М. Нестьева - Аркадий Островский

А. Островский ноты



Книги о жизни и творчестве, биографии композиторов, нотные сборники

 

НА ПУТИ К ТВОРЧЕСТВУ

 

 

Аркадий Ильич ОСТРОВСКИЙ родился в Сызрани 25 февраля 1914 года в семье мастера музыкальных инструментов. В его памяти остался чистый круглый белый базар со сдобными булочками, мороженым и, конечно, с воблой, которая сушилась на всех улицах этого провинциального волжского городка. Вместе с другими ребятишками мальчик часто бегал на берег Волги, где они с любопытством следили за разгрузкой барж.

Летние месяцы семья Островских проводила в трех верстах от Сызрани, в селе Рамено. Там можно было послушать местного гармониста, у которого была отличная саратовская гармонь с колокольчиками. По вечерам сельские ребята и девчата под ее аккомпанемент пели частушки. Своеобразие раменского быта состояло в смешении русского с татарским, что накладывало отпечаток и на игру гармониста. Первые детские впечатления обычно самые яркие. Естественно поэтому, что гармошечные наигрыши раменского музыканта отозвались впоследствии в песнях Островского, притом в самых разных.
С семи лет мальчик начал брать частные уроки фортепиано. Абсолютный слух, хорошая память позволили ему быстро сделать первые шаги. А дальше? В городе музыка звучала преимущественно в немом кино в виде немудреных импровизаций пианиста-иллюстратора. Изредка выступал военный духовой оркестр, который играл популярные танцы. Однажды мальчик побывал на концерте скрипача Михаила Эрденко, а еще раньше услышал симфонический оркестр, который приехал в Сызрань на гастроли. Исполняли увертюру к «Кармен», что-то из «Щелкунчика». Островскому. было пять лет. Он сидел так, что оркестр ему не был виден, в ноле его зрения был только дирижер. Потрясенный ребенок, думая, что всю музыку воспроизводит сам дирижер, придя домой, долго размахивал палкой и пел.
В 1927 году семья Островских переехала в Ленинград, и здесь будущий композитор сразу же попал в благотворную среду. С Борисом Кеесельманом — одним из братьев Кессельман, учеником знаменитого педагога и музыкального деятеля А. Савшинского, — Островский и начал заниматься частным образом по фортепиано. В 1929 году в его жизни произошел довольно резкий поворот. В связи с болезнью родителей и тяжелыми материальными обстоятельствами он поступил на кузнечное отделение фабрично-заводского училища при заводе «Электросила».

Однако занятий музыкой юноша не оставил. Он продолжал их, опять-таки частным образом, с отличным педагогом — пианистом и теоретиком Иваном Михайловичем Белоземцевьш. А когда по окончании ФЗУ Островскому пришлось пойти работать на завод «Электроприбор», желание посвятить себя музыке пересилило: в начале 30-х годов он стал учащимся Центрального музыкального техникума.
Это было примечательное учреждение. В числе его основателей следует назвать Петра Борисовича Рязанова, даровитого, разностороннего музыканта, широко эрудированного теоретика, энергичного общественного деятеля и прекрасного организатора. Техникум давал не только элементарные знания, но прививал общую культуру, истинную любовь к музыке. В его стенах велись увлекательнейшие разговоры о литературе и других искусствах, обсуждались различные стили и творческие направления.
Образование и воспитание здесь было поставлено по-особому. В отличие от консерватории педагогам предоставляли полную свободу в организации учебного процесса, в разработке и применении новых методов преподавания. Техникум этот был своего рода педагогической «лабораторией». Не случайно из него вышли многие выдающиеся музыканты, в том числе Г. Свиридов, В. Соловьев-Седой.
С большой благодарностью и теплотой вспоминал Островский годы обучения в техникуме и своих педагогов --в первую очередь И. М. Белоземцева, который вел классы фортепиано и одновременно теории и композиции. По его приглашению в техникуме начал работать замечательный органист, тогда тоже преподававший фортепиано, Исай Александрович Браудо, который особое внимание уделял старинной музыке. На своих уроках Браудо не просто показывал произведения старых мастеров, но и подробно рассказывал о них, детально анализировал. Островский говорил, что именно тогда он понял, как необходимо композитору заботиться о каждом элементе фактуры, какое большое значение имеет каждый голос, как важно экономно использовать тематический материал.
Незабываемый след в сознании юного музыканта оставили концерты знаменитых зарубежных гастролеров, таких, как Отто Клемперер или Мариан Андерсон. Андерсои особенно потрясла его чарующей красотой своего голоса и всеохватностью репертуара — от сложнейших классических арий до народных спиричуэле.
В период обучения в техникуме Островский был очень стеснен материально. Белоземцев устроил его па работу в кинотеатр в качестве пианиста-иллюстратора. Будущий композитор все увереннее чувствует себя в искусстве импровизации; вскоре он купил аккордеон и довольно быстро завоевал популярность умелой игрой на нем.

