Музыкальныя литература, книги, статьи, рецензии, ноты
Многие, вероятно, заметили все возрастающее
число композиторов, чуть ли не в геометрической прогрессии. Это немалое
зло, потому что среди ворохов незначащих или бездарных сочинений может
заглохнуть действительно замечательное, а в толпе таких же незначащих
или бездарных композиторов — затереться и пройти незамеченным весьма даровитый
композитор.
Причина такого увеличения числа композиторов заключается в том, что теперь
стало легче сочинять, чем прежде, благодаря разным общедоступным рецептам,
придуманным в последнее время да еще под заманчивым видом нового слова,
в музыке.
Новое слово Вагнера заключалось
в том, что он центр тяжести перенес в оркестр — что в опере совершенно
ложно — и заменил широкие в определенных формах мелодии коротенькими основными
фразами (лейтмотивы), без счета повторяемыми им отдельно или в соединении
с собою. Таким образом, для композиторов, его последователей, оказалось
лишним мелодическое творчество и умение владеть формой. Но Вагнер был
крупный талант, и если впечатление, производимое им на слушателей, по
большей части исключительно физическое, вследствие первящих и расстраивающих,
назойливых длиннот, медленного темпа, однообразия и повторения того же
самого, то есть у него и чудные страницы, оркестр его сочный и красивый,
в гармонизации он проявляет немало творчества, а главное то, что и в своих
модуляциях и в соединении основных фраз он всегда логичен и безупречно
чист в гармоническом отношении. Поэтому следовать за ним по пятам людям
бездарным было нелегко, хотя им и желательно было идти вперед. Что тут
делать? Для этого были придуманы следующие рецепты: инструментовать красивее
Вагнера трудно, будем инструментовать громче, удвоим дерево, медь и ударные
(не будем забывать, что речь идет только о толпе малодаровитых композиторов).
Трудно добиться красивой гармонической новизны,— пустим в ход самые неожиданные,
странные, случайные гармонизации, не справляясь ни с логикой, ни с физическими
законами сочетания звуков, ни с требованиями человеческого уха. Трудно
же очень сочетание разных фраз с собою при соблюдении гармонической стройности
и чистоты,— не будем об этом заботиться, будем накладывать фразы одну
т другую, как ни попало, будет скверно, будет фальшиво, но будет ново
и прослывем гениями, с апломбом импонируя на публику.
Эти удобные принципы, вернее рецепты, и породили неоитальянцев, неофранцузов
и неонемцев. Неоитальянцы (Пуччини, Леонкавалло, Чилеа, Масканьи и пр.
и пр.), как 'Наиболее невинные, ограничились главным образом гармоническими
шаловливыми безобразиями вроде исполнения тем параллельными квинтами и
т. п. Неофранцузы (Венсан д'Энди, Шарпантье, Дюка, Дебюсси и т. д.) и
особенно неонемцы, с Рихардом Штраусом во главе, к гармоническому уродству
присоединили какофонию разных фраз, без разбора брошенных в одну кучу.
Помню, как, слушая однажды квартет д'Энди, переполненный самыми неприятными
диссонансами, у меня вырвалось поневоле: «Как это странно — квартет звучит
чисто только тогда, когда играют фальшиво». Эту какофонию довел до высшей
степени наглости Рихард Штраус в своей «НеШеп-leben» <и «Sinphonia
domestica», которые можно принять или за бред сумасшедшего, или за самую
наглую насмешку над публикой, проникнутой рабским поклонением перед тем,
чего она не понимает и о чем ей накричали. Впрочем, у Штрауса был, вероятно,
и расчет: действительно, после этой какофонии самые банальные такты кажутся
небесной райской музыкой.
Не удивлюсь, если найдется последователь и продолжатель Штрауса, который
будет сочинять по следующему рецепту: 16 тактов какой-нибудь самой заурядной,
банальной музыки, потом 40 тактов совершенно чистых, с обозначением только
ускорений, замедлений, усиления и ослабления звука и с надписью: «Каждый
музыкант играет все, что ему угодно». И все заиграют с большим убеждением
и увлечением то, что им угодно. Потом опять 10, 16 банальных тактов и
т. д. И найдутся капельмейстеры, которые будут подобную «музыку» дирижировать,
а публика —ее слушать, находя ее автора еще гениальнее самого Штрауса.
Другой корифей современного поступательного движения — неимоверно плодовитый
Макс Регер. У него нет многоголосной какофонии Штрауса. Но вся его музыка
(?) состоит из механической смеси разных фраз, ничего общего с собой не
имеющих и образующих самое антихудожественное арлекинское платье. Рецепт
тоже не из хитрых. По нем можно сочинять сколько угодно, без малейшего
признака таланта, и плодовитость будет только результатом усидчивости,
что за немцами водится.
А тут еще на беду придумали хвалебное слово настроение. Тут уж всякому
открылся простор композиторствовать. Для достижения настроения не нужно
ни малейшего творчества, нужно, только действовать по рецепту. Минор,
медленный темп — вот и скорбное настроение; мажор, быстрый темп — вот
и веселое настроение. (Так и у дам: стоит прической закрыть уши —и сейчас
получится невинность). А музыка совсем не нужна, ее и не ищут: достаточно
одного настроения.
Еще, как новшество, вошла в моду в последнее время мелодекламация, в которой два исполнителя мешают публике их слушать. Кажется
абсурдно, зато ново и модно. Когда я слушаю мелодекламацию" с красивой
музыкой, например Аренского, мне так и хочется сказать декламатору: «да
замолчи, пожалуйста, не мешай слушать». Когда же декламатор талантлив,
как, например, Комиссаржевская, так и хотелось заставить замолчать музыку!
В последнее время начали танцовать под звуки бетховенских симфоний; близко
то время, когда под эти звуки будет происходить мелодекламация. И как
это легко сделать: стоит напечатать на афишах и программах: «во время
исполнения симфонии просят публику разговаривать».
Знаю, что вследствие написанных строк прослыву консерватором, реакционером,
музыкальным черносотенцем. Пусть. Зато по-прежнему могу открыто и нелицемерно
восхищаться Бетховеном, Шопеном, Шуманом, Глинкой.
Р. S. Часа два спустя после того, как эти строки были написаны, мне пришлось
слушать фортепианный квартет Шумана. Как здесь все просто, ясно и вместе
с тем сильно, глубоко, прочувствованно!
Вот это действительно вдохновенная музыка, истинно художественное
произведение! И как сравнительно жалки самоуверенные потуги разных
Штраусов и Регеров, ничтожество которых можно только сравнить с их
претенциозностыо.