Л. Григорьев, Я. Платек
КАРА КАРАЕВ
«Современность волнует мою душу особенно глубоко.
И, может быть, я никогда не стал бы композитором, родись я в прежние времена. Но мне повезло: я принадлежу к тому поколению, которое называется у нас ровесниками Октября».
К. КАРАЕВ
1 2
Азербайджанская музыка. Далеко ли то время, когда это понятие ничего не говорило любителям искусства за пределами Азербайджана? Ведь еще в начале нашего пекл здесь могли, лишь мечтать о собственной профессионал!» ной музыкальной культуре. Но вот прошел исторически короткий срок — немногим более полувека. Азербайджан стал республикой с высоко развитой культу рой, а азербайджанская музыка завоевала сегодня прочное признание повсюду. И мало найдется музыкантов, поклонников искусства, которые не знали бы имени признанного лидера азербайджанских композиторов Кара Караева.
Ленинская премия, присужденная этому талантливому художнику, — заслуженное признание его выдающихся достижений, той значительной роли, которую играет он в музыкальном творчестве XX века. Караев человек и композитор — находится в постоянном движении, в неустанных, порой мучительных поисках, ибо главную задачу свою он видит в том, чтобы идти и ногу со временем.
«Все дела, которые творятся в мире,— это наши не отложные дела, требующие нашего живого участии, нашего заинтересованного к ним отношения». Гак он говорит, так он живет.
Да, Караев по-настоящему современный художник! Современное мироощущение пронизывает все его творчество— начиная от самых первых опусов, написанных еще до консерваторских лет. Мало того, можно даже утверждать, что обостренное музыкальное восприятие сегодняшнего дня проявилось у будущего композитора в детстве. Подобное утверждение может показаться несколько наивным, но так или иначе, сам композитор сказал однажды: «С самого детства меня, как и моих ровесников, окружала романтическая атмосфера свершений народа; героика, подвиги, пафос революционной борьбы требовали своего увековечения; вес!) мир, все окружающее, казалось, обретало своп ритм, свою неповторимую мелодию. И эту воображаемую, звучащую где-то в глубине души мелодию мне неудержимо хотелось воспроизводить».
Так Кара Караев взглянул на мир сквозь призму музыкальных образов. Так он смотрит на него всегда. С тех пор творчество Караева, ставшее содержанием его жизни, всегда в пути, всегда устремлено к новым рубежам. Караев не повторяется, он идет вперед. Слушая сейчас его произведения, разделенные годами, порой поражаешься их несхожести, не сразу находишь то общее, что позволяет безошибочно назвать автора: меняется стиль, мелодический язык, характерные интонации, гармонии. Но потом понимаешь, что общим остается всегда главное — это стремление откликнуться на самые важные события нашей жизни, глубоко проникнув во внутренний мир современного человека.
В первых же значительных созданиях композитора симфонии и написанной совместно с композитором Д. Гаджиевым опере «Вэтэн» («Родина»)—пережитое и прочувствованное в дни Великой Отечественной войны. Суровая, мужественная симфония задумана Караевым как музыкальный памятник, реквием павшим героям. В разнообразных сценах оперы — бытовых, батальных, лирических — перед слушателями открываем широкое полотно жизни военных лет. На этом фоне развертываются судьбы героев, происходит становление человеческих характеров. Даже видя сейчас естественные несовершенства тех ранних произведении, нельзя не признать, что оба они стали серьезным завоеванием азербайджанской симфонической и оперной музыки
И нельзя также не воздать должное смелости молодого Караева, обратившегося к отражению столь важных событий, что называется, по горячим следам. Такова уж его натура!
Караев работал над этими произведениями будучи студентом Московской консерватории. За его плечами уже была немалая школа и музыкальный опыт. Он окончил к тому времени консерваторию в родном Баку, был участником многих фольклорных экспедиций по своей республике, непосредственно соприкасался с родником народного творчества. Еще в тех путешествиях он записал много мелодий, которые впоследствии использовал в своих сочинениях. Дальнейшее становление творческого облика молодого композитора протекало под благотворным влиянием классических традиций русской музыкальной школы, воспринятых из рук лучших советских музыкантов. Талант его созревал быстро, и период учебы не был периодом ученичества. А ведь так трудно остаться самим собой, когда твой руководитель— сам Дмитрий Шостакович.
