Борис Кац
(отрывки из письма к дочери)
...и уже почти привыкнув к нашей разлуке, стал замечать, что непроизвольно
напеваю: «В моей душе покоя нет — весь день я жду кого-то». Конечно, «Служебный
роман» Эльдара Рязанова. Роберт Бернс в переводе Маршака. Ну, а музыка,
конечно, Андрея Петрова. И знаешь, как-то становилось легче. А для чего
еще, собственно, стоит напевать песни? Авось и тебя порой та же мелодия
выручает?..
...имеют свои судьбы, и они переплетаются с судьбами поколений. Представляешь,
как забавно было мне слушать, как ты когда-то в детском саду пела песню
из фильма «Я шагаю по Москве», Ведь это была песня юности моих ровесников,
это ведь мы вместе с беззаботным героем раннего фильма Георгия Данелия
наивно мечтали о белом парусе над лодкой и полагали, что погрустить о
доме — это даже приятное занятие. Твое поколение в детском саду в текст
особо не вдумывалось. Кажется, не знала его уже и чреда призывных возрастов,
шагавших и все еще шагающих под ту же музыку, переделанную в парадный
марш для духового оркестра и потерявшую при этом романтическую свежесть,
но не утратившую своей пружинящей легкости. Странное дело, ведь серьезных
военных маршей Андрей Петров не писал. Марши у него обычно смешные: за
внешней помпезностью — почти цирковое озорство (как в «Песенке о трубачах»)
или беззлобная, но колючая пародия. Тот, что из фильма «Жестокий романс»,
по-моему, лучше всего высмеивает фанфаронское самодовольство...
...сейчас пишу заметку для сборника киномелодий. Я ведь двенадцать лет
назад целую монографию выпустил — как раз о том, что сделал Андрей Петров
в кино, — «Простые истины киномузыки». А насколько легче написать книгу,
чем...
...нет, нет, ты просто этого не можешь помнить: сначала был все-таки не
робко обволакивающий Вальс, под который молодой еще Иннокентий Смоктуновский
так обаятельно угонял автомобили у продавцов-воришек, чтобы облагодетельствовать
детдомовцев, и даже не подернутая налетом мужественной грусти песня о
настоящем друге из морской братвы. Сначала было призывно-джазовое, такое
неожиданное на комсомольском фоне нашей юности:
Нам-бы-нам-бы-нам-бы-нам-бы ВСЕМ НАДЮ! Там-бы-там-бы-там-бы-там-бы ПИТЬ
ВИНО!
Где это только не горланили, да с каким еще азартом! И не то чтобы всем,
как герою фильма «Человек-амфибия», так уж хотелось на дно, да и вина
в ту пору нам хватало, а вот был в этой мелодии и «завод», и иллюзия прорыва
к какой-то никому неясной свободе.., За то, по-моему, и полюбили, сами
не понимая, что...
...не могу сказать, как именно, но в свободу непременно включается элемент легкости. И легкость скольжения ли, парения, кружения звуков в мелодиях Андрея Петрова переходит в легкость их напевания, насвистывания, наигрывания. Что-то высвобождается в нас, когда мы это делаем —умело, нет ли...
...не удивлялся, когда много лет спустя девчонки из твоего класса выплескивали
свою любовную тоску в песне из «Служебного романа» или «Жестокого романса».
Удивляться можно было другому: ведь в кинофильмах все песни мастерски
вписаны в нужное место, связаны с определенными героями и эпизодами, а
мы (или вы — какая разница!) начинаем петь их так, как будто они написаны
от нашего имени, как будто это наши песни — подчас забывая, из какого
это фильма, кто там поэт, кто композитор.
..легкая музыка существует для того, чтобы легче было жить, или по крайней
мере для того, чтобы жизнь нам казалась легче. Чересчур серьезные люди
посматривают на такую музыку свысока, а то и гонят прочь из искусства.
