,
А сегодня война наступила.

Это была одна из первых военных песен. На следующий же день ее опубликовали газеты. Она зазвучала по радио, была срочно записана на пластинки. «Песня догнала бойцов, отправляющихся на фронт, и встала в боевую походную колонну»2.
Вслед за ней появилась облетевшая всю страну «Священная война» А. Александрова — В. Лебедева-Кумача.
«Настал исторический час, когда всю нашу творческую энергию, всю впитанную в кровь и сознание любовь к отчизне, весь накопленный опыт и мастерство, всю нашу гордость и достоинство советских художников мы должны влить в произведения, направленные на службу народу, на помощь ему в его героической борьбе с фашистскими ордами Гитлера»3. В этих словах И. Дунаевского отразились умонастроения и чувства всех деятелей искусства, вставших в единый строй борцов за свободу и независимость Родины.
На Киевском вокзале столицы перед уходящими на фронт эшелонами выступал Утесов со своим джазом. Мелодекламация — довоенное стихотворение О. Колычева «Партизан Морозко» — звучала как страстный призыв до конца выстоять, не сдаваться врагу, одолеть его:

Шли багунские солдаты
Отомстить за брата.
Шли они в родные дали,
Шли и побеждали.

«Это была необыкновенная ситуация, — вспоминал Л. Утесов, — искусство так служило бойцам, так вдохновляло их, что сегодня и представить себе трудно».
На Белорусском вокзале с джаз-оркестром ВРК под руководством А. Цфасмана пели для бойцов Павел Михайлов и Аркадий Погодин. На платформе Ленинградского вокзала в сопровождении музыкантов Госджаза СССР пел Георгий Виноградов. Слова его песни о Катюше приобрели новый смысл — землю родную нужно было не только беречь, но и защитить от нашествия.

«Основная и важнейшая задача всех творческих работников, всех предприятий и учреждений советского искусства — отдать все силы на защиту нашей родины, помочь делу мобилизации всего народа на Отечественную войну против германского фашизма, способствовать повышению производительности труда, укреплению дисциплины и организованности населения нашей страны, — говорилось в письме Комитета по делам искусств. — Исходя из этих задач надо быстро перестроить деятельность всех предприятий и учреждений искусства, подчинив ее полностью делу обороны и задачам Отечественной войны».
Создавались десятки фронтовых бригад, в которые добровольцами шли артисты театров эстрады А. Погодин, Т. Церетели, Л. Русланова, И. Юрьева и другие.
В полном составе для обслуживания фронтовиков выехал Госджаз СССР вместе с Г. Виноградовым. Под Вязьмой, дав десятки концертов, оркестр попал в окружение. Немногим удалось остаться в живых и прорваться к своим.
С первых дней войны надели солдатские шинели музыканты ансамбля Клавдии Шульженко и Владимира Коралли, вместе со своими руководителями они стали фронтовым джаз-оркестром Ленинградского военного округа. В труднейших условиях блокадного Ленинграда, в холоде и голоде (некоторые музыканты умерли от дистрофии), под бомбами и артобстрелами артисты выполняли свой долг. Шульженко пела на фронтовых аэродромах и в блиндажах, в палатках на льду Ладожского озера, в цехах оборонных заводов. Пятьсот выступлений за год, самый тяжелый год блокады — таков итог работы артистки, по праву удостоенной наград: медали «За оборону Ленинграда» и боевого ордена Красной Звезды.
На своих фронтовых концертах Шульженко пела немало песен довоенного репертуара. Показавшиеся в первую пору лихой годины вчерашним днем, никому не нужными, песни эти неожиданно обрели новый смысл. Подобно вышедшим на экран с опозданием целиком мирными по тематике и сюжету комедиям «Свинарка и пастух», «Сердца четырех», изобилующим лирическими коллизиями, бесхитростными любовными недоразумениями, довоенные песни стали символом ушедшего, но дорогого сердцу каждого бойца времени — той нормальной человеческой жизни, где есть любовь, работа, дети; той жизни, за возвращение к которой и шла борьба. И не случайно же в современном фильме «Они сражались за Родину» любимейшая песня одного из героев — довоенное танго «Люблю». «Вам возвращая ваш портрет», — поет Лопахин — Шукшин, и песня отражает мечту солдата о мирном времени, о встречах и расставаниях, о любимой, родимом доме — о всем том, что приобрело в кровавых сражениях иную цену, вошло в огромное понятие мирной Родины.
Причина успеха шульженковского «Синего платочка» — в этом же. Она почти вся — воспоминание о незабываемых мирных днях, о том, как «падал платочек твой с плеч», о «нежных речах». И даже сквозь строчки фронтовых писем «синий платочек снова встает предо мной».
Этот непритязательный вальс, известный еще и до войны, обретя новые слова, стал первой военной лирической песней. Воспоминания, обещание милой сберечь синий платочек получили в ней иное осмысление. «Открытым текстом» здесь утверждалось то, что в иных песнях только подразумевалось: «за них — родных, желанных любимых таких — строчит пулеметчик за синий "платочек, что был на плечах дорогих!»

