Вы пишете, что «дело не в том, чтобы лишить жизнь черной краски, грязи
и пошлости, а в том, чтобы самому научиться отличать, научиться думать».
Это верно наполовину: надо самому научиться думать и отличать хорошее
от плохого. Я тоже считаю, что главное — вырабатывать с детства хороший
вкус, понимание, то есть «иммунитет» ко всякой дряни. Но все же надо стремиться
и к тому, чтобы «лишить жизнь» этой дряни. Ведь бороться за добро немыслимо
без борьбы против зла, равно как нельзя воевать со злом, не воюя одновременно
за добро.
20 августа 1969 г.
Для меня Ваши вопросы — прежде всего материал для самокритических размышлений. «Самокритических» потому, что, даже взявшись за тему «легкая — серьезная музыка», я, к великому стыду своему, едва касаюсь музыки, бытующей сегодня в широких кругах молодежи. Вы пишете, что музыкальная пропаганда часто терпит неудачи оттого, что «просто боится, не подготовлена к тому, чтобы взяться, засучив рукава, за существующую сейчас музыкальную жизнь молодежи». Примеряя эти слова к себе, должен сказать, что, конечно, не боюсь, но подготовлен недостаточно. К тому же очень уж неравные силы у нас и у наших «противников — оппонентов». Ведь против нас работает гигантская машина массовой музыкальной пропаганды и почти полная пустота в школе (имею в виду эстетическое воспитание). Пустота становится здесь реальной и весьма основательной силой. Но не это главное! Главное то, что наш спор ведется, можно сказать, в разных, не соприкасающихся плоскостях. Мы стремимся вызвать любовь к музыке, желание и умение слушать музыку, понимание музыки. Наши «оппоненты» всячески (часто, быть может, неумышленно) стремятся отвести внимание именно от музыки. На одном из песенных конкурсов «Алло, мы ищем таланты» «Премию за обаяние» (!) получает мило, застенчиво улыбающийся юноша, не имеющий ни голоса, ни музыкальной культуры и поющий весьма посредственную песню. А как часто в передачах по телевидению симфонической музыки режиссер-оператор то заставляет нас бестактно вглядываться в хорошенькое личико до тех пор, пока его обладательница не начнет в смущении отворачиваться, то при звуках тромбона чуть не по горло запихивает нас в тромбоновый раструб, то приближает к солирующему барабану так, что кажется, следующий удар придется не по барабану, а по нашей физиономии. А сейчас, увлекшись недавно освоенным приемом комбинированных съемок, пользуются им для того, чтобы поразить наше воображение зрелищем (!) скрипача, отпиливающего гигантским смычком малюсенькую голову дирижера; пианиста, играющего одновременно головой вниз и головой вверх (отражение в полированной крышке рояля); дирижера с четырьмя головами и восемью руками, дирижирующего сразу в 4 стороны и окруженного четырьмя оркестрами. На днях показывали выступление какой-то совсем юной пианистки, получившей какую-то премию на каком-то конкурсе (объявления я не слышал). Телекамера елозила вокруг бедной девочки, делая все возможное, чтобы мы смотрели на нее, но ни в коем случае не слушали ее. Вершиной режиссерско-операторской изобретательности (воображаю, как режиссер гордился своей находкой!) был взгляд камеры на клавиатуру сквозь. подмышку пианистки! Ничего, вероятно, не подозревая, она в это время с упоением играла среднюю (сатанинеко-эротическую) часть «Мефисто-вальса» Листа!. Если серьезную музыку часто стремятся таким путем превратить в развлекательное зрелище, то развлекательную музыку общими усилиями превращают (да, пожалуй, уже превратили!) в разновидность наркотика. Это ведь типичные наркоманы — владельцы транзисторов, не расстающиеся с ними ни в поезде, ни на рыбалке, ни на пляже, ни в лесу. Что слушать — им совершенно неважно (иногда по ошибке слушают даже классику), лишь бы что-то звучало — на животе или рядом.