Но даже один из самых высоколобых ее гонителей, немецкий философ Теодор
Адорно, с недоумением признавался, что не может объяснить феномена тех
ее мелодий, которые американцы прозвали «evergreen-(вечнозеленые). Эти
мелодии вроде ничем не отличаются от миллионов ни подобных, а смотришь
— меняются времена, музыкальные и прочие моды, поколения, а эти мелодии
все поются и поются. Никто так и не объяснил, чем они, собственно, лучше
других, а они, может, даже и не лучше — они счастливее. И есть такие счастливцы
композиторы, которым удается создать не одну-две, а десяток-другой этих
самых «вечнозеленых» мелодий. Их-то имена и запоминают. Ну а счастье —
сама знаешь — вот уж чего объяснить нельзя, да и не требуется. В отличие
от мастерства, впрочем..,
..ломиться в открытую дверь и доказывать, что многочисленные романсы Андрея
Петрова (и в первую очередь рекордный «Романс о романсе») никакие не стилизации,
а новейшие вариации старинного российского бытового жанра. Стилизации
лишь напоминают о былых жанрах; вариации же дают им шанс возродиться,
очистившись от шаблонности и дилетантской неряшливости, И, кто знает,
в какой мере нынешний ренессанс русского романса обязан...
...оставаясь под непосредственным обаянием этих мелодий, я когда-то не побоялся «разъяты их профессионально-музыковедческим скальпелем, как учил меня это делать с классикой лучший специалист по анализу музыкальной ткани. Когда я показал ему результаты, он спросил: «Вы что, хотите сказать, что это Моцарт?» — «Ну, не Моцарт, конечно, тот ведь бог, — ответил я, — а это все человеческое, может быть, «лишком человеческое», как осуждающе выражался Ницше. Но посмотрите сами, как буквально из ничего возникает...»
...у Пушкина, как ты помнишь: «Из Моцарта нам что-нибудь!» Замечательное
«что-нибудь! И замечательно, что «что-нибудь из Моцарта» слушали в трактирах
— не в концертных или оперных залах, где хотели услышать что-то определенное.
А там, где просто хотели порадоваться жизни (а в нее входят и легкие,
иногда затеняющие солнце облака, но не тучи с громом, разумеется), так
вот там всегда желали слышать именно «что-нибудь» из музыки своих любимцев-утешителей.
Так именно «что-нибудь» из Штрауса хотели (может, все еще хотят?) слышать
в венских кафе и парках. «Что-нибудь» из Дунаевского хотели слышать на
московских массовых гуляниях тридцатых годов (и даже те, кто не забывал
о кошмарах этих лет). «Что-нибудь» из Соловьева-Седого хотели слышать
в «сороковые-роковые»— в том числе и те, кто сознавал, «что ныне лежит
на весах. «Что-нибудь» из Андрея Петрова хотели слышать и многие из нас
— в шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые...
...и как-то не заметит, как и когда эти песни (оставаясь в большинстве
своем, как, впрочем, и их автор, госкинотелерадиолюбимцами) контрабандно
пересекли границы прежнего официоза и кое в чем породнились и с домашней
интимностью признаний Окуджавы, и с хриплой яростью откровений Высоцкого.
Так почти не пел, а выдыхал Николай Караченцев «Тишину» в фильме «Батальоны
просят огня», так почти не пела, а выкрикивала Людмила Гурченко в фильме
«Вокзал для двоих»: «Не бойтесь жизнь переменить!» Может, песня и накликала.»
...и все эти похожие друг на друга мотивы вертятся в принципе вокруг одной
темы, как в той песне, где слова «весь день я жду кого-то» превращаются
в признание, «что я люблю кого-то», С этими-то словами мотив звучит, звучит
в душе моей, в душе моей (как застрявшая пластинка на старом проигрывателе),
и почему-то никаких других слов и мотивов уже и не...
..несмотря на все перемены, идет, в общем, так же. Легкой она кажется
очень редко, по когда кажется, то невольным посвистом сорвется с губ мелодия
вальса из «Берегись автомобиля» - вот уж точно evergreen! Что до погоды,
то она в Питере такая же, а утешение прежнее - промурлыкать еще одну «вечнозеленую»
мелодию со словами о том, что «у природы нет плохой погоды», да, кстати,
и о том, что «осень жизни, как и осень года, надо…»
…в фильме «Гараж», где тромбонист говорит: «Хочешь, я тебе что-нибудь
хорошее сыграю?» Вот приедешь, я открою этот сборник и сыграю и тебе и
твоей дочке что-нибудь из...
4 июня 2000 года