Б. Асафьев (книги)
Литература о композиторах, музыке, ноты
Брукнер еще вовсе не известный у нас великий
симфонист вагнеровской эпохи. Случайные и редкие исполнения отдельных
его произведений не способны содействовать проникновению его музыки в
нашу музыкальную среду, тем более что он из тех композиторов, знакомство
с которыми не может быть мимолетным и преходящим, основательное же освоение
его музыки требует досуга и внимания. Впрочем, одинаково медленно просачивалась
в наши концертные программы и музыка Брамса — современника и соперника
Брукнера, но время взяло свое и теперь мало кто чурается брамсовских сочинений.
Жизнь скромного и замкнутого композитора, каким был Брукнер, очень проста.
Родился он 4 сентября 1824 года в Ансфельдене (Верхняя Австрия). Был сыном
школьного учителя. Мальчиком пел в хоре и одновременно учился при одном
из церковных учреждений, вроде семинарии,— св. Флориана. Там же впоследствии
стал органистом. В 1856 году по конкурсу он занял такую же должность в
Линце, Много самостоятельно работая, Брукнер создал из себя первоклассного
органиста и контрапунктиста. Тем не менее в шестидесятых годах он продолжал
изучение техники у Зехтера в Вене, после смерти которого занял его место
придворного органиста и был приглашен профессором органной игры, гармонии,
контрапункта и практики музыкальной композиции в венскую консерваторию
(1867). С 1875 года состоял лектором музыки в венском университете. Много
путешествовал как органист и импровизатор у себя на родине и за границей.
Свою Первую симфонию написал в 1865 году. По своим стремлениям Брукнер
тяготел к передовым течениям своей эпохи, главным образом к Вагнеру.
Седьмая симфония E-dur Брукнера одна из наиболее известных и любимых в
Европе среди девяти его симфоний. Для вхождения в мир идей композитора,
для первого ознакомления с его музыкой — стихийно величественной — эта
симфония является чрезвычайно подходящей: ее богатый мелос, пластичность
тем и ясность развития мыслей привлекают к себе непредубежденного слушателя
и призывают к дальнейшему проникновению в привольное творчество прекрасного
глубокого музыканта. Симфония была окончена в 1883 году. Первые три исполнения
ее: в Лейпциге (1884, Иикиш), в Мюнхене (1885, Леви) и в Вене (1886, Рихтер)
создали ей популярность. Она оказалась чуть ли не первой из симфоний Брукнера,
заставившей музыкантов и публику обратить должное внимание на великого
композитора.
Лучшие части Седьмой симфонии—первая и вторая (знаменитое Adagio). В первой части, начиная с первых тактов — с изложения мелодически сочной главной темы — и до конца, музыка не теряет ни на миг своей красивой и убедительной полноты выражения, своей ясности. Лирический пафос, серьезность, благородная напевность и искренний теплый тон составляют неотъемлемо ценные качества медленной части симфонии. Брукнер всегда выделяется своими Adagio. Правда, в наше деловое и нервно-торопливое время нелегко сосредоточить внимание на их привольной и совсем уж неторопливой поступи, по тот, кому захотелось бы проникнуть в этот мир неисчерпаемой музыки, не знающей скудоумия и бережливой оглядки, не потеряет напрасно своего досуга. Брукнеру, как и Шуберту, удалось связать простодушие и наивность лирического повествования с серьезностью музыки, а непроизвольность мелодического потока с органичностью творчества в целом, так что самая, казалось бы, бесхитростная и простая мысль рождается, растет и истаивает всегда как фаза, как ряд состояний или проявлений некоего единства, а не ощущается как случайно забежавшая или сиротливо вымученная мелодия. Так же как и Шуберт, Брукнер соединяет лирическую интимность с глубокой проникновенностью, чуткостью и человечностью, благодаря чему его лирика теряет отпечаток личного произвола и выдумки и становится всем и каждому потребной и попятной. Словом, у Брукнера нет того нездорового уклона, который заставляет современных музыкантов отвращаться от всякого остро субъективного эмоционалияма.
В его музыке поет голос искреннего чувства и звучит романтически непосредственный,
светлый и благородный эмоциопальпын тон. Это свойство и привлекает теперь
к нему, как и к Шуберту, многих людей, чье восприятие жизни, казалось
бы, говеем не соответствует столь «медлительной» музыке. Современность,
однако, предпочитает эпически-эмоциональный строй симфонизма Шуберта и
Брукнера чувственным насилиям вагнеризма. Как мудрый мыслитель, Брукнер
не насилует чужой воли и не подавляет воображения чувственными образами,
но как романтик он глубоко ощущает голос чувства и, любя Вагнера, часто
погружается в атмосферу музыки последнего, очищая и просветляя ее. Общие
же слова о рабской зависимости Брукнера от Вагнера надо оставить в стороне.