«Синий платочек» явился мостиком, связующим звеном между мирной и военной лирикой, первой ласточкой, вслед за которой появились десятки ее собратьев.
Тематическая злободневность, мелодическая доступность (Ю. Петербургский написал свой вальс в традициях городского романса) позволили песне распространиться с быстротой ветра. Рожденную на фронте и исполненную Клавдией Шульженко песню запели повсюду. Ее немудреный текст бойцы порой записывали под диктовку певицы, чаще узнавали от друзей-товарищей и посылали в своих письмах с фронта в тыл — аналогичная ситуация повторится с «Жди меня» Константина Симонова. Через месяц-два после премьеры «Платочка» он стал настолько известен и любим, что стоило Шульженко приехать с концертом на участок фронта, где она еще никогда не бывала, ее прежде всего просили спеть эту песню.
Успех «Синего платочка» заставил музыковедов и композиторов, не принявших эту и подобные ей песни, о многом задуматься. Шульженко вновь поставила в повестку дня старый спор об отношении к мелодиям городских окраин, использовании в профессиональном творчестве форм, бытующих в городском фольклоре.
В момент появления «Синего платочка» и того же «Огонька» на стихи М. Исаковского было не до осмысления происходящего. Впервые разговор о песне пошел на общемосковском совещании, созванном Союзом композиторов в июне 1943 года.
Открывая его, основной докладчик, композитор В. А. Белый вынужден был признать, что только «незначительная часть песен, которые мы, профессионалы, считаем хорошими, принимается и поется массами. Значительно большая часть песен, которые мы считаем хорошими, не принимается и не поется. И наконец, песни, которые мы считаем плохими, поются и пользуются большим успехом»1.
Композитор выступил против тех, кто был склонен «чрезвычайно ограничить рамки допустимого в области бытовой музыки», отказывая городскому фольклору в «праве гражданства»2.
В. А. Белого поддержали многие участники совещания. «Не так давно происходили ожесточенные споры по поводу использования городского фольклора в творчестве композиторов, — сказал главный редактор музыкального радиовещания Г. Хубов. — Городской фольклор многими вообще не признавался, и все, что было связано с ним, считалось искусством второго и третьего сорта.
Эта глубочайшая ошибка была исправлена практикой, жизнью нашего искусства, особенно во время войны. Многие новые песни Соловьева-Седого, Новикова, Захарова и других, испытавших творческое воздействие городского фольклора, получили, казалось бы, неожиданное признание и популярность в народе. Они стали любимыми»3.
На другом совещании, созванном через год Союзом советских писателей, композитор А. Новиков точно определил место «Синего платочка» и его собратьев в песенном военном строю. Он выделил в отдельную тематическую группу песни, посвященные фронтовому, окопному быту. «Это — «Синий платочек», который определил ход, направление этой группы, «Давай закурим» М. Табачникова — И. Френкеля, «Два Максима» С. Каца — В. Дыховичного, «Темная ночь» Н. Богословского — В. Агатова, «Ленинград мой», который Козин довольно здорово распел, «Жди меня» М. Блантера — К. Симонова и другие. Вот этот раздел песен наиболее распространен, потому что это преимущественно сольное пение. Основные песни группы популярны. Они решили свою тематическую задачу, удовлетворяли требованиям и держатся до сих пор».
Все здесь верно и справедливо. Быть может, некоторое уточнение необходимо только для песни «Жди меня» — редком случае, когда звезды оказались бессильны.
Симонов, написавший свои стихи в 1941 году, удивительно точно почувствовал их тематическую злободневность. Он говорил: «Сама по себе тема — жди меня! — неотвратимо рожденная войной, была действительно нужна. Написанная об этом же песня «Темная ночь» из фильма «Два бойца» весной сорок третьего года оказалась на устах буквально у каждого фронтовика. Это было потребностью времени»2.
Это признание из дневника писателя «Разные дни войны». Там же содержится и рассказ о том, как стихотворение «Жди меня» долго не хотели печатать, усматривая в нем излишнюю интимность, а потом оно обошло все фронтовые газеты.
Несколько раз композиторы обращались к популярному произведению Симонова. Песню включили в фильм «Парень из нашего города» (музыка Н. Крюкова), где героиня пела ее на шефском концерте в госпитале. Романсовый склад музыки с довольно сложной сменой тональностей, широким диапазоном не сделали песню популярной.

