М. Тероганян - Леонид Афанасьев

Симфонические произведения

Жанр собственно симфонической музыки представлен в творчестве Леонида Афанасьева немногочисленными произведениями: Концертным вальсом1, симфоническими поэмами «Молодежная», «Черноморцы», «Сортавала» и капитальной симфонией «Друзьям-однополчанам». Два первых сочинения созданы в стенах консерватории, то есть в Алма-Ате, остальные же после переезда композитора в Москву. Вне сомнения, симфония «Друзьям-однополчанам»—одна из вершин творчества Афанасьева, но и не столь масштабный и несоизмеримо более скромный по замыслу Концертный вальс написан музыкантом, который хорошо чувствует оркестр. Главное же, симфонические произведения Афанасьева— это, прежде всего, музыка, рожденная для оркестра, а не переложенная для него, то есть это музыка, образы которой мыслились композитором только как оркестровые и требовали соответственно только оркестровой лексики.
Любопытно, что из четырех симфонических опусов композитора три были определены им как «поэмы». Листовская фантазия, более ста лет назад породившая симфоническую поэму, «предписывает» этому жанру развернутую литературную программу. Приступая же к сочинению своей первой по счету симфонической поэмы — «Молодежной», Афанасьев руководствовался совсем не конкретной литературной программой: ее и вовсе не было. Скорее всего, он исходил тогда из ощущения, что симфоническая поэма— некая свободная форма, которую следует населить определенными образами. Или, если быть более точным, в те далекие времена симфония отпугивала Афанасьева сложностью своей схемы: симфоническая же поэма казалась ему проще в плане придания ей «общей программности»—как он мыслил себе произведение под названием «Молодежная».

.Едва ли не у каждого творения искусства имеется своя— пусть и очень маленькая—история. Есть такая и у симфонической поэмы «Черноморцы». В 1970 году на экраны страны вышел фильм «Морской характер», снятый режиссером В. Журавлевым по рассказам известного советского писателя Леонида Соболева. Рассказы эти вошли в сборник под названием «Морская душа». Все они—о минувшей Великой Отечественной войне, а небольшая их группа, давшая название всему сборнику, имеет еще и подзаголовок: «Из фронтовых записей».
Военная тема, всегда очень близкая Афанасьеву, и в этом случае потребовала напряжения всех душевных сил композитора. И ему казалось, что была решена главная задача в работе над музыкой к данному фильму: не столько следовать за его сюжетом (хотя там, где требовалась иллюстративность, музыка становилась очень «конкретной»), сколько воссоздать правдивый обобщенный портрет его мужественных и прекрасных героев. Афанасьев был уверен, что в творческом плане музыка к картине «Морской характер» ему удалась (кстати, подобное чувство он испытывает весьма редко), и в этой уверенности его поддерживал режиссер. Однако произошло нечто непредвиденное: фонограмма готовой ленты так обросла всевозможными «шумами» (морской прибой, грохот канонады и др.), что собственную музыку композитор воспринимал и узнавал с трудом3. И тогда чувство удовлетворения сменилось у него диаметрально противоположным. С годами не проходило желание написать новую, но близкую по духу музыку, вернуться к этой теме. Что ж, как говорится, нет худа без добра. В небольшой, но по-своему очень емкой симфонической поэме (это сложная трехмастная форма) композитор собрал все лучшее, что было в партитуре фильма «Морской характер», а обобщенный музыкальный образ его героев стал в «Черноморцах» более рельефным и—если учесть, что здесь музыка «самостоятельна», то есть звучит вне так называемого зрительного ряда—даже как бы более действенным.

