Ц.Кюи - Избранные статьи

1880

Музыкальная литература



Музыкальныя литература, книги, статьи, рецензии, ноты для фортепиано

 

 

А. К. ЛЯДОВ
(По поводу его «Арабесок»)

 

 

Хотя музыка — искусство, в России чрезвычайно молодое, однако уже третье поколение композиторов начинает свою творческую деятельность. К первому поколению, так сказать, к «дедам» относятся композиторы умершие: Глинка, Даргомыжский, Дютш, Серов. Ко второму поколению — к «отцам» — композиторы действующие: Римский-Корсаков, Чайковский, Бородин, Мусоргский, Балакирев (по своим прежним сочинениям; в последнее время, к сожалению, он давно уже замолк). Рубинштейн, хотя живет в России и пишет иногда оперы на русские сюжеты, и по содержанию, и по формам своих сочинений должен быть отнесен к западным, но никак не к русским композиторам. Наконец, к третьему поколению—к «детям» — относятся композиторы начинающие, как то: Лядов, Щербачев.

«Деды» кончили свое композиторское поприще, и их значение оценено критикой более или менее верно, а скорее более или менее неверно, за исключением Глинки (значение
«Каменного гостя» и речитативов «Русалки» далеко не выяснено надлежащим образом; Серов оценен довольно верно в общем, но не в частностях; талантливого Дютша3 никто знать не хочет). «Отцы», быть может, напишут еще многое, но главный их труд совершен; они внесли массу новых элементов в музыку, оживили музыкальную спячку, уничтожили много рутинных предрассудков и заслужили страстную ненависть рецензентов, за исключением Чайковского, как единственного талантливого мундирного композитора, которого можно было противопоставить композиторам «шайки». Но «детям» принадлежит будущее нашего искусства, поэтому их начинающаяся деятельность должна нас особенно интересовать. По поводу недавно вышедших «Арабесок» я и займусь одним из талантливейших «детей» — А. Лядовым.

Композитор Лядов
Анатолий Константинович Лядов


Тематическая изобретательность у Лядова богатая. Все его темы красивы, изящны, разнообразны, чужды банальности; в них есть грация, бойкость, блеск, сила; они льются свободно из обильного источника.
Гармонист Лядов тонкий, изобретательный, часто новый. Вкуса у него бездна, и каждый такт его музыки носит на себе отпечаток порядочности и изящества.
Лядов сжат и краток. Нет у него общих мест, нет многословия, нет ничего лишнего. Сказано только то, что нужно, и то лаконически. Поэтому его сочинения полны содержания, но требуют толкового тонкого исполнения и чуткого, внимательного слушателя.
Лядов сильный техник; формы его ясны, прозрачны; голосоведение мастерское; полифония образцовая. Словом, он не только весьма талантливый композитор, но превосходный музыкант, что далеко не одно и то же (многие итальянцы очень талантливые композиторы и совсем первобытные музыканты).
Но у Лядова, разумеется, есть и недостатки; он мало самостоятелен, и формы всех его произведений (правда, пока их немного) однообразны и довольно мелки. Нельзя сказать, чтобы кое-где, в гармонизации, в модуляциях и в мелодических поворотах, не проглядывала оригинальность, но главным образом Лядов есть отражение Шумана — Шумана лучшего периода его деятельности. Относительно форм Лядов исключительно довольствуется темой и ее репликой и в экстренных случаях прибавляет к ним трио. Конечно, отсутствие оригинальности и однообразие форм — большие недостатки; но если и при этих недостатках композитор дает нам сплошь хорошую, красивую музыку, то этому можно только радоваться, потому что таланты, хотя бы. и неоригинальные, весьма редки, а хорошая музыка встречается не в особенном изобилии. К тому же, не забудем, что Лядов композитор начинающий. А художник начинает обыкновенно с отражения чужого, раньше чем выработается и обрисуется его индивидуальность. И такое постепенное развитие следует считать более надежным и нормальным, чем преждевременное, скороспелое, тепличное проявление оригинальности (так было с Мендельсоном: его талант блеснул с ослепительной самобытностью на первых порах и слишком скоро совершенно поблек).

Лядов дебютировал в 1864 г. четырьмя романсами. Первый из них «Не пой, красавица, при мне» — детское произведение с гармоническими преувеличениями, напоминающими юношей, поглаживающих несуществующие усы. Остальные три хороши; второй—«Ты не спрашивай» не лишен энергии и проникнут народным духом; третий — «Из слез моих много, малютка»— прелестная, простая, сердечная тема, с милым и тоже простым аккомпанементом; конец последнего—«Вот бедная чья-то могила» — полон поэзии и увлекательной, пленительной красоты. Что еще очень ценно в этих романсах, так это умелое обращение со словом, чувство ритма стиха и соответствие между размерами (величиной, объемом) текста и размерами музыкальных форм. Все это — качества, необходимые для хорошего романса и которые нередко отсутствуют в романсах таких опытных композиторов, как, например, Чайковский, Рубинштейн.

