— Хотите быть редактором?
Андрею Петрову нравилось взбегать по лестнице Дома книги в комнатки наверху
— там помещалась его «служба», Ленинградское отделение государственного
музыкального издательства,— нравилась внезапно обретенная «власть» над
нотными рукописями и их творцами.
Он не был фанатиком бесконечных переделок вроде тех закоренелых правщиков,
которым неважно, как написано, хорошо или плохо, важно, чтоб было иначе.
Молодой редактор ничего не навязывал своим авторам, только убирал явные
ляпсусы или случайные ошибки. Его красный карандаш бережно прикасался
к чужим нотным листам.
Сначала через его руки проходили песни, небольшие фортепианные произведения,
камерные сочинения ленинградских композиторов, затем он стал редактировать
партитуры симфоний, клавиры опер. Он познакомился со многими известными
музыкантами, встречаясь с ними за стареньким музгизовским пианино и терпеливо
прослушивая новые опусы.
Ленинградское хореографическое училище готовилось ставить свой выпуькнои
спектакль — балет на сюжет пушкинского «Станционного- смотрителя». Вспомнили
о Петрове — авторе «Заветной яблоньки»: не согласится ли он написать музыку?
Его уговаривали: «Станционный смотритель» будет постоянным спектаклем
училища на сцене Кировского театра.
Петров уже считал себя композитором романтической
темы. А романтик должен блюсти свою репутацию. Он обязан выбирать таких
героев, как Радда и Лойко. А тут бедняга Вырин, «сущий мученик четырнадцатого
класса, огражденный своим чином токмо от побоев, и то не всегда». Что
для романтика страшнее конкретностей быта? Мундир коллежского регистратора
вместо Чайльд-Гарольдова плаща. Как поведет себя станционный смотритель
в балете?
Не очень охотно Петров принялся за работу. Перелистал ноты романсов Алябьева,
Гурилева, Булахова. Проиграл мазурки и вальсы, в которых кружились гусары
пушкинских времен. Вообразил, как гусар Минский похищает у старика-смотрителя
дочь, красавицу Дуню, и потом дает в своем петербургском доме бал.
В музыке «Станционного смотрителя» чувствовалось воздействие Чайковского,
отчасти Глиэра, но ясно было, что молодой' композитор не чужд и прокофьевских
влияний. Она была мелодичной, довольно традиционной и понравилась музыкантам
оркестра Кировского театра.
После прем-ьеры Андрей Петров впервые вышел к рампе этого прославленного
театра — его наградили аплодисментами. За кулисами ему пожал руку молодой
балетмейстер Игорь Вельский, ничего, впрочем, не прибавив сверх положенных
вежливых поздравлений. Но взглянул он на Петрова с деловым любопытством.
В афишах Кировского театра еще года два мелькало название «Станционный
смотритель».
Авторская неуемность все чаще брала верх над редакторский добросовестностью.
Чужие ноты просматривались уже не столь тщательно.
Середина и конец 50-х годов были отмечены лавиной новых художественных
впечатлений. Некоторые из них воспринимались как подлинные открытия.
Молодые поэты, композиторы, актеры неизменно собирали огромные аудитории.
Быстро увеличивалось число поклонников пьес Виктора Розова. У кинотеатров
толпились длинные очереди. Итальянский неореализм завоевывал умы и сердца
людей. Все толковали о новых фильмах Витторио де Снка, Джузеппе де Сантнса,
Пьетро Джерми, Лукиио Висконти.
Молодежь заново открывала Ремарка и Хемингуэя.
Неведомая броская и резкая красочность ошеломляла в опере Гершвина «Порги
и Бесс», которую привезла негритянская труппа «Эвримен-Опера».
Сергей Образцов восторженно рассказывал по радио о французских шансонье.
Александр Цфасман и Леонид Утесов ломали копья, доказывая на газетных
страницах, что джаз не только «музыка толстых», но и большое искусство.
Андрей Эшпай и Арно Бабаджанян под шум дискуссий демонстрировали свои
сочинения, в которых талантливо и оригинально использовали приемы джаза.