Музыка симфонической поэмы «Черноморцы» Л. Афанасьева очень эмоциональна и, кроме того, программна по существу своего образного содержания: романтика моря, ставшего театром военных действий. Драматическое повествование, состоящее из разных «сюжетов», держит слушателя все время в напряжении—даже когда наступает эпизод прощания с героями, павшими в морском сражении. Разные «сюжеты». Но ведь они рождены одной мелодической ячейкой, одной темой, следовательно, в «Черноморцах» композитор использует творчески близкий себе прием моноте-матизма—и использует превосходно! Вот хотя бы один тому пример. Страницы прощания воплощены в своеобразный реквием, в котором прежний напряженный ритм движения—Allegro. Espressi-опе сменяется на Moderato, sostenuto. На той же теме, но в увеличении построен и марш-кода, завершающий все произведение. Нежное, прозрачное звучание струнной группы, едва, «пунктирно», поддержанное духовыми инструментами,—и все нарастающая мощь оркестрового tutti в финале. Такая многоликость исходного тематического материала (это выражается, конечно же, в его ладогармонической и ритмической трансформации, а также в новой инструментовке) и превращает «Черноморцев» в небольшую, но очень красочную музыкальную фреску. В ней все изображено динамично и все—предельно искренно (прим. 35 воспроизводит фрагмент песни «Морская душа», основанной на теме марша-коды).
Симфоническая поэма «Сортавала». У этой музыки Леонида Афанасьева есть удивительная особенность: она кажется очень наглядной. То есть она—о природе, о северном крае, об озере и окаймляющих его лесах. «Сортавала»—это прежде всего Ладожское озеро, сонная гладь которого может быть окутана ранним утром густым туманом. Но волны озера могут бурлить, вздыматься, будто бы сердиться, а небо над ним уже не сверкать прозрачной голубизной и быть сплошь покрытым мрачными тучами. Рядом с водной стихией—неохватная ширь леса, с его сказочными чудищами и древними народными поверьями. И кажется, что все здесь полно таинственности. Несомненно, в музыке «Сортавалы» отражены быстротечные, но очень точные зарисовки с натуры.

Вместе с тем было бы неверным свести значение симфонической поэмы только к впечатлениям от красот природы. Обращает на себя внимание, что Афанасьев назвал сочинение «лирической поэмой». В подобного рода известной всем литературе (в особенности романтической) объективное, программное начало произведения нередко переплеталось с началом субъективным, за которым стоял его второй, «невидимый» герой, то есть сам автор. Не правомерно ли поэтому предположить, что слово «лирическая» в подзаголовке «Сортавалы» Афанасьева может служить намеком, что музыка ее вобрала в себя и нечто от душевной исповеди самого композитора?.
Все это призван передать камерный оркестр (последние два слова значатся в полном заглавии сочинения на титульном листе партитуры сочинения: «„Сортавала", лирическая поэма для камерного оркестра»), в котором отсутствуют медные духовые инструменты, а деревянные скромно представлены одной флейтой, одним гобоем и одним кларнетом. Зато в состав оркестра введены гитара, чембало, вибрафон, фортепиано. Содержание музыки заключено в форму свободно развивающейся фантазии, в которой, по существу, все проистекает из одной темы—благородной и простой. Этот прием монотематизма, вообще излюбленный для Леонида Афанасьева, кажется здесь особенно удачным и оправданным, ибо с его помощью воссоздаются разные лики одного и того же пейзажа, а от них зависит и переменчивость душевного настроения автора сочинения. Сама же мелодия симфонической поэмы очень «афанасьевская»: распевная, неторопливая, элегически мягкая и вместе с тем—незавершенная, вопрошающая и словно бы куда-то исчезающая. И у нее по-своему загадочный облик: она все время узнаваема и одновременно каждый раз новая, потому что ее поочередно исполняют—в виде соло—едва ли не все инструменты этого камерного по составу оркестра—рояль. флейта. гитара. вновь флейта. вновь рояль. гобой. скрипка. И поочередно же она претерпевает новую, порою едва уловимую трансформацию—и метроритмическую и интонационную. Кстати, отчетливо, осязаемо она прозвучит не сразу, то есть не с первых же тактов музыки. Но в связи с этим подчеркнем одну любопытную конструктивную деталь сочинения: тема постепенно, исподволь строится на интонациях как бы случайно оброненных отдельными инструментами (струнные, флейта, гитара) начальных мелодических фраз, и уже в своем «завершенном» виде появится лишь в разделе Moderato (прим. 36).
Среди других особенностей партитуры «Сортавалы», свидетельствующих о большом мастерстве композитора,—та звуковая динамика, нарастание которой очень плавно доходит до своей кульминации и затем так же естественно сходит на нет. Это хочется подчеркнуть потому, что «Сортавала»—симфоническая миниатюра, а ведь на «малом пространстве» соразмерность отдельных разделов целого улавливается с большим трудом, чем если бы это было масштабное произведение.

