Музыкальныя литература, книги, статьи, рецензии, нотные сборники
[.,.] Истекший сезон был одним из самых блестящих как для оперы итальянской, так и для оперы русской: Большой театр был постоянно полон, Мариинский был очень часто полон; и надобно удивляться искусству театральной дирекции и целесообразности ее действий, которыми был достигнут такой блестящий результат. Дирекция дала публике каждого из этих двух театров то, что ей, публике, нужно: посетителям Большого театра—красоту звука и знаменитые имена исполнителей, посетителям Мариинского — интерес и новизну музыки.
Итальяноманы к музыке равнодушны: им все равно, что бы ни исполнялось, лишь бы исполнялось хорошо с их точки зрения, то есть преимущественно изумительно, с небывалыми нотами, с невероятными пассажами, с неправдоподобными вскрикиваниями. Скажу более —они музыки не любят и от музыки бегут. Этому я не раз приводил много доказательств и еще приведу одно, самое свежее. «Роберт» несомненно гораздо лучше всех итальянских опер,— и что же? На масленице, в пятницу, «Роберт» идет при театре на две трети пустом, а через день на «Сомнамбулу» в кассе два меломана обретают пальму мученической смерти. Мне возразят на основании сегодняшней же моей заметки, что «ведь исполнение «Роберта» было так плохо». Но в том-то и дело, что итальяноманам нужна не музыка, а только исполнение. Сознавая это, дирекция распорядилась бесподобно: при довольно сомнительном общем составе труппы она добыла две знаменитости— талантливую Лукку и изумительную Патти,1 и сезон 'был сделан. Были поставлены вновь две оперы: «Дон Карлос» — в доказательство полного упадка итальянской оперной школы и безличия великого маэстро Верди; «Дон Бучефало» — в доказательство того, что и сами итальянцы презирают свою музыку и пишут на нее карикатуры; был возобновлен «Роберт» в доказательство того, что итальянцы неитальянскую музыку петь не способны. За сим Патти возобновляет самые мизерные итальянские создания: «Лючию», «Сомнамбулу», «Линду», и итальяноманы в восторге. Если б вместо цельной оперы представления на Большом театре ограничивались тем, что Патти пропоет какую-нибудь руладу, Фриччи возьмет высокую ноту, сделает на ней crescendo и доведет до пронзительного крика, Кальцоляри 2 сделает трель фистулой, а Марио будет ломать бутафорские вещи с обычной ему эффектностью, то наши итальяноманы были бы в такой же точно мере удовлетворены.
Посетители Мариинского театра, не пренебрегая хорошим исполнением (кто
же им будет пренебрегать?), требуют и самой сущности, то есть музыки.
Они сильно уж к ней попривыкли н сильно ею интересуются. Особенно интересуются
они знаменитыми иностранными произведениями и произведениями отечественных
композиторов, преимущественно на отечественные патриотические сюжеты.
Зная это, дирекция поставила в этом сезоне три оперы, из которых постановка
«Лоэнгрина» составляет особенную заслугу и дирекции, и исполнителей. Постановка
эта была сопряжена с большими издержками и трудностями исполнения. «Лоэнгрин»
успеха не имел, но, по крайней мере, всякий мог лично присмотреться к
этому пресловутому произведению и убедиться в верности вагнеровских теорий
и в творческом его бессилии при их осуществлении, В настоящее время уже
начинает формироваться постоянно увеличивающийся репертуар из русских
опер Глинки, Даргомыжского, Серова, Направника, Кюи. Если к этому прибавить
«Кроатку» Дютша и «Гальку» Монюшко, два несомненно талантливых произведения,
«Вражью силу» Серова, «Каменного гостя» Даргомыжского, которые, вероятно,
появятся же для сцены, то -мы получим одиннадцать опер,— порядочное ядро
репертуара для русской оперной сцены. К тому же, если итальянцам отдать
итальянское («Травиата», «Лю-чия»), если ставить ежегодно по одному капитальному
иностранному произведению («Пророк» Мейербера, с единственной певицей
Лавровской 4 для партии Фидесы; «Троянцы» Берлиоза и пр.), если возобновлять
лучшие оперы французской школы («Иосиф»
Мегюля, «Бронзовый конь», лучшее произведение Обера, «Жидовка» Галеви),
то будущность русской оперы была бы блестящая и важное ее музыкальное
значение надолго упрочено.