Мировая музыка полна примеров самых разных обработок и переложений, иногда очень смелых, неожиданных, но великолепно звучащих и отлично передающих «душу» оригинала: клавирный Бах на гитаре (Сеговия!), его же сонатная музыка для виолончели, solo на саксофоне (Лондейкс!), Чакона для скрипки solo на фортепиано и в симфоническом оркестре, а органные сочинения на баяне! Фортепианные сочинения поет хор a capella, песни и романсы звучат едва ли не на всех существующих в мире инструментах вплоть до. пилы и во всех существующих типах ансамблей и оркестров. Здесь опять же все решает вкус (о мастерстве не говорю — это подразумевается). А сегодня и здесь слишком часто вкус уступает место моде. Особенно ярко проявляется это в разного рода обработках народных песен. Вы говорите об электрогитарах: электрогитары — плод эстрадно-развлекательной моды, а народная песня требует от аранжировщика и исполнителя высочайшего, строгого и тонкого вкуса. Электрогитара сегодня в моде, и к ней приспосабливается все, что попадается под руку. Но здесь возникает еще один важнейший вопрос. Электрогитары, джаз, эстрадный ансамбль, так же как симфонический, духовой или народный оркестр, струнный квартет, фортепианное трио и любой музыкальный инструмент — это не только определенный состав инструментов (или отдельный инструмент), но и всегда определенный стиль музыки и стиль исполнения. Вот почему, когда, например, в джазе пытаются исполнять классическую симфоническую музыку, либо эта музыка уродуется, либо из джаза исчезает его стиль, манера, характерные черты, исполнительские и творческие. Убить народную песню (я сейчас прежде всего имею в виду славянскую песню, в которой главное — певучесть; уже с французской песней, где столь большую роль играет танцевальность, дело обстоит иначе) можно и с фортепианным сопровождением, если оно написано в манере современной джаз-фортепианной импровизации. Убить ее с электрогитарами, конечно, гораздо легче, особенно если в добавление к специфике звучания инструмента подчеркнуть «электрогитарный стиль» композиции и исполнения. Убивать народную песню научились здорово. На сегодняшней эстраде это уголовно не наказуемое преступление стало явлением вполне заурядным. Я убежден в том, что электрогитары, освобожденные от своего стиля композиции и исполнения, не будут убивать народную песню (если, конечно, не изувечена сама мелодия песни), но это будет, вероятно, очень скучно, и возникнет вопрос: «А при чем тут электрогитары?». Но нельзя не заметить, что уродование и даже убийство народных песен происходят не только (и даже, может быть, не столько) от чуждой специфики звучания сопровождающего инструментального ансамбля (или отдельных инструментов), сколько от чуждого стиля исполнения самой песни, связанного со стилем сопровождения, его манерой, его духом. Легко в этом убедиться: если мысленно отключиться (при исполнении) от сопровождения и слушать только вокалистов, поющих мелодию песни, то сразу же станет ясно, что изуродована мелодия и манера ее исполнения взята «из другой оперы». Вот это ярчайший пример, когда мода налицо, а вкус отсутствует. Вот почему людям, лишенным хорошего художественного (вернее сказать — эстетического) вкуса, очень трудно объяснить, «что такое хорошо и что такое плохо».
Теперь вот о чем. Если мой собеседник (особенно это относится к учителю, к лектору) не насилует мою мысль, вызывает меня на размышления и даже на спор — это отлично. Но при этом я хочу видеть у своего собеседника его собственную ясную и принципиальную позицию. Пусть я с ним не соглашусь и пусть он не навязывает мне свои взгляды, но если ученики (или просто собеседники, слушатели) не поймут позиции своего учителя — они могут воспринять это как беспринципность и сочтут это образцом для себя. Каждый учитель, естественно, в чем-то может сомневаться, чего-то не знать, и пусть он не боится признаться в этом своим питомцам. Но в главном он должен быть убежден и силой своего убеждения должен воздействовать на аудиторию. Без уверенности, без убежденности в правильности своих основных позиций (я, разумеется, не имею в виду тех, кто «принципиально» убежден в своей непогрешимости всегда и во всем) не может быть хорошего учителя-воспитателя. Стремясь толкнуть своих слушателей, воспитанников на размышления и спор (без этого тоже нет хорошего учителя), он обязан силой своего убеждения вести их к той истине, которую познал на своем опыте, в которой убежден.