«Сортавала»—произведение зрелого мастера (сочинена в 1976 году). И потому с полным основанием можно предположить, что в этом случае отношение композитора непосредственно к программе поэмы было куда более конкретным (или «сюжетным»), чем это имело место в конце 40-х годов, когда он сочинял симфоническую поэму «Молодежная». Трудно поверить, что Афанасьев мог бы неожиданно отказаться от данного им же самим симфонической поэме названия: «Сортавала», Но даже если бы так произошло, сама музыка этого сочинения стала бы для слушателя путеводителем, раскрывая перед ним картины живой природы. Слушатель обязательно уловит здесь образы Севера, написанные неяркими, но теплыми красками, сдержанно, но с большим чувством. И хочется высказать твердое убеждение, что маленькая «лирическая поэма» композитора по достоинству заняла свое определенное место среди самых удачных произведений этого жанра в советской музыкальной литературе.

Симфонии Леонида Афанасьева «Друзьям-однополчанам» принадлежит особая роль во всем его творчестве. Несмотря на то, что Великая Отечественная война нашла отражение в целом ряде песен композитора, кроме того, не раз становилась она и темой его киномузыки, ни определенная сюжетная канва сценария фильма, ни тем более камерные рамки песни не давали ему простора для выражения тех мыслей и чувств, которые он, участник этой войны, патриот и художник, мечтал воплотить в музыкальных образах. Потому-то Афанасьев не мог не написать именно этой симфонии. Здесь хотелось бы сравнить композитора с героем небольшого поэтического опуса Александра Межирова «Возраст»: та «разница в возрасте», о которой говорит поэт, сделала композитора словно бы мудрее своих сверстников—тех, кто не прошел суровой школы войны, и дала ему нравственное право рассказать о потрясении, пережитом на войне:
Наша разница в возрасте невелика,
Полдесятка не будет годов.
Но во мне ты недаром узрел старика—
Я с тобой согласиться готов.
И жестокость наивной твоей правоты
Я тебе не поставлю в вину,
Потому что действительно старше, чем ты,
На Отечественную войну.

И коль скоро всеобщая история музыки учит тому, как велики возможности жанра симфонии, было бы непростительной ошибкой пройти мимо богатейшего опыта классиков прошлого и настоящего. Так родилась симфония Афанасьева о войне и о его боевых товарищах. Впрочем, замысел симфонии значительно шире: она р мужестве народа, отстоявшего независимость своей Родины, о душевной его щедрости, наконец, о победе в Великой Отечественной войне сил добра над силами зла6.
Следовательно, идейная основа этого сочинения—в русле гуманных традиций нашей отечественной симфонической музыки. В известной степени можно говорить и о традиционном решении творческой проблемы, стоявшей перед Афанасьевым, но сразу же отметить, что несколько раз композитор нарушает наше привычное представление о структуре симфонии как циклического произведения: в «Друзьях-однополчанах» не четыре, а три части; кроме того, ее первая часть, полная страстей и картин боевых схваток! неожиданно завершается в медленном темпе и на истаивающей звучности оркестра (Moderato; меццо форте, пианиссимо и даже пиано пианиссимо у струнных; ц. 36); наконец, вторая, медленная часть более всего подходит по форме к сонатному аллегро, у которого не одна, а как бы целых три разработки—музыкальные волны, три последовательно развивающиеся сцены военных действий, в которых враг рисуется все еще несломленным, сильным. Одно из противоборствующих начал симфонии—силы зла, воплощенные в коротких, отрывочных мотивах, наделенные будто графически колючей ритмической структурой. Порою эти силы зла мобилизуют весь оркестр, и тогда слушателю может показаться, что враждебная стихия все сметает на своем пути. В некотором роде нетрадиционным — по крайней мере, в плане свойственных Афанасьеву же стилистических приемов—является использование им резких, диссонирующих созвучий. Впрочем, последнее легко объясняется той правдой образов, которая лежит в основе программы ряда военных эпизодов сочинения: жестокая воздушная схватка самолетов, вой сирен, со свистом летящие бомбы, пламя и разрушение, порожденные ими,—все это не для благозвучных мелодий и гармоний.

