Лауретаты музыкального и хореографического искусства СССР
Перелистаем страницы творчества первого советского композитора, удостоенного Ленинской премии.
Огромным, еще не до конца оцененным и поныне, завоеванием сценической музыки XX века являются прокофьевские оперы. В каждой из них —совершенно новый мир. От взвинченной динамики «Игрока», с непревзойденной силой и тонкостью воссоздающего душевный строй героев Достоевского, до героики наших дней, со строгой сдержанностью воплощенной в таком трудном и, казалось бы, «несценичном» сюжете, как повесть Бориса Полевого! Опера «Игрок» была создана двадцатипятилетним композитором, а «Повесть о настоящем человеке» стала одним из последних произведений великого мастера. Как непохожи они одна на другую! Но общее в них — открытие неизведанных путей в старом жанре оперы. А между этими сочинениями — трагическая экспрессия «Огненного ангела» с его полуреальными средневековыми персонажами; заражающее веселье «Любви к трем апельсинам» и «Дуэньи», в которых новую жизнь обретают не только герои Гоцци и Шеридана, но и сама форма комической оперы; а затем суровая правда и романтический пафос революционных бурь гражданской войны в «Семене Котко»; и наконец, величественная эпопея русской истории в «Войне и мире», приближающаяся по своим масштабам к бессмертному творению Льва Толстого.
Мы только назвали произведения, о каждом из которых уже написаны или будут написаны фундаментальные исследования. Композитор всякий раз умеет постичь и передать атмосферу новой эпохи, не стилизуя, но оставаясь самим собой; какие тонкие грани человеческих характеров раскрывает он в своих оперных образах. В одинаковой степени свободно «распоряжается» Прокофьев и обворожительной кантиленой и колючим речитативом; его оркестровые краски могут быть пленительно щедры или аскетически скупы, но они всегда органичны, всегда точно соответствуют сценической реальности.
С какой поразительной настойчивостью стремился Прокофьев «омузыкалить» непокорную прозу, добиваясь вслед за Даргомыжским и Мусоргским правды человеческой речи. И сегодня мы видим, что проза подчинялась его вдохновению так же, как и плавная поэзия.
Но, пожалуй, важнее всего подчеркнуть сейчас в оперном новаторстве Прокофьева его все усиливавшееся с годами влечение к современной теме. Уже зрелому художнику приходилось преодолевать огромные трудности. Не только чисто творческие, но и непонимание критики, порой недоверие людей театра, находящихся нередко во власти рутины. Однако все это не могло остановить композитора. Два его создания — «Семен Котко» и «Повесть о настоящем человеке» — стали музыкальными памятниками узловым моментам истории Советского государства — революционному становлению страны и Великой Отечественной войне. (Вспомним, что и замысел «Войны и мира» возник как непосредственный патриотический отклик художника на события наших дней — борьбу против фашистских захватчиков.) В этом смысле фигура Прокофьева являет собой образец передового художника, на который равняются и будут равняться многие поколения советских музыкантов.
Неоценима заслуга Прокофьева в создании современной балетной классики. Можно смело утверждать, что после Чайковского никто из великих композиторов не обращался столь часто к этому жанру и не достиг в нем таких художественных высот. И если оперный Прокофьев, по-видимому, только теперь начинает решительно завоевывать сцену, то без его балетов уже давно немыслим репертуар ни одной хореографической труппы — не только у нас, но и в любой стране. Когда задумываешься о причинах этого, то приходишь к выводу, что именно в балетной музыке с особой силой (наряду с другими чертами) открылась лирическая струя творчества Прокофьева, столь близкая самому искусству хореографии. Пластичность прокофьевской балетной музыки сродни природе танца; ее зримая образность делает в данном случае музыкальный звук, фразу средствами хореографической выразительности, а не иллюстративности, как это нередко бывает во многих балетных партитурах. В этом жанре также можно проследить трудную и в то же время ясную эволюцию композиторского мышления Прокофьева: подлинно репертуарными, любимыми стали не его ранние балеты «Стальной скок» и «Блудный сын» с их во многом умозрительными музыкальными конструкциями, но «Ромео и Джульетта», «Золушка», «Сказ о каменном цветке», где господствуют высокий гуманизм, мудрая простота, лирическая мечтательность.