В 1942 году, когда вышел фильм, «Жди меня» запел и Утесов. Композитор Н. Горбенко написал для него легко запоминающуюся мелодию в ритме танго. Но странное дело: песня не получила распространения. Ее не записали ни на пластинки, ни на тонфильм для радио. Случайная съемка в киножурнале не смогла поправить дело, и «утесовский вариант» не стал даже в малой степени столь известным, сколь стихотворение.
Наконец, в то же время песня «Жди меня» была написана М. Блантером, решившим ее в традициях старинного романса. На пластинку ее записал Георгий Виноградов, спевший стихи (в сопровождении рояля и виолончели) задушевно и проникновенно. Песня-романс была помещена на одной стороне пластинки, «Синий платочек» — на другой! Вот где уж популярность неизбежна! Ничего подобного, шедшая нарасхват «спарка» не помогла.
Победу одержали стихи. И может быть, виноваты в этом не звезды, и не композиторы. Может быть, это был тот случай, когда музыка не могла ничего добавить к стихам, к тому же широко известным слушателю, вошедшим в его сознание именно как стихи, а не песня. Может быть, слушатель и не хотел музыки. Он переписывал симоновские строчки в письме любимой, забывая зачастую поставить фамилию автора. Он сам хотел быть этим автором. Все, о чем сказано в стихотворении, было его мыслями, чувствами, его исповедью и заветом. Посылая эти строчки в тыл, он делился самым сокровенным, личным так, как будто никто, кроме него и его адресата, не знает об этом. Музыка разрушала особую интимность стихотворения, песня придавала ему всеобщность, которой слушатель не ждал.
Свою первую военную программу «Бей врага!» Утесов показал немногим больше месяца после начала войны. Первоначально она строилась на довоенных песнях, но постепенно в нее входили новые. Программа с успехом шла почти ежедневно более года, но от первоначального ее варианта постепенно оставались только название да два-три номера. В нее вошли песни, рожденные грозными событиями, по которым можно было проследить трудные дни и месяцы боев 1941 года, сдачу городов, горечь разлуки с родимой стороной, попавшей под пяту оккупантов; песни, зовущие к отмщению, к уничтожению лютых поработителей, которых «сколько не пало, а все еще мало»; песни, полные веры в то, что придет и на нашу улицу праздник, что солдаты вернутся в родные города, «уронив на землю розы в знак возвращенья своего».
Утесовские песни первых лет войны сделали искусство певца мужественнее, суровее, по-новому раскрыли его дарование. В его программе зазвучала любовь и ненависть, лютая злоба к врагу и нежность сына, для которого страдания матери-Родины — нож по сердцу, но у которого достаточно сил, чтобы защитить ее. Лирические ноты любви к отчизне звучали, уживались, соседствовали с новыми для певца — грозными, предупреждавшими фашизм о неизбежной расплате за злодеяния.
«Партизанская тихая» («Бей врага») М. Воловаца — А. Арго, «О чем ты тоскуешь, товарищ моряк?» В. Соловьева-Седого — В. Лебедева-Кумача, «Мишка-одессит» М. Воловаца — В. Дыховичного, а затем и «Камень Севастополя» («Заветный камень») Б. Мокроусова — А. Жарова, «В землянке» К. Листова — А. Суркова заняли в программе Утесова главное место.