Но, конечно, эта творческая близость со старшим товарищем по искусству была для Караева неоценима. Ее плодотворные результаты ощутимы уже во Второй симфонии, ставшей дипломной работой композитора. Это уже произведение достаточно зрелого музыканта — цельное при всей контрастности настроений и образов, при всей смелой масштабности концепций и сложности языка. В ее музыке, отмеченной мелодическим богатством и эмоциональным накалом, рельефно выявляется связь автора с истоками национального фольклора. Вместе с тем здесь уже выступает и типично караевская строгость в выборе и лаконичность в использовании выразительных средств, глубокая сосредоточенность и логичность мышления, мастерство драматурга оркестра.
Может быть, больше всего привлекла в молодом Караеве Шостаковича (он и по сей день считает его одним из лучших своих воспитанников) гуманистическая направленность и философская углубленность дарования ученика. Это действительно роднит их. Но преклонение перед старшим мастером не переросло у Караева в подражание (что бывает нередко). Философичность его совсем иного плана, чем всеобъемлющая грандиозность эпических концепций Шостаковича. У Караева раздумья о судьбе и человеке почти всегда окрашены в лирические тона, при всей остроте конфликтов и музыкального языка, их воплощающего. И такая лирико-философская устремленность не могла не привести композитора на определенном этапе к созвучному и близкому ему миру поэтических образов великого Низами.
Так повелось, что если болен сад,-
Кровавых листьев слезы моросит,
Как будто веток зрелое здоровье
Подорвано и истекает кровью.
Прохладна фляга скованной поды,
Желты лицом, осунулись сады,
А может быть, на них совсем лица нет.
Лист в золоте, но скоро пеплом станет.
...Музыкой этих стихов наполнен хор Кара Караева «Осень», в котором он впервые обратился к бессмертной поэме Низами «Лейли и Меджнун». Иначе и не скажешь— «наполнен», так сливается искусство поэта и композитора. И вновь мир Низами: симфоническая поэма «Лейли и Меджнун». Бессмертная повесть любви. Здесь нет литературной программы, но яркие нити мелодий, сверкающие россыпями оркестровых красок, воссоздают самый дух поэтической легенды--дух борьбы с деспотизмом и веры в торжество любви, добра.
Симфоническая поэма «Лейли и Меджнун» стала первым крупным произведением Караева, принесшим композитору известность и в нашей стране и за ее пределами. Поэма сразу вошла в репертуар многих симфонических оркестров, звучала в Чехословакии, Румынии, ГДР, и других европейских странах, была записана па пластинки в США.
Высокие гуманистические идеи легли и в ос пои у одного из значительнейших созданий Караева - балета «Семь красавиц», снова вдохновленного творчеством Низами. «Недолговечно государство, в котором царит несправедливость, недолговечен и человек, совершивший несправедливость». Эти слова поэта могут служить эпиграфом к произведению. Приступив к работе над партитурой балета, композитор вскоре написал па ту же тему симфоническую сюиту. Этот своего рода чеки i произвел огромное впечатление, прозвучав в 1951 году на «Пражской весне». Премьера самого балета стала выдающимся событием в художественной жизни Азербайджана, а вслед за тем и всех городов, где он ставился с неизменным триумфом.
Под впечатлением этого балета Дмитрий Шостакович писал: «Музыка «Семи красавиц» — подлинно симфоническая музыка, обладающая масштабностью, широким дыханием. Почти весь балет воспринимается как цельное, непрерывно развивающееся и нарастающее музыкальное действие. Караев всемерно расширяет свою творческую палитру за счет смелых, порой даже дерзких попыток как можно разнообразнее, интереснее, органичнее сочетать «традиционность» и творческую самостоятельность: он не боится выйти за рамки «принятой» народности, делает это понятие более широким».
Да, учитель мог быть доволен учеником! Сказанное Шостаковичем достаточно красноречиво характеризует достоинства балета. Мы же хотим обратить особое внимание еще на одну очень важную деталь: необыкновенно тонкое умение Караева очерчивать, делать зримыми образы своих персонажей, насыщать их глубоким психологическим содержанием и национальной характерностью. Этому способствует и тонко разработанная система лейтмотивов. Реалистически полнокровные фигуры героев балета сменяются музыкально-хореографическими зарисовками семи фантастических красавиц, олицетворяющих призрачное, иллюзорное счастье. И если в первом случае композитор опирается на родной ему азербайджанский мелос, то для каждой из семи красавиц он находит особые национальные краски-мелодии: бенгальскую, византийскую, хорезмскую, славянскую, магрибскую, китайскую и иранскую.