Я неоднократно высказывал, что нынешняя дирекция перестала быть мачехой
для русской оперы и весьма много для нее сделала; при всем том я позволю
себе провести некоторую параллель между персоналом двух опер и денежным
результатом.
Итальянцы Русские
Сопрано 4 2
Контральто 1 3
Тенора 5 2
Баритоны 4 1
Басы 3 4
Денежный результат: у итальянцев дефицит слишком в 200 000, у русских
чистая прибыль около 60 000 руб.*
Отсюда видно, что русские перед итальянцами имеют положительный 'перевес
относительно альтов, некоторый перевес относительно басов и далеко уступают
итальянцам относительно остальных голосов.
К этому нужно прибавить еще следующий ряд фактов. При бедности нашего
персонала работа между его членами была распределена далеко неравномерно.
Героем сезона был Никольский. Он пел вновь в четырех операх: в «Русалке»,
«Лоэнгрине», «Нижегородцах», «Ратклифе». Второй первый тенор, Андреев,
пел раз в неделю, а то и реже. Чтоб заменить Никольского в «Роберте»,
для Андреева потребовался длинный ряд репетиций, затормозивших постановку
«Нижегородцев» на добрый месяц.
Соловьева, как помнят читатели, дебютировала с большим успехом в «Роберте»
и обратила на себя внимание публики. Пользуясь этим вниманием, на нее
сейчас же были навалены оперы «Фрейшюц», «Фенела», «Трубадур», «Руслан»,
«Нижегородцы». Соловьева заболевает, представления «Нижегородцев» приостанавливаются,
и на Мариинском театре исполняются винегреты, в которые главным ингредиентом
входит дуэт из «Пуритан». Эти два факта служат доказательством, что при
таком скудном персонале не все его члены одинаково полезны и что -между
ними не всегда благоразумно распределялась работа. Продолжаю.
Сезон русской оперы почти вдвое продолжительнее итальянского сезона, а
персонал меньше.
Большой театр по резонансу своему — лучший из наших театров, Мариинский
же — худший. Слушая ту же самую оперу из разных мест Мариинского театра,
вы думаете всякий раз, что она иначе инструментована; квартет струнный
совершенно беззвучен, голоса теряются в этом безобразно широком пространстве.
И при этих невыгодных условиях персонал русской оперы меньше итальянского.
Костюмы итальянскому хору шьются новые; старые перекрашиваются и идут
русскому хору, а ведь русская опера дает чистую прибыль.
Был в русской опере бесподобный арфист — Цабель. Служил он лет десять
в Мариинском оркестре; теперь он переведен к итальянцам упражняться в
детских аккордах их детской музыки. Ходят тревожные слухи о том, что Вианези
будет сделан инспектором музыки, т. е. хозяином всех оркестров. Если это
состоится, то этот ревнитель итальянцев легко может перевести всех лучших
артистов, по примеру Цабеля, в Большой театр, а русские будут исполнять
«Руслана» с александрийским оркестром.
Итальянский капельмейстер за короткий сезон за хорошую постановку вздорных
опер и вздорную постановку хороших получает 15 000 франков; русский капельмейстер
за длинный сезон и целый ряд весьма трудных опер получает 3000 руб.
Отсюда видно, что если дирекция и сделала уже весьма много для русской
оперы, то все-таки для ее добрых желаний еще имеется весьма обширное,
почти необозримое поле, если только равноправность двух опер, хотя бы
и в отдаленном будущем, не есть бред моего воображения.
Наконец, не скрою, что меня преследует вопрос: что будет сделано с 60
000 дохода, доставленного русской оперой? Послужат ли эти деньги на улучшение
русской оперы, на усиление персонала, усиление оклада, особенно хорам,
на новые костюмы, декорации или же они пойдут на уменьшение итальянского
дефицита? Об уничтожении этого дефицита нечего и помышлять: как явление
ненормальное, итальянская опера сама себя содержать не в состоянии; но
для уменьшения дефицита я предложил бы другую меру: я бы удвоил цены местам.
Что для итальяноманов эта мера не была бы вовсе тягостной— доказательством
тому служат объявления о премии в 300 руб. за ложу первого яруса и те
цены, которые платились за представления Патти [.].