«Замолк последний призывной аккорд. Утесов повернулся, и я не узнал его, — писал не раз рецензировавший утесовские концерты критик после просмотра программы «Бей врага!» — Он хотел улыбнуться привычной улыбкой «любимца публики», веселого, комического актера — и не смог. Да никто и не требовал от него улыбки — патриотические чувства, охватившие артиста, полностью совпадали с переживаниями аудитории. Зрители выходили на освещенные луною дорожки «Эрмитажа», унося с собой слова заключительной песни; „За землю, за волю готовы на смертный бой!"»1.
Но, как говорится, «Париж остается Парижем» — и Утесов не мог без шутки, улыбки, сатирического куплета. Поначалу в программе «Бей врага!» их было мало. Но по тому горячему приему, который слушатели оказывали куплетам на стихи А. Безыменского «Палач и шут», Утесов чувствовал, как в зрительном зале жаждут смеха, острого слова, бичующей врага сатиры. Смех был всегда оружием сильных. Уметь смеяться в лихую годину — значит сознавать свое превосходство над врагом. Этим великим сознанием были проникнуты многочисленные сатирические куплеты, припевки, пародии, сценки, вскоре нашедшие место в программе.
Все они родились в утесовском коллективе с участием его руководителя, в содружестве с поэтами и музыкантами оркестра, использовавшими знакомый слушателю материал. Для злых куплетов о бароне фон дер Пшике, мечтавшем
«покушать русский шпиг», О. Кандат обработал популярную мелодию «Для меня ты хороша» Секунды; для пародийной песенки «Воро-воро» А. Островский переложил мелодию песни из шедшей на наших экранах с большим успехом комедии «Три мушкетера» (музыка С. Покрасса); в «Берлинском кичмане», героями которого стали Гитлер, Геббельс и компания, прозвучал старый мотив из первых программ; для острых куплетов «На Унтер ден Линден» был использован подлинный «Собачий вальс», придавший им неожиданный характер и вместе с тем усиливший их сатирическое звучание. Знакомые мелодии — шаг, на который Утесов шел сознательно, — делали все эти песни легко доступными, доходчивыми, способствовали меткости сатирического удара. Куплеты легко запоминались и часто исполнялись фронтовыми бригадами и участниками армейской самодеятельности.
В куплетах и песнях военных лет сатира обрела иные, новые качества.
В последней предвоенной программе «Царевна Несмеяна» Утесов сыграл героя водевиля, вознамерившегося рассмешить печальную царевну. Он знал, что в случае неудачи его ждет «усекновение головы». Да что знал! — воочию видел: палач с острой секирой стоял тут же, рядом со своей плахой. Смешить в таком положении — задача не из приятных. «Куплеты под секирой», исполненные Утесовым, содержали, как говорится «тонкий намек на нетонкие обстоятельства». Прием намека употреблялся вполне сознательно. Он придавал сатире особую пряность, доверительность. «Мы же свои люди — как бы обращался актер к зрителю, — вы же отлично понимаете, о чем и что я могу сказать»:
Извините меня за нахальство, Но поведать хотел бы я миру, Что творит в учрежденьях начальство -Виноват, уберите секиру!
Наш кассир на растрату решился И беда угрожала кассиру. И тогда наш кассир поделился. Виноват, уберите секиру!1 Этот прием намека, фигура умолчания широко использовались в довоенных сатирических сценках, монологах, песенках, куплетах, обеспечивая им зрительский успех. Сатире военных лет вся эта «изящность» и «деликатность» оказалась ни к чему. Сатира, бьющая «в лоб, не пятясь» (Маяковский), стала главной действующей силой. Появление ее в сложный период войны, когда вроде бы было не до смеха, знаменательно. Разя без промаха, издеваясь, сатира вызывала смех — смех, помогающий осознать свою силу, таящий в себе предчувствие победы.