В повествовательных и сугубо лирических эпизодах сочинения композитор остается верен мелодиям выразительным, распевным, широкоохватным. Подчас в них легко угадывается прямое родство с русской народной песней и инструментальными наигрышами (например, одна из тем Moderato cantabile, второй части; кстати, русские истоки музыки симфонии ощутимы в иных страницах партитуры и благодаря такому простому приему, как использование натуральной VII ступени в минорной тональности).
У симфонии «Друзьям-однополчанам» нет предпосланной литературной программы, но ее можно было бы назвать даже дважды программной, потому что на партитуре значится еще и посвящение советским летчикам. Вот почему так легко «прочитывается» музыкальная летопись этого сочинения Леонида Афанасьева. Разве в трагическом финале второй части не отражен народный плач по героям, взлетевшим в небо на боевых машинах, но так и не вернувшимся обратно на свои базы? Разве музыка некоторых страниц партитуры не обогащает нас ощущением неярких красок русского пейзажа? Разве в разработке первой части (Allegro molto espressione) яростно «схлестнувшиеся» главная и побочная партии не призваны передать слушателю накал борьбы темных и светлых сил? Словно бы одержана первая победа, и по этому случаю добрые силы не скрывают своей радости и торжества, И все же вспомним о «нетрадиционно» сдержанном заключении первой части (Moderato; ц. 36); кажется, что тот, кто ведет эту летопись, предупреждает: решающий бой—впереди. Вот почему сочные и яркие краски оркестра в конце первой части сменяются пастельными, приглушенными, ибо и бой еще не завершен, и не ослабла память о тяжелых потерях. А в финале (Agitato. Espressivo) действительно наступает последняя битва, здесь драматизм конфликта достигает своего предела, но зато здесь же, в заключительной части всего симфонического цикла торжествует полная победа сил добра.

Существенно важная деталь, относящаяся в данном случае не только непосредственно к финалу симфонии, но и к музыкальной драматургии «Друзей-однополчан» в целом: в основе торжествующей музыки финала (tutti оркестра!)—народный наигрыш, та грустная и нежная мелодия, которая впервые прозвучала во второй части у арфы и первых скрипок, поддержанных аккомпанементом челесты, рояля и струнных. Это лишь один случай трансформации, которым Афанасьев пользуется в симфонии достаточно широко. Ведь в развитии всей музыкальной ткани произведения большое значение имеют несколько мелодий, получающих статус лейттем. Именно поэтому, впервые прозвучав, скажем, в первой части, они появляются и в других частях цикла. Так, например, тема вступления7, которой открывается симфония,—ее композитор называет «темой юности»,—начинает собою и вторую часть. В этой теме заложено повествовательное начало, и она привлекает к себе характерной, яркой гармонической краской—фригийской ступенью лада. Но она заслуживает и того, чтобы привести здесь рассказ о ней самого композитора. Он помнит, как в молодости не раз лежал в густой траве и блаженно смотрел в небо. Там, в вышине, парили птицы, еще выше них «проплывали» самолеты. Научиться летать и управлять этой умной и, как ему казалось тогда, легкой и послушной машиной!. Вот эта мечта юности и была воплощена композитором в теме вступления. Позднее, во второй и третьей частях «тема юности», как и другие лейттемы симфонии, будет менять свой облик: самолет из мечты-сказки превратился в реальное оружие возмездия.
Композитор достаточно экономен, ибо в большом трехчастном симфоническом произведении ограничивает себя только этими основными четырьмя темами. Но он использует их очень умело, строя динамичное, напряженно развивающееся музыкальное действие, в котором главной партии первой части как лейттеме мрачных и жестоких образов войны противостоят три другие. Они-то все и «сходятся» в третьей части симфонии—либо без изменения, либо в трансформированном виде (эти темы приведены в приложении под номерами 37, 38 и 39).

Для заключения—еще одно признание Афанасьева, но на этот раз не по поводу лейттемы или какого-либо отдельного эпизода, а относительно уже всей симфонии «Друзьям-однополчанам» в целом. Бывший военный летчик не мог, повторим, не написать именно такой, «памятной», симфонии. Но далась она ему нелегко, хотя и сочинялась памятью сердца и сравнительно недолго по времени. И вот теперь, спустя более двадцати лет после окончания работы над симфонией, композитор пришел к глубокому убеждению, что второго такого произведения он уже не напишет. Говоря об этом, Леонид Афанасьев имел в виду нечто совсем иное, чем степень своих творческих (а с ними и художественных) достижений в «Друзьях-однополчанах»: долго вынашивалась идея произведения, долго собирался весь тот материал, из чего симфония была построена, наконец, на нее ушло много душевных сил.