Прежде всего надо было привести в порядок накопленный материал, систематизировать
его. На это ушло немало времени. Непростым делом оказалась и подготовка
записей к печати. Ни на день не прекращалось осмысление всего увиденного,
услышанного и записанного. Главное внимание А. М. Листопадов уделял музыкальной
стороне дела, потому что в изучении казачьих песен она была, как известию,
белым пятном.
В процессе работы А. М. Листопадов особенно остро понял, что сделать правильные
выводы из наблюдений, верные обобщения ему мешает недостаточная теоретическая
подготовка. Возникавшие перед ним задачи, дело, которому он так ревностно
и преданно служил, настойчиво требовали значительного расширения общего
научного кругозора и специальных музыкально-теоретических знаний.
Передав собранный в экспедиции материал Донскому областному статистическому
комитету, который наметил его издать отдельными выпусками, А. М. Листопадов
в 1903 году поступает в Московскую консерваторию, а затем одновременно
начинает учиться и на филологическом факультете Московского университета.
Это были годы напряженной учебы, приобщения к общественной и политической
жизни, активного участия в работе музыкально-этнографической комиссии.
Однако в эти годы он не прекращал свою собирательскую деятельность.
Надо сказать, что Московская консерватория того времени, раскрывая перед
А. М. Листопадовым все богатство мировой музыкальной культуры, ничего
не могла дать ему в области народной музыки. И хотя мысль о том, что музыкальное
образование должно строиться на основе изучения народной музыки, не раз
высказывалась передовыми русскими «музыкантами, высказывания эти оставались
только благими пожеланиями.
На торжественном открытии Московской консерватории 1 сентября 1866 года
«известный музыкальный деятель В. Ф. Одоевский прямо указывал на необходимость
преподавания русской народной музыки как специального предмета. В своей
речи он говорил: «Будем надеяться, что со временем Московская консерватория
не оставит без художественно-исторической обработки и наших народных мирских
напевов, рассеянных по всему пространству великой Руси. Доныне эта обработка
еще невозможна: у нас нет еще собрания верно записанных наших народных
напевов, со всеми их местными вариантами и оттенками. Воспитанники консерватории,—продолжал
Одоевский, — получив полное музыкальное образование, будут и по сему предмету
важными сподвижниками музыкального искусства: некогда их трудами соберутся
с разных концов России наши подлинные народные напевы, и науке представится
возможным бессознательное доныне ощущение перевести на технический язык,
определить те внутренние законы, коими движется наше народное пение».
Горячим поборником преподавания в консерватории народной музыки выступал
и С. И. Танеев. Но дело, к сожалению, не двигалось с мертвой точки, так
как среди немалого числа людей, занимающих высокое официальное положение
в музыкальном мире, господствовал неправильный взгляд на народную музыку.
«. Консерватория, начиняя всякими теоретическими знаниями и навыками,
— писал А. М. Листопадов в своих «Автобиографических заметках»,— ничего
не могла дать в смысле постижения законов народной полифонии. Наоборот,
как это ни кажется странным, всю эту консерваторскую науку нужно было
отбрасывать, садясь за работу над подлинно народными песнями». И далее:
«Решение гармонических и контрапунктических задач плохо увязывалось с
народной музыкой и ее особенностями, не подчиняющимися консерваторской
теории. Узаконенная гармония с терцией в основе не согласовывалась с гетерофоническим
голосоведением казачьей песни».
Очень характерно для А. М. Листопадова, с та/кой тщательностью и бережностью
записывающего народные песни с сохранением всех еле уловимых нюансов,
его высказывание о том, что «нужно было идти за народным голосоведением,
бережно сохраняя все его своеобразие, а не вести его, следуя консерваторской
указке, и в этом деле всякий новый выезд в не исследованные еще места,
всякая новая командировка, в целях доработки, перезаписи или проверки
прежней только укрепляли или подтверждали известную истину, что учиться
у народа никогда не поздно, что без непосредственного соприкосновения
с жизнью казака и его песней не сумеешь удержаться от композиторских соблазнов».