Широчайшая популярность сценической I музыки Прокофьева объясняется еще тем, что слушатель встречается с ней не только в театре, но и в концертном зале. Сюиты и отдельные фрагменты из его опер и балетов постоянно исполняются лучшими оркестрами, звучат в интерпретации крупнейших пианистов, скрипачей, различных ансамблей. Вспомните хотя бы симфонические сюиты из опер и балетов, сделанные самим композитором, или разнообразные переложения оперных и балетных фрагментов. Это не просто приспособление сценической музыки для концертной эстрады. Дело здесь и в необычайной симфоничности, которой пронизана прокофьевская музыка для театра, ее глубокой внутренней содержательности, драматургической стройности; все эти качества позволяют ей и будучи оторванной от сценического действия жить самостоятельной жизнью, приковывать внимание слушателя.
Сказанное в равной мере относится и к тому, что написано Прокофьевым для драматических спектаклей и кинофильмов. Наиболее яркий и значительный пример — монументальная кантата «Александр Невский». Она родилась на основе одноименного фильма, в котором Прокофьев вместе с С. Эйзенштейном выступил, по существу, родоначальником нового жанра — музыкальной народной кинодрамы. Музыка здесь пронизывает весь фильм, она отражает каждый изгиб сюжета и его внутреннее развитие. Все это богатство нашло воплощение и в кантате, которая воспринимается слушателем как единое и цельное произведение. Да и сейчас, спустя многие годы, дирижеры по-прежнему находят в театральном и кинонаследии Прокофьева новые и новые жемчужины: так появились на концертной эстраде оратория «Иван Грозный» и симфоническая сюита «Пушкиниана».
Знаменательно, впрочем, что и рождение многих крупных симфонических произведений Прокофьева теснейшим образом связано с его сценическим творчеством. Уже не говоря о разного рода сюитах, здесь можно назвать Третью и Четвертую симфонии, музыкальным материалом для которых в значительной степени послужили ранние оперы и балеты. Все это говорит о необычайной конкретности образного мышления композитора, позволявшей ему во всей полноте воплощать жизнь музыкальными средствами. Образная конкретность характерна и для тех симфонических произведений, которые не имеют ни программного названия, ни литературного сюжета. Для подтверждения этой мысли исследователи часто сопоставляют отдельные фрагменты симфонической и сценической музыки Прокофьева, находя тут близость тематического материала, общие приемы развития и т. Д. Для таких сопоставлений есть основания. Симфоническая музыка Прокофьева вызывает у слушателя не меньше образных ассоциаций, чем его оперы и музыкальные фильмы.
И вместе с тем в оркестровой музыке, и прежде всего в семи симфониях, перед нами — во многом иной, новый Прокофьев. Путь Прокофьева-симфониста начался в 1917 году. Начался неожиданно — прозрачной и ясной симфонией, в которой словно не было и следа от Прокофьева-бунтаря, автора «Скифской сюиты», первых фортепианных концертов. Стройная, гайдновская простота этого сочинения дала самому автору право назвать симфонию «Классической». Но вместе с тем в первой симфонии, как ни в одном, -пожалуй, из написанных до того сочинений, раскрылась лирическая сторона дарования композитора, его необычайный мелодический дар. Молодой Прокофьев воспевает здесь красоту и радость жизни с юношеской безмятежностью. На склоне лет, уже умудренный годами, он вновь словно возвратится к миру своего первенца в лебединой песне — Седьмой симфонии. И здесь снова та же любовь к жизни и вера в нее, та же молодость духа. Но это уже вера, подкрепленная богатейшим жизненным опытом, вера художника-гуманиста. Седьмая симфония стала закономерным итогом всего пути композитора. Вот почему Ленинская премия, которой удостоено это произведение, по существу, венчает все творчество Прокофьева.