На эстрады вышли певцы и певицы, не похожие на прежних. И пели они иначе
— пение это иногда походило на шепот в микрофон, но зато как они были
юны, естественны и современны!
Для впечатлительных художнических натур новизна наблюдений чревата иногда
поспешным желанием «переплавить» новые впечатления в собственные замыслы,
немедленно откликнуться на взволновавший до глубины души фильм, спектакль
или стихотворение.
Андрею Петрову нравились стихи итальянского поэта Джанни Родари. Захотелось
написать цикл песен на эти безыскусные и трогательные стихи. «Простые
песни» и возникли естественно, без особых усилий, как дыхание. И хотя
в них иногда и слышались интонации мелодий итальянских фильмов, но в то
же время ожили традиции Мусоргского и Прокофьева.
Песни — музыкальные характеры, песни — жанровые сценки, их подсмотрел
и подслушал «добрый седой старичок-часовщик». Служанка, вечная жертва
своей хозяйки. Малыш Чиччо, живущий в подвале. Малыш, лишенный детства:
«мокрую стенку потрогает мальчик и пососет свой измазанный пальчик.».
Почтальон. Старьевщик. Чистильщик сапог. Они не жаловались, не теряли
бодрости духа. Печальная мелодия переходила в задорную, звонкую: старьевщик
издевался над никчемным министром, часовщик предрекал, что в часах заменят
негодную пружину и настанет другое время. И это время будет чудесным.
Было что-то наивно-старомодное, что-то трогательно-простодушное в ЭТИХ
крошечных историях, грустно или весело пропетых мужским и женским голосами.
В этом обаятельном сочинении уже отчетливо чувствовалась индивидуальность
автора, его музыкальный язык становился свежее и современнее.
«Простые песни» сменились иными песнями — эстрадными, с «качающимся ритмом»,
с мелодикой, в которой были гершвиновская чувственность и.нежность. Потом
появилась джазовая «Тройка», построенная на попевках русских народных
песен.
В потоке заявок в музыкальную редакцию Ленинградского радио все чаще попадались
похожие: «Нам с подругой очень полюбилось произведение молодого композитора
Андрея Петрова „Пой песню мою. Спойте ее еще раз».
Андрей Петров — это имя становилось известным.
В 1959 году на Всемирном фестивале демократической молодежи и студентов
в Вене он получил серебряную медаль за вокальный цикл «Простые песий»,
«Андрей Петров» все чаще произносилось по радио и с
концертных эстрад. Собственная музыка все реже отпускала от себя. Новых
предложений становилось все больше и больше.
Он уже написал музыку к двум спектаклям Театра драмы имени Пушкина. Потом
получил заказ на музыку к инсценировке повести Александра Грина «Бегущая
по волнам». Сама мысль о предстоящей работе была наслаждением.
Море, поющее, рокочущее, любимое его море плескалось, низвергалось волной
и шуршало прибоем где-то за пустыми пока нотными линейками. Однажды Андрей
Петров прочел у кого-то, кажется, у великого кубинского поэта Хосе Марти:
«После моря самое прекрасное в мироздании человек.» Заметьте, «после моря».
«Бегущая по волнам» уже репетировалась в театре.
Андрею Петрову нравился дух творческого сотрудничества, который царит
в театре. Театр не похож на концертный зал. Там, в концертном зале, через
5—7 дней, после нескольких репетиций, дирижер говорит композитору: «Спасибо!
Надеюсь, вечером на концерте все будет хорошо». Действительно, работа
окончена. А в театре чем ближе к премьере, тем ты необходимей — постоянный
участник -общего сотворчества, соавтор спектакля все недели и месяцы,
пока готовится премьера. И нередко лучше думается и острее чувствуется,
когда кругом царит нервное возбуждение и дирижер, балетмейстер или режиссер
обращает к тебе отчаянный взгляд, ибо ничто, кроме музыки, не сможет эмоционально
«поддержать» эту важную сцену, которая почему-то не получается..