В 30-е годы молодой 'музыкант начал п практически осваивать полученные знания. Он успешно сотрудничает в разных эстрадных оркестрах, концертных бригадах, сочиняет небольшие эстрадные пьесы. В составе бригад много разъезжает в качестве пианиста-солиста и аккомпаниатора. Порой эти поездки носили продолжительный характер: так, в середине 30 х годов он путешествовал по стране пять месяцев подряд.
Программа у Островского была самая пестрая. Он играл и «Блестящее рондо» Вебера, и сделанные им самим вариации на тему «Яблочко», и фокстрот на тему «Не счесть алмазов в каменных пещерах». Конечно, такого рода поездки были утомительны. Но они принесли и немалую пользу. Аркадий Ильич узнавал публику, учился держаться на сцене. Разумеется, он был любимцем в молодежных компаниях, где неизменно выполнял роль «патефона».
Случилось, что одна из очередных поездок с эстрадной бригадой изменила его творческую судьбу. Возвращаясь из Краснодара, в поезде на Ленинград он столкнулся в купе с представительным, солидным мужчиной. Тот попросил его поиграть па аккордеоне. Много и долго играл тогда молодой музыкант перед своим единственным слушателем, не подозревая, что означает для него этот импровизированный концерт.
По приезде из Краснодара начинающего композитора ожидала, как ему тогда казалось, хорошая перспектива. Преподаватель танцев Эмиль Офин предложил ему создать постоянный оркестр при танцплощадке. Островский с радостью согласился. Оркестр был организован. Первое его выступление назначили на 1 мая 1940 года.
Почти накануне Островский обнаружил у себя дома записку: «Вам звонил директор джаза Утесова Л. П. Рахлин, который ждет вашего звонка в гостинице «Европейская» (вот кем оказался «солидный мужчина»!).
Дальше события развивались с фантастической быстротой. 1 мая (как раз в день открытия танцплощадки!) Островский предстал перед руководителем знаменитого эстрадного оркестра и его музыкантами, а 5 мая получил телеграмму о зачислении его вторым пианистом и аккордеонистом.
Фортуна явно повернулась к Островскому лицом. Он попал в среду высококвалифицированных музыкантов; наконец-то начнется настоящая творческая жизнь, о которой можно было только мечтать!
На первых же норах «новичку» поручили оркестровать несколько пьес. Со временем эта работа стала для него постоянной, он инструментовал сочинения многих советских композиторов.
Джаз Леонида Утесова имел свое творческое лицо, свою специфику. Он пропагандировал советскую песню. В воспоминаниях о Дунаевском («О друге и соратнике») Утесов рассказывал, как его коллектив обрел эту специфику:
«Однажды я спросил его [Дунаевского]:
— Как ты относишься к мысли построить программу на музыкальном фольклоре?.
Сколько мы просидели тогда у рояля, я не помню. Бесконечной чередой неслись мелодии — русские, украинские, еврейские. И были в них широта и задор, задушевная лирика и горький сарказм, грусть и безудержное веселье.
Так были созданы три рапсодии: русская, украинская и еврейская.
Программа была названа «Джаз на повороте»; с этого момента действительно произошел поворот нашего ансамбля в сторону пропаганды советской музыки легкого жанра» !.
Война застала джаз Утесова в Москве. Как и все советские артисты, участники оркестра встали в ряды бойцов. Работали очень много ж самоотверженно: бесчисленные концерты на военных кораблях, в частях воздушного флота, в цехах оборонных заводов. «Военная тема, — писал Утесов в книге «С песней но жизни», — призывная, мужественная, гневная и героическая, с изрядной долей агитационной сатиры и бодрой солдатской шутки, с вкрапленными кое-где мотивами разлуки, утраты, верности в любви, — подобно гигантскому колоколу могущественно зазвучала в многочисленных песнях, облетевших фронт и тыл страны.». Надо было обновлять программы. Жизнь выдвигала на повестку дня требование: дать не только новый репертуар, но и новые формы его пропаганды.
Так возникла увертюра к программе 1943 года «Богатырская фантазия». «Едва ли не впервые на эстраде, — вспоминает Утесов в той же книге, —в джазовой интерпретации была осуществлена попытка показать, как отразилась в музыке история формирования боевых традиций русского солдата.
В солдатских песнях, начиная от песни стрелков Петра I, в стихах Пушкина и Лермонтова, в характерных тактах из увертюры Чайковского «1812 год», в отдельных сцепах как бы оживали величественные картины Полтавской битвы, дисциплина, выучка и неутомимость воинов Суворова, Бородинское сражение. И еще свежие в памяти эпизоды гражданской войны. В финальной части перерастание одной музыкальной темы («Если завтра война, если завтра в поход») в другую («Вставай, страна огромная») должно было, по нашему замыслу, передать стремительный и грозный ход событий, свидетелями и участниками которого все мы являлись.».