В 1876 г. Лядов написал свои «Бирюльки», собрание 14 прелестнейших, маленьких фортепианных пьесок, от которых так и веет свежестью и молодым вдохновением шумановского «Карнавала». Трудно передать словами все заключающиеся в них тематические и гармонические сокровища; всю необычайную законченность филигранной отделки деталей; их бесконечное изящество, нарядность, красивость. Их единственный недостаток — это Неизменное однообразие миниатюрных форм, которое, впрочем, при исполнении не чувствуется благодаря разнообразию ритма, тем и употребления фортепиано.
Вскоре потом он издал 6 новых пьесок для фортепиано. Они гораздо слабее «Бирюлек». Это самое слабое изо всего, что Лядов написал (если я их называю слабыми, то только по отношению к Лядову). 1) Прелюдия, очень мила, это точно одна из «Бирюлек», почему-то не попавшая в собрание своих сестер. 2) «Жига», написанная в 3 голоса, удачна и по своему колориту, и по мастерскому ведению голосов, образующих часто с собой очень красивые гармонические сочетания. 3) «Фуга», хотя хорошо сделана, но в целом суха. Наконец, три мазурки — слабы, бледны, с ложно-мазурочным характером, написанные как бы насильственно, без искренности.
В «Парафразах» 5 Лядов принял самое блестящее участие. Его вариации отличаются необыкновенной свежестью тематического изобретения; его вальс полон увеселительно страусовской неги и женственности; его жига в высшей степени типична; его шествие грандиозно, эффектно, широко.
Наконец, недавно вышли его «Арабески», четыре пьесы для фортепиано, которые следует причислить к его лучшим произведениям. И в них еще мало самостоятельности (наибольшую самостоятельность Лядов проявил в «Парафразах»), но при всех качествах, присущих «Бирюлькам», формы «Арабесок» гораздо шире и потому они производят более сильное впечатление. 1-я — род этюда; полу-Шопен, полу-Шуман; очень красива и увлекательна; конец (там, где в басу триоли заменяются дуолями) оригинален, нов и глубок. 2-я — мягкая, любовная, с энергической, суровой серединой. 3-ю —несмотря на несомненную грацию первой темы и красивость второй — я считаю менее удачной изо всех четырех «арабесок»; вторая тема чересчур отражает Шумана, а заключение сравнительно длинно, и в нем недостаточно поддерживается музыкальный интерес. Зато 4-я «арабеска» бесподобна. Сколько в ней жизни, бойкости, блеску, веселья; и как чудесно звучит среди этого фейерверка прелестная, певучая вторая темка, с такой свежей модуляцией в. середине. Эта «арабеска» больше остальных, но, очевидно, написана одним взмахом с неохлаждающимся увлечением.

В «Арабесках», так же как и в «Бирюльках», фортепиано употреблено мастерски, и они представляют благодарную задачу не только для интимного, но для концертного пианизма. В них виртуозность соединена с музыкальностью. Для пианиста они тем ценнее, что наша фортепианная литература пока еще весьма небогата и состоит всего из нескольких пьесок Глинки (между прочим очаровательная мазурка «Souvenir ti'une тагигка»), Балакирева, Ласковского, Щербачева и более многочисленных пьес Чайковского, принадлежащих к его удачнейшим произведениям, хотя и мало оцененным и мало распространенным.
Изо всего сказанного видно, что произведения Лядова — явление отрадное; судя по ним, можно было бы ему предсказать блестящую композиторскую будущность, но одно меня в нем смущает: он слишком мало пишет. При его таланте, при его технике, при его молодости его творчество должно было бы кипеть, одно сочинение сменяться другим. Пусть бы они были менее законченны, но более многочисленны и непрерывной вереницей выражали деятельность его неохладевающего творчества. В действительности же мы видим, что результат годовой деятельности Лядова выражается едва десятком страничек. Эта сдержанность, это холодное самообладание — признак нерешительности или преждевременной зрелости— заставляет меня опасаться за его будущее. Дай бог, чтобы я ошибся и чтобы в зрелых годах творческая деятельность Лядова развилась шире, чем в его молодых годах.

 

 

НАШИ ДВЕ ОПЕРЫ-РУССКАЯ И ИТАЛЬЯНСКАЯ

 

 

Вот уже почти неделя, как отворились гостеприимные двери Большого театра и толпы меломанов, с аккуратностью исполнительных и образованных чиновников, просиживают свои часы в определенные дни, на определенных местах.
Что у нас, кроме русской оперы, есть еще и итальянская — это превосходно. Если- б, кроме итальянской, была еще французская, немецкая, шведская, португальская, было бы еще лучше; поле для всхода музыкальной жатвы было бы еще обширнее; но для этого необходимо, чтоб иностранная опера не бредила русской, чтоб репертуар был разумно распределен между двумя операми, чтоб иностранная опера отличалась действительно образцовым исполнением. Посмотрим, выполняет ли эти три условия наша итальянская опера.