В издательстве он появляется все реже и реже. «Надо расставаться с издательством»,—
убеждал Андрей Петров-композитор Андрея Петрова-редактора.
Но как это сделать?
Помог случай.
Как-то раз Андрей Петров встретил балетмейстера Игоря Вельского. Перед
ним композитор слегка робел. Вельский казался ему воплощением джентльменства:
отличный танцовщик, остроумный, интересный рассказчик. Все предрекают
ему^блес-тящее будущее. Замечает ли его этот человек?
И вот Игорь Вельский сам остановил его посреди шумной площади и сказал,
что есть интересная идея. Надоели «драм-балеты», танцевальные представления,
в которых копируются бытовые движения и танец низводится до примитивной
пантомимы, изображающей обыденность, механические процессы труда. Где
романтический балет высоких чувств, балет поэтических обобщений? Вот и
возник замысел: сделать такой балет, музыкальную хореографическую поэму.
Тема сугубо современная, можно даже сказать, газетная. Читал ли Петров
сообщения о наших моряках, унесенных во время шторма в море и захваченных
гомин-ьдановцами? Они прошли через все, все выдержали и остались верными
Родине. Так вот, балет должен быть об этом. Задача трудная, но кому ж
ее решать, если не молодым.
Персонажи должны носить обобщенный характер. Рыбаки «нашего берега» —
и рыбаки «чужого берега"», возлюбленная нашего героя — и несчастная,
потерявшая любимого с того, другого берега. Полицейский патруль будет
олицетворять грубую, тупую, злую силу порабощения.
Впрочем, незачем подробно рассказывать, уже есть либретто, его написал
Юрий Иосифович Слонимский. И если вся эта затея Андрею по душе, он может
зайти к Вельскому, взять либретто и начать писать музыку. Конечно, такого
балета пет пока в планах Кировского театра, может ничего не выйти. Но
когда же рисковать, если не сейчас? Привлечем молодежь, будем работать
в свободное от других репетиций и спектаклей время.
Собирались у Слонимского. В одном все трое — либреттист, балетмейстер,
композитор — были едины: никаких бытовых мотивировок и подробностей ни
в музыке, ни в танцах, ни в костюмах и декорациях. Создается не полудокументальная
живая картина — языком танца творится романтическая легенда. Пусть будут
в ней «вещие птицы судьбы» чайки и «соблазны» чужого берега. Сцена должна
быть свободна, распахнута, раскрыта, как залитый солнцем морской простор.
И костюмы легки и изящны, как крылья чаек. И музыка глубока и многоцветна,
непохожа на сопровождение старых балетных дивертисментов.
Кажется, балетмейстер ждал от Петрова чего-то особенного, неслыханного,
чего-то такого, что соединило бы всебе достижения балетных партитур Бартока
и Стравинского, Равеля и Прокофьева.
Петров терзался неизбежными страхами новичка и все допытывался у Слонимского
и Вельского, в каких живописных подробностях видятся им сухо и кратко
записанные в либретто сцены. Это помогало представить музыку. Вельский
импровизировал; наши рыбаки появляются в центре сцены откуда-то снизу,
как бы прямо из моря. Сначала мы видим их головы, плечи, потом они выходят
шеренгами по четыре человека, обнявшись в братском порыве. Выходят, как
тридцать три богатыря. Первое счастливое возвращение, танец с девушками,
любовное объяснение героя и героини.
И снова в море. Рыбаки уходят, как пришли, будто внезапно опустившись
в морскую пучину, в которой уже клубится шторм. Они вернутся после бури.
Тьма и холод над берегом. Второе появление рыбаков в точности повторяет
первое: будто вышли из глубины морской. Тем разительней контраст: на этот
раз не вышли — вырвались из морских валов, как из царства смерти; страдание
на их лицах — одного из них, героя балета, нет с ними. И в последней четверке
— там, где раньше вместе с другими был герой,— теперь пустота. Его товарищ
поднял руку, словно желая опустить на плечо друга, но повисает рука, застывает
в воздухе. И, как чайка, мечется под нею возлюбленная погибшего.