[.] В пятницу, 21 марта, в собрании художников был дан художественный вечер в память А. С. Даргомыжского с целью обратить сбор на учреждение одной стипендии при Петербургской консерватории. Отдавая должную справедливость благим намерениям составителей вечера и прекрасному его назначению, мы, однако, не можем сказать, чтоб он удался в музыкальном отношении: и программа, и особенно исполнение могли бы быть гораздо лучше.
Неужели репертуар романсов Даргомыжского так беден, что пришлось исполнять
такие слабые, ординарные, безличные романсы, как «Мой суженый», «Дайте
крылья мне», «Она придет», «Бог помочь вам»? Напротив того, ни у кого
нет столько превосходных романсов, как у Даргомыжского.
Неужели нельзя было обойтись без двух слабых номеров такого слабого, незрелого
произведения, как «Торжество Вакха», и тем испортить -состав программы,
в которой остальные номера были достойны памяти покойного. На некоторых
из них останавливаться не буду, так как они моим читателям знакомы, а
именно из симфонических вещей на увертюре к «Русалке» и на «Казачке».
Из вокальной музыки исполнялась ария мельника из «Русалки», хоры: «Восточная
молитва» («Ne perdas» — в прошлогоднем общедоступном концерте Кологривова
2), превосходная, типичная, проникнутая восточной поэзией, и красивый,
грациозный женский хорик «Тише, тише лейтесь, ручейки» и, наконец, исполнялись
романсы Даргомыжского. О последних мне еще не случалось беседовать с читателем.
От романсов требуется то же самое, что требуется от всякой вокальной музыки,
а именно: верное выражение слов и верная декламация. Но разница между
оперной и романсной музыкой будет та, что для первой, назначенной для
сцены и обширной театральной залы, лучше употреблять более крупные, более
широкие штрихи (живопись масляными красками), для второй, назначенной
для комнатного исполнения, можно употреблять штрихи самые тонкие и деликатные
(акварель). Поэтому в оперном тексте следует избегать мелких изгибов страсти
и частых отступлений от главного настроения; в тексте романсов, напротив,
малейшая поэтическая черта может породить новые музыкальные красоты. Читателям
известно, какого великого декламатора мы потеряли в Даргомыжском, известно,
с каким умом и талантом он умел звуками передавать все движения чувства,
поэтому понятно, что в романсном деле он соперников не имел. Он начал
с подражания романсам Глинки и, не дойдя до его музыкальной красоты, далеко
оставил его за собой относительно верности экспрессии и декламации (удивительный
романс Глинки «Ночной смотр» составляет единственное исключение).
В романсах своих Даргомыжский до бесконечности разнообразен: он с одинаковым успехом изображал и самые
потрясающие драматические сюжеты, и самые комические. Для подтверждения
этого воспользуюсь романсами, исполненными на вышеупомянутом вечере.
«Старый капрал» написан на текст Беранже в переводе Курочкина; это простая,
но потрясающая повесть старого служаки, осужденного к расстрелянию вследствие
нарушения дисциплины, выраженная в куплетной форме с повторением заключительных
стихов. Куплетная форма в музыке носит на себе, почти неизбежно, некоторый
отпечаток пошлости и до крайности трудно совместить ее с серьезностью
и глубиной сюжета. Однако Даргомыжский в «Старом капрале» избегнул и тени
тривиальности и благодаря этой форме сумел придать музыкальному строю
речи трогательную простоту (в романсе «Ночной смотр» то же самое). Конечно,
музыка каждого куплета изменяется сообразно со значением текста. Музыка
«Старого капрала» отличается необыкновенной простотой и выразительностью:
она глубоко прочувствована и при хорошем исполнении производит чрезвычайно
сильное впечатление (что и было в настоящем случае); каждое слово вырывается
из наболевшей, но твердой груди, разные мысли сменяют быстро одна другую:
то фанатическая преданность памяти императора, то воспоминание о родных
лугах, то воспоминание о «старухе», и каждая из них выражена с рельефностью,
свойственной суровой, но впечатлительной натуре старого солдата, осужденного
на смерть. В этом романсе больше содержания, оригинальности и глубины,
чем в целых актах «Теллей», «Немых» и других знаменитых опер, а следовательно,
и значение его в искусстве важнее.