.Классическая музыка реально
существует в жизни современного общества. И она входит в жизнь великого
множества людей — и молодых, и немолодых. Но множество людей (молодых
в том числе) еще не включило ее в свою жизнь осознанно. А я убежден, что
нет человека, в чью жизнь классическая музыка не входит вообще. «Траурный
марш» Шопена, многие оперные арии, уйма балетной музыки, «Полонез» Огинского
и т. д. и т. п. (я нарочно привожу элементарные примеры) — все это классическая
музыка. Добавьте сюда многочисленные песни и романсы от алябьевского «Соловья»
до песен Дунаевского, «Вальс-маскарад» Хачатуряна и «Много шума из ничего»
Хренникова и т. д. Думаю, что вы не найдете человека, который откажется
от этой музыки, скажет, что она не входит в его музыкальный мир. Не сомневаюсь,
что в полной мере это относится и к ставропольской, и к алтайской, и к
сахалинской молодежи. Речь идет, следовательно, о развитии тех зачатков
любви к серьезной, классической музыке, которые — я убежден в этом — существуют
в душе каждого человека.
31 августа 1972 г.
.Научиться понимать музыку может каждый человек! Для этого вовсе не обязательно
уметь играть или петь. Слух бывает «активный» (воспроизводящий) и «пассивный»
(воспринимающий) — он есть у всех, его надо тренировать, как мы тренируем
мышцы: они ведь есть у всех, однако среди нас есть люди и могучие, и «хлипкие»!.
17 августа 1975 г.
.Я почувствовал острую потребность написать две-три статьи на темы, как будто и обособленные, по, по существу, теснейшим образом друг с другом связанные. Дойдут ли когда-нибудь руки, найдется ли время, не знаю. Но пока что хочу изложить Вам кое-какие мысли и посоветоваться с Вами. Почему именно с Вами? Не только в силу давней дружбы, и схожести многих мыслей (несмотря на принадлежность к разным поколениям), но прежде всего потому, что темы, которые хочу кратко изложить Вам, касаются духовной культуры, духовных интересов и запросов пашей молодежи. И, хоть я и не теряю своих связей с молодежью, у Вас сейчас эти связи, вероятно, покрепче и побогаче. Вы ведь живете главным образом интересами вузовской молодежи, а я в последние годы вращаюсь больше в кругу молодых учителей и школьников. Конечно, было бы лучше, если бы это письмо можно было заменить живым разговором, но надежд на скорую встречу как будто нет, вот и попытаюсь изъясниться письменно. Начну с первой темы, а там видно будет.
* * *
Вы входите в комнату научного института. За стопами сидят преимущественно
молодые специалисты. Сквозь клубы табачного дыма видны напряженные лица,
выражающие стремление решить какие-то сложные проблемы. Включено радио.
Идет программа «Маяка». Звучит остроумная «Балетная сюита» Шостаковича.
Но ей не суждено дозвучать до конца — микшер уводит ее в небытие, и после
традиционных позывных голос диктора рассказывает о спортивных новостях.
Новости сменились лирическими эстрадными песнями. Коллектив продолжает
трудиться.
* * *
Вы уезжаете на курорт, мечтая отоспаться и подлечиться, а главное, хоть
немного побыть в тишине. Счастливый уже от одного предвкушения всех этих
земных благ, столь недоступных в Москве, Вы входите в вагон экспресса.
Нет, еще не входите, только открываете дверь из тамбура в коридор. На
Вас обрушиваются мощные звуки. Настолько мощные, что Вы даже не в состоянии
понять, что это звучит — великая классика или пошлая халтура. Войдя в
ослепительно чистое купе, Вы первым делом выключаете радио. Но тишина
не состоялась: точно такие же орущие репродукторы вмонтированы во всех
купе и в коридоре. Мечтам о покое и тишине нанесен первый удар.