Это было отлично придумано — рука, повисшая в воздухе. Но как изобразить
это в звуках, какой «изобрести» музыкальный финал I акта?
Вот замерли в холодном свете вернувшиеся из штормового моря рыбаки. Под
вытянутой рукой трепещет и бьется в горе девушка. А в оркестре все громче
и громче повторяется один аккорд. Все резче звучат ударные и медные. Аккорд—как
тяжелая свинцовая капля, бьющая по голове, от него не спастись, не уклониться.
И рыдают струнные — странным, взлетающим вверх рыданием. Траурная музыка
XX века.
Хотелось писать смело и современно.
После оркестровой репетиции финала I акта дирижер обернулся к затаившемуся
в зале смущенному композитору и спросил с иронией; «Это что, взрыв атомной
бомбы?»
Теперь новации Петрова кой-кого раздражали — «бредни молодости», «зараза
модернизма». Впрочем, сам композитор держался тихо и робко. С ним даже
не торопились заключать договор: «Послушаем, что он может. Пусть представит
основные музыкальные темы.» Представил. «Пусть напишет и покажет первую
картину.» Показал. «Да, конечно, картина картиной, но вытянет ли он целый
акт?» Вытянул. Договор был подписан.
На чужом берегу для шага «черного патруля» (на солдатах-манекенах черные
костюмы, белые пояса, белые каски) Петров нашел однообразный механический
мотив: всего два, казалось, бесконечно чередующихся звука. В них нет мелодии,
скорее ость что-то от сухости парномнов и греки»ток в папистских маршах.
Тех, кто привык к балетной му шке Дриго и Миикуон. это коробило. Но что
трещотки! В сцене «соблазнов» прослушивался вполне конкретный рок-н-ролл,
сладостно и горестно, в стиле блюз, солировал саксофон в ноктюрне женщины,
потерявшей любимого, а в «камере пыток» звучало нечто уж совсем какофоническое.
Впрочем, «примиряла» романтическая музыка финала: чайки сквозь высокое
тюремное окно влетали к узнику, он узнавал среди них свою любимую, ставшую
птицей, и сам, обретая крылья, спешил на Родину.
В июне 1959 года «Берег надежды» был впервые показан в Театре оперы и
балета имени С.М. Кирова.
Балет «Берег надежды» вызвал много откликов. Критики спорили, но большинство
сошлось на, том, что этот балет — достижение нашего искусства, и тем более
значительное, что он посвящен нашим современникам. Л. Энтелис в журнале
«Звезда» (1959, № 9) отметил значительно выросшее мастерство композитора,
умелое продолжение традиций русской музыки, обогащение мелодического наследия
советских композиторов. С. Катонова в журнале «Советская музыка» (1959,
№ 9) отдала должное романтической одухотворенности, красочной живописности,
театральной выразительности музыки А. Петрова, его умению правдиво запечатлеть
душевный мир героев, щедрости его гармонических и оркестровых красок.
Спустя шесть лет А, Дашичева в журнале «Театр» (1965, № 10) подвела своеобразный
итог: «Теперь балет этот признан почти всеми. Его первый акт стал хрестоматийным
примером решения современной темы».
Ленинградское радио сделало литературно-музыкальную композицию «Берег
надежды», а телевидение регулярно повторяло сцены, снятые на пленку. Балет поставили в Москве, в Перми, в Таллинне, в Одессе, в Кишиневе, в Ашхабаде,
им заинтересовались зарубежные балетные труппы.
Что ж, Андрей Петров мог быть доволен своей «первой пятилеткой»: после
окончания консерватории на его счету — «Праздничная увертюра», две вокально-симфонические
поэмы («Последняя ночь» и «Поэма о пионерке»), два балета («Станционный
смотритель» и «Берег надежды»), «Простые песни»» песни эстрадные, музыка
к спектаклям.
Какой-то парень шел навстречу ему по Невскому, напевая мотив из «Бегущей
по волнам». Впервые композитор столкнулся со своей музыкой прямо на улице.
Он не предвидел, что скоро такое будет случаться с ним каждый день.