Оптимистическим мироощущением пронизаны крупнейшие симфонические полотна Прокофьева — Пятая и Шестая симфонии, в которых с необычайной яркостью отразилась целая эпоха истории нашего народа, трудные годы Великой Отечественной войны, раздумья художника о судьбах человечества. В центре внимания композитора здесь, как нигде, сложный душевный мир современного человека, образ мышления народа, частицей которого ощущал себя композитор. Он неоднократно подчеркивал это и сам: к<В Пятой симфонии я хотел воспеть свободного и счастливого человека, его могучие силы, его благородство, его духовную чистоту. Не могу сказать, что я эту тему выбирал,— она родилась во мне и требовала выхода. Я написал такую музыку, какая зрела и, наконец, наполнила мою душу». И еще, на сей раз о Шестой симфонии: «Работая над ней, я стремился выразить в музыке свое восхищение силой человеческого духа, столь ярко проявляющей себя в наше время, в нашей стране». В этих словах больше чем программа — в них идейное кредо художника, воплощенное с огромной силой таланта и мастерства.
.Еще одна значительная 'сфера творчества Прокофьева — фортепианная музыка. Он был замечательным пианистом, блестящим исполнителем собственных сочинений, в чем можно убедиться и сейчас, прослушивая сохранившиеся записи. Неудивительно, что фортепианные сочинения — наибольшая часть его инструментального творчества. Пять концертов, девять сонат, циклы «Сарказмы», «Мимолетности», «Сказки старой бабушки», отдельные пьесы и авторские переложения — все это составляет ныне один из краеугольных камней современного пианистического репертуара. Никто, пожалуй, не сделал так много для фортепианной музыки нашего времени, как он. Прокофьев создал собственный оригинальный фортепианный язык, свой стиль, и в этом плане его значение не меньше, чем значение Шопена для фортепианной музыки прошлого века.
Какое изумительное богатство открывается для интерпретаторов! Виртуозы находят здесь огненные пассажи, романтики — страницы поэтичнейших откровений. Сарказм и ирония, нежность и гнев, дыхание старины и прозрения грядущего, напевные мелодии и моторные ритмы. Необозрим выразительный арсенал композитора. И нет в нем только пустых, общих мест — ни в легких пьесках для детей, ни в сонатах.
Мы коснулись лишь трех крупнейших областей творчества Прокофьева. Но великолепные шедевры созданы им и в других жанрах. Лучшие черты искусства замечательного композитора в равной мере воплотились также в его изумительных концертах и сонатах для скрипки и для виолончели, без которых немыслим репертуар ни одного сколько-нибудь крупного современного исполнителя. Полнокровной жизнью живут на концертной эстраде вокальные циклы и миниатюры Прокофьева, своеобразные инструментальные ансамбли. Хотя обо всем этом нам приходится лишь упоминать, но и каждая из этих сторон творчества композитора уже сама по себе столь весома, что делает вклад Прокофьева в любую область музыкального искусства неоценимым. Ибо за что бы он ни брался, какая бы тема ни вдохновляла его перо, Прокофьев всегда видел перед собой высокую идею, всегда воплощал себя в музыке до конца. Не признавая мелкого, второстепенного, он был убежден, что «музыку прежде всего надо писать большую, то есть такую, где замысел и техническое выполнение соответствовали бы размаху эпохи». И неустанно делал это.
Да, наш современник стал классиком. Прокофьев сумел открыть в музыке новые горизонты. Влияние его на все композиторское творчество XX века огромно. И хотя он практически не занимался педагогической деятельностью, многие и многие композиторы, прежде всего советские, вправе считать себя его учениками и последователями. Они видят в искусстве Прокофьева образец смелости и бескомпромиссности, пример служения своему народу, стране, эпохе. Они учатся у Прокофьева совершенному мастерству, бескорыстной преданности музыке. Они вдохновляются жизнелюбием и волевой энергией его музыки, тем духом молодости, который не оставлял его никогда на многотрудном пути новатора. «Я придерживаюсь того убеждения, — говорил Прокофьев, — что композитор, как и поэт, ваятель, живописец, призван служить человеку и народу. Он должен украшать человеческую жизнь и защищать ее. Он прежде всего обязан быть гражданином в своем искусстве, воспевать человеческую жизнь и вести человека к светлому будущему».
Музыка Прокофьева неудержимо распространяется по свету. Нет такого концертного зала и оперного театра, где не звучала бы она сейчас. И мы вправе гордиться тем, что эта музыка принадлежит нашему современнику и соотечественнику, великому художнику первой страны социализма Сергею Прокофьеву.