В течение 1915 года следует еще отметить ряд
появлений Прокофьева в симфонических и камерных концертах, потому что
этими выступлениями окончательно закрепляется его известность и возрастает
все больший и больший интерес к нему, как к композитору
и как к исполнителю. Действительно, и в том и в другом отношении он рос,
подобно сказочному богатырю. Достаточно сказать, что в то время Прокофьев-пианист
не затерялся среди таких явлений, как пианизм Скрябина и пианизм Рахманинова.
3 Февраля (21/1 по ст. стилю) состоялось первое исполнение замечательной
сказки „Гадкий утенок" (Жеребцова - Андреева и автор) в малом зале
Консерватории, в пятом „вечере современной музыки"; 6 февраля (24
января по ст. стилю) Прокофьев выступил со вторым
фортепианным концертом в 6-м симоническом собрании Русского Музыкального
общества (дирижер Малько). Тот же концерт он играл 13/26 апреля в 12 симфоническом
собрании бывшего придворного оркестра и летом в Павловске. В этом же году
в феврале Дягилев
вызвал композитора лично заграницу, в Италию, для переговоров о новом
балете („Сказка про шута, семерых шутов перешутившего") - Прокофьев
проехал в Италию через Балканы и Грецию. В Риме, 22 февраля он выступил
в Августеуме впервые перед заграничной публикой, исполнив тот же второй
фортепианный концерт и ряд мелких пьес.
Вернувшись на родину, Прокофьев вскоре принялся за сочинение оперы „Игрок"
(по Достоевскому), одновременно делая эскизы заказанного Дягилевым балета.
К весне 1916 года опера была закончена, и 7/20 апреля состоялось ознакомление
с ней или
прослушание ее на квартире директора б. императорских театров Теляковского,
в присутствии всех дирижеров и главного режиссера Мариинского театра (тогда—И-
В. Тартакова), а также А. И. Зилота. Опера была принята Теляковским на
сцену б. Мариинского театра, и ее начали разучивать. Однако, постановка
так и не состоялась до нашего времени. Но еще до этого „события",
вызвавшего не мало шума, ибо поступок Теляковского был весьма и весьма
смелый и свидетельствует о нем, как о человеке,
инстинктивно чувствовавшем удельный вес дарования юного композитора,—до
этого события, в течение зимы 1915—1916 года несколько первых исполнений
новых вещей Прокофьева вызвали в художественной жизни столицы большое
волнение: радость у одних и
негодование у других, особенно у критики, защищавшей собственную ограниченность.
6-го ноября (24'X по ст. стилю), во втором абонементном концерте Зилоти,
Прокофьев продирижировал своей симфониеттой A-dur (в пяти частях), в ее
новой редакции 1914 года а в седьмом абонементном концерте Зилоти 16 29
января в б. Мариинском театре
впервые прозвучала, также под управлением автора, уже упомянутая великолепная
„Скифская сюита". Публика резко раскололась, но успех преобладал,
и это особенно стало ясным после вторичного исполнения сюиты поздней осенью
следующего сезона (29 октября /11 ноября) 1916 года. За исключением серьезной
и обстоятельной рецензии Каратыгина (в газете „Речь")
1 Первоначальная редакция ЭТОЙ пьесы для малого оркестра относится повидимому,
к 1908-9 году. Летом 1916 года симфониетта
была исполнена еще раз в Павловске (Фительберг). Симфониетта состоит из
allegro jioeoso, andante, intermezzo (allegro giocoso), скерио (allcg-rissimo)
и финала (allegro giocoso). об январьском исполнении сюиты, в остальной
критике господствовало обычное глумление. Старался Н. Бернштейн, цепляясь
за мнение А. К. Глазунова; старалось, как обычно, „Новое Время".
Один и тот же критик одного и того же музыкального
авторитетного органа, рассвирепев при первом исполнении сюиты и воззвав
к „великому Себастьяну", принужден был теперь сдаться. Не совсем
ловко выпутавшись из положения, он „от души" возрадовался успеху
и отметил прогресс в дирижировании автора
(„Русская Музыкальная Газета" №№ 4 и 45 за 1916 г.). Впрочем, эта
же сюита „подвела" еще одного „ненавистника" прокофьевской музыки;
московский критик Сабанеев „разнес" ее в пух и прах, не видев ни
одной ноты и не слышав, ибо сюита не исполнялась на
том концерте, который он рецензировал!
В ноябре (по новому стилю—10-го декабря) того же 1916 года состоялся один
из блестящих вечеров из сочинений Прокофьева (3-й
камерный концерт Зилоти в малом зале Консерватории), на котором были исполнены
и новые, и уже известные его произведения, в
их числе: „Гадкий утенок" и „Кудесник" (Алчевский), „Юмористическое
скерцо" для четырех фаготов, „Баллада" для виолончели с
фортепиано., „Токката" для
фортепиано, а главное—выразительнейшие, Сарказмы".