В «Семи красавицах», быть может, впервые отчетливо проявилась тенденция композитора не замыкаться в узконациональной азербайджанской интонационной сфере, расширять диапазон своих выразительных средств. Такое стремление к «интернационализации» языка постоянно и со временем все больше сопутствует композитору. Оно вызвало к жизни целый ряд сочинений, различных как по жанрам, так и, что важнее, по характеру и образному строю. Это и романсы, навеянные русской поэзией, и суровая, мужественная по колориту «Вьетнамская сюита» для оркестра, и «Албанская рапсодия», в которой композитор оригинально разработал фольклорные элементы, и музыка ко многим драматическим спектаклям и фильмам. Может быть, наиболее совершенны в смысле проникновения в иную национальную сферу и стилистику два произведения: симфонические гравюры «Дон-Кихот» (написанные на основе музыки к одноименному фильму) и насыщенные импровизационной свободой выражения три печальных ноктюрна-блюза на слова негритянского поэта Ленгстона Хьюза. Последние характерны еще и тем, что написаны для баса в сопровождении джазового оркестра, которым Караев владеет с редким для композитора-симфониста пониманием специфики жанра.
Словом, несомненно, что каждая новая стихия национальной музыки, с которой соприкасается Караев, становится также близка ему, как и сама жизнь парода, ее породившего. В названных сочинениях мы никогда не встретим поверхностной стилизации, подражательства, прямолинейного цитатничества. Все продумано и прочувствовано «на языке подлинника». По нее тем не менее воплощено в музыке азербайджанским композитором. Так в творческой практике художника кристаллизуются и реализуются его принципы понимания народного и национального в современной профессиональной музыке. Как неоднократно подчеркивал сам Караев, для него неприемлем, так сказать, этнографический путь использования фольклорных богатств. «Национальное проявляется,—говорит он,— шире, чем лишь в использовании фольклорных элементов. Оно в типе мышления, в развитии материала, в характере образов, складе темперамента. Обращаясь к темам и материалу из жизни других народов, композитор все же может остаться самим собой, сохранить свой национальны!! характер. Так было, например, и с Глинкой, когда он писал свои «испанские увертюры».
Важной вехой в развитии Караева-художника стал балет «Тропою грома». Не удивительно, что советского композитора, гуманиста и интернационалиста, глубоко взволновала тема романа Питера Абрахамса «Тропою грома», рассказывающего о расовой дискриминации негров в Южной Африке. Взволновала не только как человека передовых убеждений, но и как музыканта, и вызвала к жизни истинный шедевр караевского творчества, по праву отмеченный Ленинской премией.
Караев рассказывает: «Подготовка к сочинению музыки, заключавшаяся в изучении фольклора, быта и истории народов Южной Африки, заняла у меня фактически больше времени, чем работа над партитурой. Да это и понятно: ведь южноафриканская народная музыка очень своеобразна и почти не изучена. В музыке балета я стремился органически использовать особенности, характерные интонации и ритмику, присущие африканскому музыкальному фольклору. Попутно мне очень хотелось доказать, что современной музыке негров, как и музыке любых других народов, так же присущи принципы симфонического развития, а приемы джазового письма вовсе не обязательный ее признак, как принято считать на Западе».
Композитор осуществил свое намерение. Мелодические богатства музыки балета, раскрытые с присущим ему умением подчинять все средства выразительности утверждению главной идеи, делают это произведение волнующим и захватывающим. Находясь в зрительном зале, нередко ловишь себя на том, что, закрыв глаза и только слушая музыку, отчетливо представляешь, буквально видишь перед собой происходящее, угадываешь, как развивается действие. Каждое движение души героев, каждый их поступок находит отклик в звуках. В традиционном жанре балетной музыки Караев поражает смелостью контрастов, композиционно-стилевых приемов (вплоть до введения в интродукцию к балету вокального ариозо), пластичностью мелодических линий. Композитор не боится обнаженной экспрессии, достигая в кульминациях огромного внутреннего подъема, но бережно сохраняя при этом целомудренное благородство центральных образов. «Пойте песнь нашего времени, дети. Не о ненависти, не о войне. Пойте о любви. Велите земле, да восстанет от ложа мук, разорвет свои цепи и поет, ликуя. Велите утру, и полдню, и сумеркам,— да возвысят голос и поют песнь нашего времени. Не о ненависти, но о любви». Так писал Абрахаме. И Караев пропел эту песню протеста и всепобеждающей любви, которая зазвучала по всему миру.
Вместе с творениями Глиэра, Прокофьева, Хачатуряна балеты Караева «Семь красавиц» и «Тропою грома» вошли в золотой фонд советской музыки. Они постоянно идут в театрах нашей страны, ставятся на зарубежных сценах, музыка их звучит в симфонических концертах. Уже к 60-м годам чти и другие произведения утвердили место Караева в авангарде музыкантов современности.