Вот почему А. М. Листопадов так горячо откликнулся на идею создания в
Москве народной консерватории и принял в ее деятельности живое участие,
когда через несколько лет, в 1906 году, по инициативе Е. Э. Линевой и
других энтузиастов при Московском обществе народных университетов была
учреждена первая в России народная консерватория, в которой русская народная
песня изучалась как специальный предмет.
А. М. Листопадовым владела неистребимая потребность все время быть в гуще
народа, жить его жизнью, находиться среди песенников-казаков. Наряду с
новыми записями, возникла необходимость и перепроверки, уточнения сделанных
ранее. Тщательный анализ материалов, накопленных во время первой песенной
экспедиции 1902—1903 годов, показал, что некоторые из них некачественны.
Такие неудовлетворительные записи были сделаны в самом начале экспедиции,
когда еще, как вспоминал собиратель, давала себя чувствовать неприноровлен-ность
к условиям работы, когда еще не выработалась практикою необходимая сноровка.
В ряде населенных пунктов, где репертуар был обширным, по недостатку времени
не все представляющие интерес песни были записаны. И уже тогда А. М. Листопадов
решил вернуться в эти места, когда представится случай.
Не давала покоя и мысль об опубликовании собранного материала. Специальная
комиссия по изданию донских песен уже не раз собиралась, судила и рядила,
в каком виде представить песни, но, к сожалению, она пошла не по тому
пути, который был намечен Листопадовым. Правда, еще в апреле 1904 года
Ив. П. Попов послал Листопадову в Москву письмо с просьбой изложить свою
точку зрения на издание песен, определить стоимость обработки материала
и подготовки его к изданию, навести оправки о стоимости издания.
Но сделать это А. М. Листопадов тогда не смог, так как был чрезвычайно
занят, к тому же собирался вскоре быть в Новочеркасске и доложить комиссии
свои соображения лично. Выяснить стоимость издания, не имея на руках материала,
оказалось невозможным, хотя он и обращался к некоторым нотно-издательским
фирмам.
Приехать в Новочеркасск Листопадову удалось летом. Он был приглашен на
заседание комиссии, которое состоялось 8 июня. Здесь-то он и узнал, как
неправильно поступила комиссия по изданию песен, решив начать с частичного
издания популярного сборника (хрестоматии), в который предполагалось включить
немногим более сотни избранных песен. Таким образом, основная часть собранного
материала оставалась за бортом. Через два дня, 10 июня, вновь собралась
комиссия. После выступления председателя В. М. Лютенскова, доложившего.вкратце
о результатах нескольких заседаний комиссии, слово было предоставлено
А. М. Листопадову.
Листопадов сообщил, что 1 мая делал в Москве на заседании музыкально-этнографической
комиссии доклад о собирании им на Дону народных казачьих песен за И лет
— с 1892 по 1903 год. После рассмотрения части имеющегося на руках материала,
а также прослушивания некоторого количества песен с фонографа, музыкально-этнографическая
комиссия пришла к убеждению, что песни донских казаков, «будучи по существу
великорусскими, имеют, однако, существенные от них отличия как по характеру
мелодии, так и по самой манере их исполнения, а потому, ввиду большой
их научной ценности, они заслуживают серьезного внимания и основательной
научной разработки».
Далее Листопадов высказал членам комиссии по изданию песен свое решительное
несогласие с их планом, который оказался противоположным намеченному им,
получившим одобрение в уже упоминавшемся отзыве Московского этнографического
отдела, признавшего с научной точки зрения естественным и вполне целесообразным
выработанный Листопадовым взгляд на тип издания, по которому собранный
материал должен быть издан весь и непременно научным способом как в музыкальном,
так и в текстуальном отношении: мотивы и тексты должны быть в том чистом
виде, как они были записаны.