1) Во всей Западной Европе народное искусство пользуется большею поддержкой, чем иноземное. Но так как мы образованнее, гуманнее и справедливее Западной Европы, то у нас иноземное искусство пользуется большею поддержкой, чем народное, и наша театральная дирекция, нежная мать для итальянцев, оказывается суровою и сварливою мачехой для оперы русской. Всесветным знаменитостям, навербованным со всех стран, оплачиваемым на вес золота, предоставлен театр с прекрасными акустическими качествами, а наши певцы, с трудом собранные из разных краев России, почти самоучки, неопытные, едва прилично вознаграждаемые, должны петь в бывшем театре-цирке 1 с отвратительными акустическими качествами, и этот кровожадный Молох2 ежегодно уносит все новые и новые жертвы. Казалось бы более рациональным предоставить нашим Большой театр, а опытным и избранным иностранцам — Мариинский или хоть ту же самую сцену предоставить обеим труппам; но. «высшие соображения» и утонченная наша деликатность не допускают подобного разрешения вопроса.

2) Русская оперная сцена должна существовать исключительно для произведений русских композиторов. Лет двадцать назад это было немыслимо за малочисленностью русских опер, а в настоящее время на это пожаловаться нельзя. Действительно, у Глинки и Даргомыжского по две оперы, у Серова три, у Дютша одна, у Монюшко одна, у Римского-Корсакова две, у Чайковского две, у Мусоргского одна, у Направника одна, у Рубинштейна три (потому что воспрещение «Купца Калашникова» 3 так странно, что оно никак не может быть продолжительным; едва ли администрация будет продолжать карать ни в чем неповинную музыку, особенно благонамеренную музыку Рубинштейна, в то время когда она нашла возможным дать свободнее вздохнуть журналистике).4 Итак, вот 18 опер, составляющих ядро репертуара русской оперы. Сверх того, всякий год, средним числом, ставятся две новые русские оперы (в нынешнем году — «Тарас Бульба» Кюнера и «Иоанна д'Арк» Чайковского), из которых хоть половина заслуживает войти в состав постоянного репертуара русской оперы. А репертуар иностранной оперы должен быть составлен из самых выдающихся произведений остальных оперных школ: итальянской, французской и немецкой.
У нас нет ни того, ни другого. Русские оперы то и дело беспричинно сходят с репертуара при постоянном пояснении дирекции, что они не делают сборов. Подобный ответ в устах частного 'антрепренера имел бы смысл, но он более чем странен в устах дирекции, которой главная и почетная забота должна бы заключаться в возможном содействии развитию и процветанию' нашего искусства. К тому же, этот ответ правдив далеко не относительно всех русских опер, вычеркнутых из репертуара. «Псковитянка», «Каменный гость», «Борис Годунов» делали сборы, когда их перестали давать. Конечно, нельзя их представлять еженедельно; но четыре-пять хороших представлений в сезон они сделают. К чему нам на мариинской сцене «Фауст», «Гугеноты», «Пророк», «Риголетто», «Аида», когда эти 'оперы идут у итальянцев, да еще, чего доброго, лучше, чем у нас в настоящее время? Отчего столько лет уже не возобновляется «Кроатка» Дютша — милое, талантливое произведение и с большими шансами на успех? Чем объяснить неправдоподобную постановку у нас «Риенци» Вагнера?5 Из-его десяти опер выбирается первая, из рук вон плохая. После «Лоэнгрина»,6 вместо того чтоб идти вперед и поставить одну из действительно замечательных опер Вагнера — «Нюрнбергских певцов» или «Зигфрида», произведений зрелых, цельных и замечательно своеобразных, мы пятимся назад и как раз через «Таигейзера» доходим до «Риенци», этого отталкивающего олицетворения тривиальности и безвкусия.

Здесь следует отметить еще одну ненормальность нашего репертуара, именно — отсутствие на мариинской сцене небольших опер в одном или двух действиях. Чтобы попасть на мариинскую сцену, необходимо, чтоб опера занимала целый спектакль и состояла, по крайней мере, из трех действий. Причина этого заключается в системе вознаграждения артистов исключительно разовыми. Положим, что спектакль составлен из двух опер; тогда персонал, исполняющий первую, откажется от второй, потому что он уже заработал свои разовые; а дирекция не согласится назначить для второй оперы новый персонал, чтобы не платить новых разовых. Между тем, отсюда проистекают громадные неудобства для начинающих композиторов. Для своего дебюта они непременно должны написать большую оперу, А если она неудачна, если она не будет поставлена? Сколько потерянного труда и времени! Точно так же и театральную дирекцию не всегда возможно обвинять в нежелании поставить большую оперу дебютирующего композитора, если ее несостоятельность очевидна. Но отказывать в постановке небольших опер дирекция не имела бы никаких уважительных причин, и начинающий композитор всегда имел бы возможность предстать на суд публики, не говоря уже о том, что небольшие оперы часто бывают без хоров, что хор мог бы немного отдохнуть и т. д. Весьма желательно, чтоб это ненормальное положение дела было устранено как можно скорее [.].