Они ничего не объясняют. В конце концов, так же в свое время Моцарт «зависел»
от итальянцев.
Скерцо симфоний Брукнера, будучи насыщены венскими танцевальными ритмами
и идиллической лирикой венских же народных жанровых сцен, имеют много
общего с шубертовскими скерцо, но по развитию основных идей иногда соприкасаются
и с бетховенскими. Идя вслед за насыщенной первой частью и глубоко созерцательными
Adagio, скерцо Брукнера несколько теряют в своем значении, ибо кажутся
слишком простоватыми по форме после столь напряженной музыки. Это надлежит
иметь в виду при восприятии их.
Что касается брукиеровских финалов, то почти каждый из них дает новое
и всегда интересное разрешение проблемы конца или завершения лирико-эпической
симфонии. Они также поражают щедростью музыки и привольем творческого
воображения. Недостаток их в широте замысла и в беспредельности фантазии,
что мешает концентрации мыслей. Кроме того, при восприятии монументальных
симфоний Брукнера внимание слушателей к финалу уже утомлено настолько,
что трудно бывает следовать за композитором и запомнить ход «событий»
целиком, связав все части симфонии этап за этапом и сочетав их с пышно
развертываемым заключительным «движением». Конечно, подобного рода недостаток
вовсе не умаляет ценности самой музыки. Финал же Седьмой симфонии и в
этом отношении оказывается вполне легко постигаемым и охватываемым, достойно
замыкая и объединяя все симфоническое действо.
Восьмая симфония (c-moll) 59 Брукнера закончена в 1886 году. Это гигантское по размаху и глубине мышления произведение насыщено от начала до конца яркой и сочной музыкой, в которой сказывается интенсивное чувство жизни и богатство душевных переживаний. Четыре части симфонии — четыре фазы развития звукоидеи, четыре жизненных этапа. Драматизм и сурово-страстный пафос первой части умеряется прихотливо движущейся игрой светотеней и ласковой лирикой (трио) скерцо. Центр симфонии — прекраснейшее по благородству н нежности чувства Adagio. Оно выделяется даже среди замечательных медленных частей остальных симфоний Брукнера своей пламенной напевностью. Финал — колоссальнейшая концепция; по характеру музыки он заключает в себе торжественное величественное шествие и экстатический мощный гимн, достойно завершающие и объединяющие все предшествовавшее развитие. В целом это горделивое, мужественно-героическое произведение, смело и властно утверждающее свое место в мире идей. Трудность восприятия Восьмой симфонии в широте ее планов, грузности изложения и протяженности звукового потока. Но вместе с тем, ясность и пластичность тем, спокойное чередование мыслей, расчлененность (даже излишне подчеркнутая) движения и неторопливость поступи всей музыки облегчают ее усвоение, если не в целом, то постепенно, шаг за шагом от одного этапа к другому, вперед к финалу, который построен таким образом, что действительно является вершиной восхождения и связывает в грандиозном охвате все, что почувствовано и пережито в течение симфонии. Борьба, хоровод идей, страстная задушевная песня и восторженный гимн — па этом пути сознание слушателя испытывает многообразные и глубокие потрясения, подчиняясь эмоциям, внушенным музыке волей великого композитора, интенсивность переживаний и силу творческого воображения которого трудно даже себе представить. В симфонии этой поражает диапазон чувствований Брукнера: нежнейшая ласковость напевных тем и лиричность настроений, казалось бы, предел касания жизни в интимно-созерцательном плане — лишь одна сфера брукнеровского симфонизма, а другой полюс, не менее интенсивно волнующий,—здоровая, горделиво-воинственная, самоуверенная музыка власти и силы, двух начал, обеспечивающих право на жизнь и победу надо всем, что ей мешает. Обе сферы воплощены с равной убедительностью. И когда перелистываешь партитуру симфонии, то весь смысл ее, все оттенки движения и динамики хочется свести к двум: спокойствие и сдержанность в силе и беспредельная нежность в ласке.
Значение Брукнера все более и более возрастает. Литература о нем становится
все интереснее и глубже. Лучшее доказательство тому последний капитальный
труд Эрнста Курта. Ряд музыкальных празднеств, посвященных Брукнеру в
1920, 1921 и 1924 годах, циклическое исполнение всех его симфоний, новые
издания сочинений — способствовали и способствуют популярности его музыки
в Германии и Австрии.
Таким образом, XX век заглаживает великую несправедливость к Брукнеру,
оказанную ему современниками при его жизни. Это неудивительно. Живший
в одно время с Вагнером и Брамсом, скромный Брукнер, в сущности, стоял
впереди их обоих. Он был актуальнее, чем Брамс, в своем понимании и претворении
венского классицизма, и мудрее, чем Вагнер, в своем симфоническом строительстве
и в своем возвышенном мировоззрении и созерцании.