Все эти выступления Прокофьева приводили к очередной (и весьма жестокой)
борьбе мнений и к нескончаемым спорам. Но самый факт
борьбы указывал на интерес и на несомненность острого внимания к композитору
со стороны всех музыкальных кругов. Сила и
бесспорность дарования говорили сами за себя. Сочность и меткость гротеска
увлекали „непосвященных*4, а „посвященные" пожимали плечами и вспоминали
доброе старое время с его лирическим сладкогласием. Выразительная и своеобразная
звучность
пианизма Прокофьева, энергичный ритм и блеск его игры также не могли не
убеждать и не возбуждать сочувствия.
В начале 1917 года отметим вторичное появление Прокофьева, как исполнителя
и композитора, в концертах Русского Музыкального
Общества: он играл свой первый фортепианный концерт; дирижировал Малько-
В марте (22 февраля по ст. стилю) опять исполнялся „Гадкий утенок" (Бутомо-Названова и автор). Очень важным фактом была
поездка Прокофьева в Саратов и его успешное выступление
там, в качестве пианиста-композитора (сонаты, токката, „сарказмы",
этюды и мелкие пьесы из opus'oB 3, 4 и 12). Памятным
осталось и первое большое московское выступление его, незадолго до революции,
в одном из концертов, устроенных в Москве
журналом „Музыкальный Современник", Композиторы -„тузы" (Метнер
и Рахманинов), присутствовавшие на концерте, откровенно
смеялись; покойный Кастальский сердечно радовался новому явлению, критика
злилась, а публика недоумевала, но больше аплодировала, чем шикала. Сам
автор, как всегда, был невозмутим.
В этом концерте, среди фортепианных сочинений Прокофьева, исполнены были
в первый раз и его новые романсы на текст
Анны Ахматовой (пела 3. Н. Артемьева). Музыкальная Москва была тогда
„троякая": скрябинская, метнеровская и рахманиновская. Все три течения
равно были враждебны Прокофьеву. Критик и композитор Евгений Гунст выражал
мнение многих музыкантов, а не свое
только, когда писал, что сочинения Прокофьева „оставили тягостное впечатление
какого - то уродливого нароста на русском музыкальном искусстве",
что „мелодический материал крайне бледен", „гармония—какое-то пестрое
одеяло", содержание „тускло-безразличное, никчемное". Критик
признает только ритм в музыке Прокофьева. Ио и ритм, „несмотря на всю
его яркость и силу, отличается анти-эететичностью". Таков был последний
привет вымиравшего эстетизма, с его гутированием гармонических острых
и пряниых мгновений, посланный им новой жизни.
1 ,Русская Музыкальная Газета" № 11 - 12 зя 1917 год.
и новой музыке. Ритм и динамика, сильный волевой жест и стремительное
движение, лине-арность вместо красивых колонн—аккордовых комплексов, этого
не могли принять ни скря-бинисты, ни метнерианцы !. Рахманинов же через
некоторое время стал серьезнее относиться к Прокофьеву, как ярко талантливому
явлению.
В течение лета 1917 г. Прокофьев закончил „Классическую симфонию"
и концерт дли скрипки с оркестром. Октябрьскую революцию он встретил на
Кавказе, среди работы над симфонической кантатой „Семеро их".
Весной 1918 года, 21 апреля, он выступил в Петрограде, в зале б. Певческой
Капеллы, в качестве композитора - дирижера („Классическая симфония").
В качестве композитора-пианиста, он дал два клавир-абенда в зале бывшего
Тенишевского училища из своих сочинений, включая недавно оконченные третью
и четвертую сонаты и „Мимолетности". В начале мая месяца 1918 года,
получив, с разрешения наркома Л. В. Луначарского, заграничный паспорт,
Прокофьев выехал через Сибирь в Америку. С 1915 года до этого момента
сочинения Прокофьева, распределенные по годам, развертывают картину напряженной
творческой работы.
1915.
„Сказка про шута, семерых шутов перешутившего". Балет, ор. 21 (закончен
в 1920 г.).
„Мимолетности" ор. 22 для ф-п. (окончены в 1917 г.).
Пять стихотворений для голоса и фортепиано ор. 23. №№ 1. „Под крышей"
(В. Горянский); 2. „Серое платьице" (3. Гиппиус); 3. „Доверься мне"
(П. Верин); 4. „В моем саду" (К. Бальмонт); 5. „Кудесник" (Агнивцев).
Начата опера „Игрок".
1916 - 1917.
„Игрок", опера в 4 актах и 6 картинах (по Достоевскому).
Концерт для скрипки с оркестром ор. 19.
Классическая симфония ор. 25.
Пять стихотворений А. Ахматовой:
1. „Солнце комнату наполнило";
2. „Настоящую нежность";
3. „Память о солнце
4. „Здравствуй";
5. „Сероглазый король".
Закончены.Мимолетности". Заново проредактированы третья (1907 г.)
и четвертая (1908г.) сонаты для фортепиано ор. 28 и 29.
1917—1918.
Кантата „Семеро их" ор. 30 (текст К. Бальмонта), для драматического
тенора, смешанного хора и большого оркестра. Планы новой оперы „Любовь
к трем апельсинам".