В последние годы мы являемся свидетелями нового этапа в развитии композитора. Этап '/гот готовился исподволь; в течение ряда лет Караев писал немного, зато много обдумывал, искал пути, терзался творческими сомнениями. Первым плодом УШХ искании стала Третья симфония, написанная для Московского камерного оркестра под управлением Рудольфа Парный и им же впервые исполненная. Премьера симфонии стала значительным событием нашей музыкальной жизни. О произведении говорили, писали, много спорили. Г>ыло ясно, что перед нами новый Караев, но вместе с тем и Караев прежний. Ибо к Третьей симфонии привело композитора не только все его творчество, но и особая линия, наметившаяся еще много лет назад. Истоки ее проницательный слушатель увидит и во Втором струпном квартете, написанном в 1947 году, н в 24 фортепианных прелюдиях (1952—1963), и в Сонате для скрипки и фортепиано (1960). Для всех этих сочинении, весьма раз личных по своему содержанию, характерно стремление к лаконичности выражения, к логической стройности развития, интеллектуальной углубленности. II имеете с тем Караев нигде не теряет своего лирического голоса, одухотворенности высказывания.
В Третьей симфонии, сохраняя все присущие ему качества художника, Караев открыл для себя новые сферы выразительности, новый подход к решению конструктивных задач. Необычайно четкое, строгое по форме сочинение производит огромное впечатление па слушателей своей сдержанной эмоциональной силон и лирико-философской глубиной. Симфония отмечена высочайшим мастерством композиторского письма: автор воплощает свои мысли сжато, рельефно, с неумолимой страстностью и логикой. В скупых, почти графичных нитях партитуры симфонии — глубокие раздумья современного художника о современности. Вот что писал Арам Хачатурян: «Меня прельщает в этом сочинении стремление композитора идти вперед, искать новые формы и средства выражения своих мыслей, своих идей Он не боится использовать смелые сопоставления, обороты, сочетания. Он использует народные азербайджанские темы, выражая их средствами современного музыкального языка. Я очень высоко ценю в творчестве Кара Караева умное, глубокое, человеческое высказывание о самом главном в жизни людей. Меня радует богатство и своеобразие его мелодического языка, тонкое и умное использование народного мелоса, свежий гармонический язык, яркие и острые сопоставления, хитроумное полифоническое сплетение голосов, красочность инструментовки. Он умеет понимать жизнь, не уходит от решения острых конфликтов, стремится быть честным и человечным. Он весь в жизни, весь в современности, всегда открыт для людей, для их счастья».
Через несколько лет после премьеры Третьей сифонии в год своего 50-летия композитор завершил еще одно крупное. произведение — Концерт для скрипки с оркестром, первым исполнителем которого стал Леонид Коган. Здесь развиваются те же композиционные принципы, что и в симфонии; в центре внимания Караева снова внутренний мир современника, думы художника о наших днях.
В Третьей симфонии и скрипичном концерте Караев на практике воплотил свое, выработанное годами понимание новаторства, которое он сам формулирует так: «Если человек живет идеями и чувствами своего времени и если он находит им точную форму, правдивую и также выраженную средствами своего времени,— это новаторство. Все мы ищем средства — они могут быть привычными или необычными, острыми, но в любом случае они нужны только и только для того, чтобы выразить мысль. Я не люблю в этом вопросе догматики и ограничений. Я считаю, что самые необычные средства выражения, если они служат положительному началу, прогрессивной идее, нельзя назвать формалистическими лишь на основании их необычайности. Следует только помнить, что мысль всегда остается на первом месте».
Да, мысль, содержание у Караева всегда на первом месте; его музыка всегда убежденна и убеждающа, а «необычная форма» всегда органична. И именно поэтому новаторская музыка Караева находит признание не только у специалистов, но и у широких масс слушателей, к которым она обращена. В этой музыке нет холодного расчета, созерцания, равнодушия — в ней огромная жизненная сила, напряжение, импульсы которого передаются слушателю, заставляют его думать и волноваться вместе с автором.
.Музыка Караева звучит сегодня па разных континентах земного шара, во всех странах, утверждая место ее автора среди самых крупных композиторов XX века. Его музыку полюбили везде, у композитора появились последователи и продолжатели его дела. И не только в Азербайджане. Они видят в его творчестве великолепный пример сочетания национальных и классических традиций с умением ярко вглядываться в окружающий мир. Недаром Назьм Хикмет так определил однажды причины повсеместной популярности произведений советского композитора; «Это музыка наших дней, когда люди уже вышли на завоевание космоса. В этой музыке есть солнце и страсть Юга, луна и романтика Севера».
1 2