* * *
Вы наконец на курорте. В Кисловодске. Выполняя предписания врача и одновременно
подчиняясь собственному желанию, Вы решаете каждое утро до завтрака подниматься
на «Красное солнышко». Это наверняка поможет Вам привести в порядок нервную
систему, изрядно потрепанную. Но Вы не успеваете дойти до первого поворота
терренкура — спереди на Вас наступают, сзади Вас догоняют смешивающиеся
в какой-то неразборчивый хаос звукошумовые волны. Это проносятся мимо
Вас курортники. У одних в руках, у других на животах (!) болтаются транзисторные
приемники.
* * *
.Двое встретились в парке. Он и она. Славная девушка и симпатичный парень.
Явно лирическое свидание. Садятся на скамейку в сторонке от главной аллеи
— вероятно, чтобы было потише. Впрочем, для того ли? На скамейке появляется
третий. Откуда он взялся? Словно из-под земли. Все тот же вездесущий и
всемогущий транзистор. Сейчас бы влюбленным поговорить о чем-нибудь. О
каких-нибудь пустяках, когда за каждым словом таится целый мир чувств
и мыслей. Или помолчать — молчание иногда дороже и содержательнее слов.
Вслушаться бы в тишину шелестящих деревьев, в самих себя, в свои сердца.
Не тут-то было. Транзистор включен и вещает. Вещает без умолку и разбора.
Не удалось найти любимых певцов — ничего, на худой конец сойдет и Бетховен.
Не нашли никакой музыки — тоже ничего, сойдет репортаж со спортивного
стадиона. Влюбленные сидят молча. За них говорит транзистор. Боюсь, что
и думать он за них начинает.
* * *
Сидя в кинозале, обращали Вы внимание на то, что почти все сюжеты кинохроники,
почти все документальные фильмы идут под музыку? Почему столько страниц
разных «Новостей», последних и не последних «Известий» нам дают с «подложенной»
под них музыкой? Почему, когда в кинотеатре или по телевидению идет фильм,
показывающий какую-нибудь художественную выставку, нам, как правило, предлагается
одновременно (!) не только смотреть картины или скульптуры и вслушиваться
в голос искусствоведа-комментатора, но и слушать какую-то музыку?! Как
редко удается достигнуть при этом полного слияния художественности с ясностью,
даже если комментарий содержателен и литературно безупречен, а музыка
прекрасна!.
* * *
Смотрел я как-то передачу из очень любимого мною телевизионного цикла
«Клуб кинопутешествий». Шел интересный африканский сюжет. В кадре возникла
сцена с игрой на народных инструментах и с танцами. Казалось, должно бы
произойти на экране «событие». Но «события» не произошло. Не произошло
оттого, что музыка звучала в фильме с самого начала. Звучала и до «сцены
с музыкой», и после нее.
* * *
Очень огорчила меня однажды передача из цикла «Очевидное — невероятное».
Я очень люблю передачи этого цикла, не только извлекаю из пих пользу,
обогащаюсь новыми знаниями, но и восхищаюсь культурой ведения беседы,
особенно умением разговаривать с собеседником («говорить» ведь легче,
чем «разговаривать»). Мудрость и свобода, ясность и высокий вкус, с какими
ведет свой цикл С. П. Капица, меня восхищают. Но вот в одну из передач
был вмонтирован фильм, в котором другой ученый (фамилию его я не разобрал)
вел беседу о кристаллах. Фильм,
насколько я могу судить, сделап хорошо. Во всяком случае, смотрелся бы
он интересно, если бы не одно «но». В нем почти непрерывно звучал более
чем посредственный эстрадный дуэт, певший плохую музыку на плохие («научного»
содержания) стихи. Сперва дуэт звучал за кадром, потом певица и певец
появились в кадре (это в научном-то фильме!), демонстрируя свои эстрадные
туалеты и эстрадные позы. Откуда такая безвкусица? Неужели это неверие
в слушателей-зрителей: им, мол, скучно будет! Давайте развлечем их, авось
вместе с привычной жвачкой проглотят и серьезный разговор. А фильм-то
сделан понятно, популярно в лучшем смысле этого слова. Я даже обиделся
и за себя, и за всех телезрителей: не такие уж мы глупенькие и малокультурные,
что без веселенькой упаковки не можем воспринять мало-мальски серьезную
мысль.