В тот момент и Островский обращается к большой инструментальной фантазии — броскому, впечатляющему жанру программного характера. Фантазия предполагала сюжетное толкование. Начиналась она мелодией из «Рассвета на Москва-реке» Мусоргского, в середине проходили две темы — марша из Седьмой симфонии Шостаковича и «Марша Гастелло» Иванова-Радкевича. В кульминации композитор применил эффект, создающий образ стремительно летящего вниз самолета, для чего были использованы глиссандо тромбонов.
Эта Фантазия имела свою предысторию. Во время войны семьи утесовцев были эвакуированы в Новосибирск. В город съехались такие коллективы, как Драматический театр им. Пушкина, Государственный театр кукол Образцова, симфонический оркестр Ленинградской филармонии. Тут можно было встретить выдающихся дирижеров Е. А. Мравинского, Курта Зандерлинга. Замечательного актера II. К. Черкасова, талантливого музыковеда, блестящего лектора, остроумнейшего публициста И. И. Соллертинского. Островский жадно впитывал впечатления. Если была возможность, он сидел на репетициях симфонического оркестра. Слушал массу первоклассной музыки. Это была еще одна ступень его образования. Когда Мравинский поставил в Новосибирске Седьмую симфонию Шостаковича, она буквально потрясла воображение молодого музыканта. Под непосредственным воздействием услышанного и появилась упомянутая инструментальная фантазия.
Кроме такого рода развернутых пьес, Островский писал и инструментальные миниатюры и транскрипции популярных мелодий из оперетт. «Сильва-фокстрот», «Сильва-марш», «Сильва-танго», например, были /гаже записаны на пластинку.
Шла война. Оркестр Утесова постоянно выезжал — на фронт, на Дальний Восток.
Существовал приказ, запрещающий подвозить музыкантов оркестра к передовым позициям, но все же утесовцы нередко подвергались серьезной опасности. Так, однажды на студебеккерах добирались до очередного пункта выступления. Ехали «по клавишам» (дороги, проложенные бревнами). Где-то посредине сошли с них и застряли. А совсем рядом гремели артиллерийские залпы. Спас положение артист оркестра Котляревский: он «нанял» танк, который вывез машины на пригодную дорогу.
Свою первую песню Островский написал на текст тромбониста оркестра Утесова Ильи Фрадкина. Называлась она «Я демобилизованный». Слова были наивны, но очень актуальны:
Я демобилизованный Пришел с войны с победою, Теперь организованно Работаю как следует.
По окончании neon и любимец публики Леонид Утесов спускался в зал (после войны оркестр стал работать и Москве, в «Эрмитаже») и проходил по среднему ряду. За ним шли другие музыканты, в том числе и Островский с аккордеоном. Такой торжественной процессией обычно завершался концерт.
Вслед за первой песней появляются «Сторонка родная» на стихи С. Михалкова, цикл «Вернулся солдат из похода» на стихи А. Софронова, написанный совместно с Марком Фрадкиным и оркестрованный Островским. В этом цикле более всего удались три песни: «Нернулся солдат из похода», «Край родной», «Ох, недаром сердце билось».

В 1947 году Островский ушел из оркестра Утесова. Ему хотелось целиком посвятить себя творчеству. Год спустя он сочинил песню, которая стала для него этапной— «Комсомольцы — беспокойные сердца» (па слова Л. Ошанина). Написанная к 30-летию комсомола, эта песня во весь голос заявила, что ее создатель — настоящий, одаренный композитор. На первом же посвященном знаменательному юбилею показе песен, который происходил в зале ЦК ВЛКСМ, произведение Островского получило горячее признание. Со второго куплета песню подхватил весь зал. На следующий день имя автора отметила газета «Правда». Песня начала свою самостоятельную жизнь. Ее записали па радио, опубликовали. Это был первый печатный опус композитора. Стали распространяться сборники с названиями «Комсомольцы — беспокойные сердца», «Солнцу и ветру навстречу».