«Мотивы должны быть свободны от всякой художественной обработки, аккомпанемента,
изменений в мелодии и в сопровождающих голосах,— говорил Листопадов.—«Равным
образом в текстах необходимо сохранить полную неприкосновенность, отнюдь
не допуская ни сводок, ни каких-либо изменений. Изданный таким образом
материал имел бы для науки тем большую ценность, что и самый способ собирания
признан был также отвечающим всем требованиям науки. Для практического
же применения в школах, войсках можно было бы впоследствии (по мере нужды)
приступить к изданию лучших песен в художественной обработке».
Листопадов сумел убедить членов комиссии в своей правоте. И после детального
обсуждения противоположных взглядов, учитывая, что делу был дан уже ход,
нашлось компромиссное решение, которое, насколько возможно, примирило
оба мнения.
В докладе Листопадов а отмечалось, что, признавая в принципе важность
для науки и естественность научного способа издания, но вполне справедливо
полагая, что удовлетворение одной из насущных духовных потребностей народа
при этом условии отодвинулось бы на неопределенное время, заседание постановило
тем не менее приступить не к частичному изданию небольшого сборника, а
к изданию всего материала, но с разделением его на несколько отдельных
выпусков.
«Каждый выпуск, — говорил Листопадов, — по тому способу обработки, который
должен быть применен к.песням, представит собою как бы самостоятельное
издание, так как в него войдут песни не из одного только отдела, например
песен исторических или бытовых, а из всех. Тут будут и исторические песни,
и былины, и бытовые, и свадебные, и веснянки и т. д., словом, песни разного
содержания, что очень важно ввиду отсутствия односторонности для всякого,
желающего иметь такую книжку в руках.
При условии принципиального согласия комитета на издание всего собранного
материала указанным способом я согласен взять на себя обработку, редактирование,
наблюдение за печатанием, окончательную корректуру, если, конечно, печатание
будет в Москве. В данном случае Московская музыкально-этнографическая
комиссия выразила желание (после прочтения мною доклада) прийти мне на
помощь своими советами и указаниями, /включительно до переговоров с нотно-издательскими
фирмами».
Затем Листопадов коснулся вопроса о самой обработке песен. Он подчеркнул,
что необходимо просмотреть тексты всех песен, от первого до последнего
слова, обязательно по нотным записям, причем стихи нужно выравнять так,
чтобы можно было без труда подлаживать слова под напев. «Эта работа поэтому
должна идти рука об руку с музыкальной обработкой, — говорил он,—не отделяясь
от нее никоим образом. Песню обязательно должно пропевать от начала до
конца самому, делая вставки, перемещения, одним словом, выравнивая текст
там, где его заминали неуверенные или забывшие песню исполнители.
С музыкальной стороны обработка будет заключаться в исправлении ошибок,
возникших от неуверенного или сбивчивого исполнения, в расширении напева
в тех песнях, которые исполнялись одним певцом, без помощников и подголосника,
что случалось очень часто, в подведении подголоска, где его нет, в разделении
на такты, метропомизацию и т. д.
Эта работа ответственна и требует от обрабатывающего большого теоретического
и практического знакомства с гармоническим и ритмическим складом русской
народной песни и трудна в том отношении, что при небольшом сравнительно
количестве изданных до сего времени теоретических исследований и песенных
сборников с напевами нельзя остановиться ни на одном из них, чтобы использовать
его как безупречное руководство для такого рода работы. Одно неправильное
тактовое деление, одна лишняя нота, чуждая напеву, может изменить характер
всей песни, что как нельзя лучше подтвердилось на практике во время командировки
и с чем приходилось мне сталкиваться раньше в самостоятельной работе».
Листопадов сослался на примеры из недавней своей поездки, рассказав о
том, что некоторые песенники из станиц Есауловской, Усть-Быстрянокой,
Ново-Григорьевской и других искажали свои песни введением в них несвойственных
им интервалов. Оказалось, что одни из них участвуют в церковных, а другие
— в полковых хорах, певших по нотам, откуда все они позаимствовали и вносили
в свои напевы западноевропейские ходы. «Особенности эти, — замечал Листопадов,
— должны быть сохранены и указаны в примечании к тем песням, в которых
они допускались.