* * *
Ну, хватит. Примеров Вы и сами наберете сколько угодно. А вот почему все
это так получается? Почему про кристаллы нам рассказывают под дешевенький
эстрадный дуэт? Почему молодые ученые трудятся под непрерывно звучащую
музыку? Почему под непрерывно включенное радио готовится к экзаменам студент?
Почему в пионерлагерях могучие репродукторы обрушивают на головы ребят
музыку с утра и до вечера? Почему строительство новой птицефермы нам показывают
по телевизору под фортепианный концерт Чайковского, а работу металлургического
завода — иод симфонию Шостаковича и т. д. и т. п.?
Иногда это пытаются объяснить «художественным замыслом», ипогда стремлением
операторов и режиссеров компенсировать скукоту своих кадров звучанием
музыки, придающей этим кадрам якобы некоторое подобие эмоциональности.
Ну ладно, это в фильмах! А как объяснить непрестанное, повсеместное звучание
музыки в обычной, повседневной жизни? Известно, что музыка — сильный нервный
возбудитель, что в чрезмерных дозах и особенно если это шумно-электрифицированная
музыка, так нынче распространенная, — она губительно отражается на нервной
системе людей, особенно детей. Занимающийся под музыку студент и работающий
под музыку инженер глубоки заблуждаются, думая, что музыка оказывает им
помощь, на самом деле она очень снижает их работоспособность и постепенно
(хотя и незаметно для них самих) сокращает срок жизни их нервной системы.
Не правда ли, все это очень похоже на курение, алкоголизм и еще хуже —
на наркоманию (впрочем, и курение и алкоголизм ведь тоже наркомания)?
Люди, привыкшие курить, пить, принимать наркотики, не могут без них обходиться,
им кажется, что без них они хуже работают (недавно прочитал, что автор
первой рок-оперы «Томми», американский композитор Питер Таунсенд, уже
несколько лет принимает наркотики и считает, что они «способствуют активизации
его творческой деятельности»).
И не кажется ли Вам, что музыка для многих людей (это явление давно уже
возникло на Западе и у пас носит скорей «импортный» характер), перестав
быть (или даже не став) искусством, превратилась в своеобразный наркотик,
в некую звучащую среду, возбуждающую, щекочущую нервы, будто бы (!) поднимающую
жизнедеятельность, утоляющую какую-то внутреннюю (во всяком случае, не
эстетическую) потребность: «Что угодно, лишь бы рядом что-нибудь звучало!»
Надо ли говорить, какая при этом происходит девальвация музыки как искусства?!
Не знаю, согласитесь ли Вы со мной, дорогой мой друг, но я не могу назвать
все это иначе, как фононаркомания. Все признаки наркомании налицо: вред
себе, вред окружающим, а отвыкнуть трудно и даже не хочется — вроде бы
удовольствие.
Вероятно, смешно со стороны выглядит: музыкант, отдавший музыке всю свою
жизнь, поднимает голос против музыки! Не против, а за музыку хочу я поднять
свой голос. За дивную красоту музыки (а заодно и за дивную красоту природы),
за неизмеримые, таящиеся в ней богатства, за огромную радость, которую
она способна принести людям, если «по-человечески» с ней обращаться! Нельзя
превращать великое искусство в безразличный шум, точно так же как нельзя
стирать грань между подлинным искусством живописи и стандартными обоями,
которыми оклеены наши комнаты и рабочие кабинеты!
Вероятно, написал все это слишком задиристо, но согласитесь, повод для
«полемического задора» есть.
28 июня 1976 г.