Говорить ли о неподражаемо верной декламации?. Обращу только внимание
читателя на следующее. Тот же самый «Старый капрал», прочитанный для того,
чтоб произвел -впечатление, должен иметь талантливого чтеца. При непонимании
вещи достаточно неверной интонации, фальшивой остановки, чтоб потрясающая
драма сделалась смешной (мы слишком часто в этом убеждаемся, созерцая
в александрийских катакомбах3 пьесы Шекспира). Но если талантливый и понимающий
композитор положит этот текст на музыку, то весьма посредственный исполнитель
никогда не испортит впечатления стихов, лишь бы только он ее исполнил
просто и верно, т. е. не придавая собственной экспрессии и с соблюдением
темна, такта и ритма. Такова сила музыкальной декламации. Музыка дает
возможность запечатлеть на бумаге интонацию и фразировку, прочувствованную
талантливым композитором. Если к этому еще добавить обаяние красивой,
сильной музыки, которую ухо слышит одновременно с текстом, то верность
современного направления драматической музыки и неотразимая сила ее действия
не могут подлежать сомнению. Но для этого нужно, чтоб публика выучилась
и привыкла слушать текст вместе с музыкой; а для этого прежде всего нужно
отучиться слушать итальянцев. Скоро ли это станется и станется ли когда-нибудь?
Я думаю, что да: уже в Мариинском театре есть порядочное ядро публики,
глубоко наслаждающееся речитативами «Русалки». Быть может, «Каменный гость»
подвинет дело вперед.
Комические романсы Даргомыжского я разделяю на две категории: одни комические
по внутреннему содержанию, другие комические по внешнему положению. К
первым принадлежит «Ох! тих, тих!». Муж рассказывает свое семейное горе
вследствие того, что женился на «именитой»; он иронически относится к
себе, но в каждой его насмешке кроется едкая горечь; это смех сквозь слезы.
«И живем мы — только ссоримся Да роднёю похваляемся».
Музыка романса, чисто народная, бесподобно передает глубокое горе, скрываемое
под личиною шутки и веселости, задевающее слушателя за живое. Этот романс
отличается, кроме того, плавной, мелодической красивостью, что в сочинениях
Даргомыжского встречается редко.
«Титулярный советник» принадлежит ко второй категории и, кроме веселого
смеха, ничего не возбуждает. Как в этом романсе ловко изображены мизерный
титулярный советник и грандиозная генеральская дочь, как смиренно шлепает
советник по грязи в трактир и как он поражен и испуган видением грозной
девы! Очень жаль, что за «внезапной болезнью» Комиссаржевского 4 не были
исполнены «Паладин» и восточная ария «О дева, роза» —два лучших романса
Даргомыжского.
«Каменный гость», избранные романсы и «Чухонская фантазия» — вот замечательнейшие
произведения, оставленные Даргомыжским, вот три направления, по которым
он много расширил область музыки. Одного из них было бы совершенно достаточно,
чтоб навсегда занести имя композитора в историю музыки.
Перехожу к исполнению. Бесподобен был Петров в арии Мельника и особенно
в «Старом капрале»; довольно будет сказать, что его исполнение было вполне
достойно великого исполняемого произведения. Опочинии — один из замечательнейших
наших любителей-исполнителей, неразлучный друг Даргомыжского и его спутник
во всех музыкальных экскурсиях, знакомый со всеми мельчайшими намерениями
автора — прекрасно спел романсы: «Ох! тих, тих! и «Титулярного советника»
с полным пониманием, юмором, правдивой экспрессией. Отлично спела Хвостова
«Оделась туманом Гренада» — осмысленно, с огнем, с превосходной фразировкой,
а ее красивый голос делал исполнение еще более привлекательным. На долю
Платоновой выпали все вещи плохие и неэффектные. Леонова 5 грациозному
романсу «У него ли русы кудри» придала экспрессию грубую и вульгарную,
не совместную с музыкой Даргомыжского.
Но что делали хорошие хоры, что делал превосходный оркестр под неумелым
управлением Демидова,6 того не передать словами. Еще пока исполнялись
вещи, хорошо знакомые хору и оркестру, дело шло кое-как, несмотря на дирижировку
Демидова. Но когда дело дошло до хора из «Торжества Вакха», когда открылась
живая картина, все голоса пошли врозь, оркестр врозь, образовался хаос
невообразимый, и только Демидов, быть может, ничего и не заметивший, не
пытаясь никого поправить, никого остановить, продолжал махать палочкой
по воздуху.
Пора бы уразуметь, что даже в деле искусства одних благих намерений слишком
недостаточно и неумелым исполнением нельзя карикатурить произведений умершего
композитора.