Так как наша казачья песня, по существу, не одноголосна, а одноголосие
получалось от исполнения ее одним песенником и было вследствие этого только
случайным, хотя случалось довольно часто, особенно в более старых, забытых
большинством песнях, то песни должны быть в этом научно-популярном издании
обработаны таким образом, чтобы их можно было исполнить мужским двухголосным
и трехголосным хором и детским
школьным. Один недостаток такой обработки — это тот, что она неудобна
для четырехголосного смешанного хорового исполнения на концертной эстраде.
Но совместить все требования и невозможно, да и цель нашею издания последнего
не имеет в виду».
Далее Листопадов подробно остановился на финансовой стороне дела, приведя
приблизительные расчеты стоимости издания. Для переговоров с издателем,
заявлял Листопадов, потребуется весь собранный материал. «При этом, —
сказал он, — я просил бы комитет передать мне не копии, а оригиналы, так
как снятие копий, особенно с напевов, неизбежно повлечет за собою массу
описок, а между тем в моих записях есть такие ускользающие от внимания
переписчика подробности, отсутствие которых в копиях может отразиться
на правильности (Обработки».
Листопадовым был также затронут вопрос о популяризации песен. Он высказал
мысль о том, что полезно было бы устроить в Новочеркасске и в некоторых
окружных станицах публичные чтения с использованием фонографа и волшебного
фонаря. Он сообщил, что такой публичный доклад будет сделан им по предложению
музыкально-этнографической комиссии в Москве в октябре или ноябре. В Новочеркасске
же, говорил он, выступление можно устроить в декабре.
Собиратель предложил также комитету рассмотреть вопрос о включении в издание,
наряду с песнями, собранными во время командировки, и тех песен, которые
были записаны ранее. Это увеличило бы значение всего издания, которое
заключило бы все донские казачьи песни с напевами, сохранившиеся еще в
памяти народа.
Выслушав доклад, собрание статистического комитета постановило:
поручить Листопадову составить первый выпуск сборника донских песен, в
который должны быть включены песни исторические, бытовые, веснянки и другие
в количестве 100—120 номеров;
для разработки мотивов песен передавать Листопадову подлинный песенный
материал, хранящийся в Донском музее, предварительно сняв с него копии;
ходатайствовать перед военным министром об ассигновании одной тысячи семисот
рублей на расходы по составлению и изданию первого выпуска Сборника песен.
Горячо взявшись за подготовку к изданию первого выпуска сборника казачьих
песен, Листопадов не жалел ни времени, ни сил, однако по независящим от
него обстоятельствам это дело растянулось на многие годы. Из писем собирателя
к В. М. Лютенскову и X. И. Попову видно, какие мытарства испытывал он
все это время. Ему не высылали ни текстов, ни денег. На его письма подолгу
не отвечали. В одном из писем к председателю песенной комиссии он прямо
пишет, что начатая им работа остановилась, «так как некоторые материальные
соображения, к сожалению, почти не дают возможности всецело отдаваться
порученному мне делу, заставляя убивать дорогое время на изыскание средств
к существованию». И в другом письме: «Относительно денежного вопроса я
должен сказать, что ненормальная постановка его повела к потере самого
удобного для работы времени.».
Трудно перечислить все, что так или иначе задержало выпуск в свет сборника.
Главное, что Листопадов довел дело до конца.
Уже не раз отмечалось, что чем бы Листопадов не был занят, собирательская
работа была для него главным делом. Выступая на заседании Донского статистического
комитета 10 июня 1904 года, на котором рассматривался вопрос об издании
собранного экспедицией песенного -материала и на котором Листопадову было
поручено подготовить к печати первый выпуск сборника казачьих песен, Александр
Михайлович обратился к комитету с просьбой разрешить ему новую поездку
в донские станицы и хутора, чтобы перепроверить прежние записи, в точности
которых он сомневался, для записи тех песен, которые по краткосрочности
командировки оказались пропущенными, и, наконец, для выявления и записи
новых песен, а также для пополнения коллекции этнографических снимков.
Листопадов заявил, что поездка будет совершена на собственные средства.