*


К. Симонов в своем дневнике писателя утверждает, что «Темная ночь» из фильма «Два бойца» весной 1943 года была «на устах буквально у каждого фронтовика». Но «Два бойца» вышли на экран не весною, а осенью, в октябре, на фронт они попали в конце года. И все же писатель не ошибся. Весной 1943 года песня получила широкую известность благодаря пластинкам — на диск ее записал Л. Утесов тогда, когда съемки фильма только начинались.
Патефон и пластинки приобрели на фронте особую роль. «Осколок мирной жизни» был спутником солдат, работавший в короткие перерывы между боями с полной нагрузкой, а иногда и во время боев.
Вот характерное свидетельство — письмо медсестер горнострелкового полка Г. Сизовой и Е. Черновой: «Мы любили песни Шульженко! Берегли несколько пластинок и старенький патефон. Собирались в землянке бойцы разных батальонов. К нам шли под пулями, в дождь, в пургу. Зима в горах — настоящий ад. Обнимем патефончик и замрем. Кто еще так поет! Как услышим про старые письма, про руки, так и переворачивается все внутри. Дом вспоминаем, танцы в парке.».

Патефоны посылали на фронт из тыла, их брали с собой, уходя в армию. В блиндажах или окопах для них строили специальные укрытия, вместе с пластинками их берегли как жизненную необходимость.
Журнал «Дон» поместил документальный рассказ о том, как снайперы вели счет уничтоженным фрицам, отмечая каждого «галочкой» на конверте из-под пластинки Шульженко. «Заполненный конверт» отправлялся певице и взамен посылался новый с новой пластинкой.
Таких случаев были десятки. Не случайно же у героя популярного фильма военных лет «Актриса» самой ценной реликвией была пластинка, которую он «по всем фронтам провез».
Впрочем, пластинки становились реликвиями не только из-за любви слушателей. Вскоре после начала войны производство их было прекращено. Крупнейшие в стране заводы грампластинок Апрелевский и Ногинский перешли в ведение Народного комиссариата боеприпасов и приступили к выпуску военной продукции. Прекратили свое мирное производство и ленинградские пластиночные предприятия — фабрика «Красное село», артель «ЗЭТ» («За электротехнику») и другие.

Единственным в стране местом, где продолжался выпуск грампластинок, была экспериментальная фабрика Ленинграда, которой руководил В. Заикин. Фабрика не прекращала работы несмотря на все бесчисленные трудности блокады. Изменился репертуар записей, из-под единственного пресса выходили только диски, которые были остро необходимы ленинградцам и фронтовикам: инструктивные «Как тушить зажигательные бомбы» и «Как разводить огороды» (это весной 1942 года), пластинки для радио с грозным предупреждением «Граждане! Воздушная тревога!» и с объявлением об «отбое», записи, призванные ввести в заблуждение противника, они воспроизводили звуки крупного передвижения войск и т. д. Но среди военного репертуара фабрики были и песни новые, рожденные в сражениях. По методу, изобретенному В. Заикиным, инженером В. Товстолесом и технологом Л. Абрамович, с кинопленки фильма «Концерт фронту» был переписан на пластинку «Синий платочек» Шульженко. В студии фабрики записали выступление Волховского ансамбля песни и пляски, джаз-оркестра Краснознаменного Балтийского флота, эстрадного оркестра пяти морей под управлением Я. Скоморовского.
Пластинки с записями песен А. Александрова, В. Соловьева-Седого, Б. Мокроусова, В. Мурадели и других композиторов шли на Ленинградское радио, направлялись непосредственно на фронт. Маленькая фабрика не могла выполнить всех заявок, поступавших не только из-под Ленинграда. Ничем не мог ответить фронтовикам московский Дом звукозаписи, куда заявок с фронта поступало не меньше.'
В конце-1942 года Наркомат минометного вооружения, в ведение которого перешли Апрелевский и Ногинский заводы, получил указание восстановить производство продукции, которая была объявлена мирной, но могла и должна была послужить всенародной борьбе с фашизмом.
Было решено на Апрелевском заводе отвести один цех под печать грампластинок. Побывавшее в эвакуации в городе Белево оборудование вернулось в свой дом. И вскоре знаменитая Апрелевка стала вновь выпускать пластинки, но теперь наряду с минометами.

На диски легли все лучшие песни, рожденные войной. В эти годы Шульженко записала 12 песен, Утесов — 24. «Давай закурим» М. Табачникова — И. Френкеля, «Мы из Одессы моряки» Ю. Милютина — В. Гусева, «Не тревожь ты себя» В. Соловьева-Седого — М. Исаковского, «Случайный вальс» и «Дорога на Берлин» М. Фрадкина — Е. Долматовского, «Партизанская борода» Л. Бакалова — М. Лапирова, «Песня военных корреспондентов» М. Блантера — К. Симонова были направлены раньше других на фронт.
И если 500 тысяч дисков, выпускаемых Апрелевским заводом, все еще не могли удовлетворить спроса, то помогало радио. С помощью его грамстолов заполнялась большая часть музыкального эфира. Пластинки воспроизводились в концертах по заявкам фронтовиков, которые давались ежедневно, а то и два-три раза в день, в передачах «Письма на фронт», в программах по заявкам передовиков трудового фронта. Эстрадные песни в исполнении мастеров звучали почти без перерывов на волнах музыкальных маяков — специальных ориентиров для летчиков, маяков, волны которых принимали представители всех родов войск.


*


Трудно назвать имя мастера эстрады, который бы не отдавал в эту пору свое искусство на службу народа, который бы не выступал перед воинами Советской Армии, перед теми, кто работал для фронта в тылу. Сегодня, когда время отодвинуло от нас события тех грозных лет, становится особенно ясным гражданский подвиг советского искусства.
Окопный быт, недоедание, передвижение по военным дорогам с обстрелами и бомбежками, концерты на открытом воздухе, когда зрители маскировались зелеными ветками, а актеры пели «на виду у заоблачной смерти»; выступления в блиндажах или на площадке кузова грузовика, без микрофонов и специального освещения; выступления по нескольку раз в день, после бессонной ночи в пути, но никто из слушателей не мог почувствовать в голосе певца усталость — все это и составляло военные будни, героические, называемые повседневным словом «работа».

Песни, которые прозвучали в эти годы, составили эмоциональную историю сражающегося народа. По ним можно проследить различные этапы войны, но главное, думается, не в этом.
Д. Д. Шостакович в одной из последних статей «Музыка и время» писал о песне военных лет: «Она стала средоточием чувств и настроений народа. Мобильность, поразительная отзывчивость песни на большие и малые явления жизни определили ее исключительно важное место в искусстве той поры. Песенное творчество пережило невиданный расцвет. Песни А. В. Александрова, В. Соловьева-Седого, М. Блантера, Б. Мокроусова, А. Новикова, Т. Хренникова, В. Захарова, Дм. и Дан. Покрассов и многих других талантливых мастеров навсегда вписались в музыкальную летопись войны. Они и поныне восхищают нас, служат образцом для современных авторов. Без песен, созданных в годы войны, мы не представляем себе тех памятных лет»1.
.На Ленинградском шоссе, между Химками и Сходней сооружен мемориал. Вздыбившиеся оборонительные «ежи» стоят на том рубеже, за который враг, рвущийся к столице, пройти не смог. Отсюда началось легендарное наступление Красной Армии — первый разгром фашистских войск.
На цоколе мемориального комплекса строки из замечательной песни И. Дунаевского и М. Лисянского «Моя Москва».
«Это памятники людям и песням. Их воздвигли благодарные сыновья, молодые советские люди, продолжающие ныне дела отцов».