Такое разрешение было получено, и летом 1904 года собиратель вновь посещает
те места, в которых уже побывал, и те, в которых довелось ему быть впервые.
На этот раз он отправился в командировку один и на протяжении всей своей
последующей собирательской деятельности проводил работу один, и только
в последние годы, когда он был уже тяжелобольным, ему помогала его жена
Надежда Ивановна.
Обследование началось с хутора Серебрякова, станицы Екатерининской. К
сожалению, намеченных А. М. Листопадовым лучших песенников ему не удалось
пригласить для прослушивания и записи, так как началась мобилизация в
связи с началом русско-японской войны. Одна из песенниц провожала сына
на войну, у другой уходил в армию близкий родственник. Пришлось наспех
отыскивать других, и не всегда их исполнение удовлетворяло собирателя.
Пробыв здесь неделю, А. М. Листопадов переехал в соседний хутор Насонтов,
где главным образом занимался фонографическими записями, оказавшимися
довольно удачными.
В этих двух пунктах он записал 10 песен при помощи фонографа и более 20
песен были записаны им на слух. И вновь собирателя поразило удивительное
песенное богатство Екатерининской станицы, в которой, как уже отмечалось,
еще до первой песенной экспедиции 1902— 1903 годов им было записано около
400 совершенно самостоятельных напевов.
В хуторе Насонтове, кроме песен, были записаны подробности свадебного
ритуала в пересказе «бывалой свашки, перегулявшей на своем веку на стольких
свадьбах, что и счет потеряла»— М. Бвлаховой. Еще в 1897 году собиратель
записал в этом же хуторе около 200 свадебных песен со всеми обрядами,
а теперь, пользуясь представившимся случаем, он решил не ограничиваться
только проверкой, уточнением и пополнением, а записал вновь весь свадебный
ритуал целиком, в том числе и поверья о колдунах и ведьмах, игравших в
былые времена во всех свадьбах важную роль.
Здесь же А. М. Листопадов приобрел у единственного лирника К. Адамова
его лиру оригинальной конструкции, которая в 1902 году экспонировалась
на выставке XII археологического съезда в Харькове. Другую лиру, принадлежавшую
одному из лучших «гудошников» Ивану Осиповичу Позднышеву, доставил из
хутора Ясеновского его внук И. А. Пюзднышев, от которого собиратель записал
три мотива со словами, игравшиеся некогда его дедом. Одновременно были
записаны несколько песен и от ясеновских песенников. Третью лиру А. М.
Листопадов отыскал в станице Усть-Белокалитвенской у В. М. Андриянова.
Следующей станицей, куда отправился А. М. Листопадов, была Калитвенская—
главный пункт этой командировки. Здесь намечалось провести повторное прослушивание
и запись нескольких свадебных песен, поразивших собирателя в прошлый приезд
необычайкостью своих интервалов. Но произвести эксперимент, записав на
фонографе эти песни от тех же исполнительниц, не удалось. Был разгар летних
полевых работ, и, естественно, песенницам было не до этого, и собиратель
отложил свое намерение до более благоприятного случая. Аналогичное обстоятельство
не дало возможности провести работу в станице Каменской. От этой, последней
казачьей станицы, намеченной к обследованию летом 1904 года, путь пролегал
через небольшие казачьи хутора в крестьянские поселения донских украинцев.
В хуторе Юрове, куда собиратель заехал на авось, были сделаны прелюбопытные
записи. На просьбу отыскать двух-трех пожилых песенниц местное начальство
разослало в оба конца хутора вестовых, и через полтора часа один из них,
как вспоминал А. М. Листопадов, «привез из дальнего кутка» трех разодетых
по-праздничному казачек, в шелковых национальных колпаках, с «индияновыми»
шерстяными шалями на плечах. Об этих песенницах А. М. Листопадов в своем
докладе, прочитанном на заседании М'узьжально-этнографической комиссии
21 января 1905 года, говорил:
«Взятые из одной местности, песенницы оказались отлично сыгравшимися и,
главное, знающими те самые песни, которые мне были нужны. Хутор Юр о в
принадлежит к той же Калитвенской станице, отстоит от нее всего на 20
верст и имеет поэтому большинство песен, общих с нею; голосовая манера
пения также одинакова: женщины поют альтами, в отличие, напр., от песенниц
Екатерининской станицы (расстояние — 50 верст) и станиц, лежащих ниже
по Донцу, где преобладают очень высокие сопрано. Все это, как нельзя лучше,
способствовало осуществлению моего намерения.
Записал я здесь в фонограф две свадебные песни и параллельно для сравнения
одну протяжную историческую и одну бытовую гулебную. Две песни я записал,
кроме того, на слух».
В этом же докладе А. М. Листопадов дал и развернутую характеристику музыкальных
особенностей свадебных песен, записанных от юровских песенниц. Забегая
вперед, отмечу, что поскольку музыкальная сторона этих свадебных песен
необычайно заинтересовала членов музыкально-этнографической комиссии и
вызвала живой обмен мнениями, которые были крайне разноречивы, А. М. Листопадову
пришлось не раз возвращаться к этому вопросу, которому он посвятил впоследствии
опубликованную в 1-м номере журнала «Музыка и жизнь» за 1909 год специальную
статью «К вопросу о записи народных песен».
Из хутора Юрова собиратель перебрался в слободу Шарпаевку — первое по
пути крестьянское поселение Донецкого округа. Здесь было записано пять
песен, одна из которых оказалась любимой казачьей песней «Как ишел-то
казачонок, ишел сы неволюшки», заимствованной певцом от казаков соседних
казачьих хуторов. «Записал я, — говорил А. М. Листопадов,— как интересный
образец переработки на малороссийский лад и влияния одной народности на
другую в песенном отношении». Казачьи песни попадались собирателю и в
других поселениях, например в слободе Маньковской он записал очень распространенные
среди казачества «Как за речушкою, за Кубанушкою» и «Уж ты, сад». А всего
в Маньковской было записано 40 песен, в числе которых 2 колядки, 1 щедривка
и 1 псальма. 25 песен записано с помощью фонографа, а остальные—на
слух.
За лето 1904 года было записано 88 песен — 38 казачьих и 50 украинских.
В том же, 1904 году А. М. Листопадов сделал записи русских народных песен
в Москве. Семь песен он записал от приехавшей в Москву на заработки из
села Суворова, Мценского уезда, Орловской губернии, 24-летней крестьянки
Авдотьи Родионовны Борисовой. Исполненные ею песни оказались очень интересными
и ценными. В связи с этим собиратель делает заключение о правильности
высказываемого немногими собирателями мнения, что «не на одних окраинах
нужно искать чистых, неиспорченных образцов старинного народного творчества,
что народ хранит еще их во всей неприкосновенности и в центральных губерниях».
Собиратель обратил внимание на то, что две орловские песни «Подуй, подуй,
непогодушка» и «Вы, сады мои, садочки» почти буквально повторяются в его
донских записях, сделанных ранее. Размышляя над этим фактом, А. М. Листопадов
замечает: «Очевидно, песни эти занесены
на Дон в те далекие времена, когда донской край заселялся вольными людьми,
выходцами из разных уголков России, где жить было тесно. Для истории колонизации
края факт этот, мне думается, не может не иметь значения. С другой стороны,
он говорит об удивительной твердости сохранения и преемственности передачи
песенных традиций русского народа».
Кроме 7 орловских, в Москве в том же году им было записано и 16 пензенских
песен от уроженцев деревни Будаевой, Краснослободского уезда, Б. В. Кабанова
и его сестры.
Всего в 1904 году собирателем было записано 111 песен. Прибавив к 1100
песням, записанным раньше, эти 111, А. М. Листопадов стал обладателем
ценнейшего и уникального собрания донских народных казачьих песен, ожидавших
своего обнародования.
Проводимая собирателем работа находила живой отклик у истинных ценителей
народного творчества. Об экспедициях А. М. Листопадова писали «Донская
речь», «Донские областные ведомости», «Русское слово», «Русский инвалид»,
«Русское богатство».