Иоганн Гуммель
Первые детские годы
При дворе князя Эстерхази
Промежуточные остановки в Вене и Штуттгарте
Выдающийся пианист и придворный капельмейстер
Первые симптомы болезни
Диагноз с современной точки зрения
Книги о музыке, ноты
Дружбе, которая завязалась с 1795 года между
Гуммелем и Йозефом Гайдном, можно, по-видимому, приписать более тесный
контакт с двором князя Эстерхази в Эйзенштадте начиная с. 1803 года. Секретарь,
князя, Йозеф Карл Розенбаум, записал в своем дневнике 1 января 1804 года,
что в то воскресенье исполнялся, между прочим, концерт для трубы Гуммеля,
подлинная рукопись которого датируется 5-ым декабря 1803 года; он написал
его специально для трубача капеллы Эстерхази, Антона Вейдингера. И не
удивительно, что ввиду ослабевающей творческой деятельности Гайдна тот
рекомендовал молодого музыканта сначала герщму Вюрттембергерскому в качестве
музыкального директора, а затем князю Николаю II фон Эстерхази в качестве
капельмейстера. В своем письме от 22 мая 1826 года секретарю Венского
музыкального общества Йозефу Зонлейтнеру в качестве маленькой автобиографической
справки об этой рекомендации Гайдна он пишет: «.Но так как герцог (фон
Вюрттенберг. Прим. авт.) еще раз изменил свое намерение (по причине, известной
лишь немногим лицам) и не хотел брать капельмейстера, то Гайдн рекомендовал
меня своему господину князю Эстерхази в качестве концертмейстера, чтобы
замещать его в надвигающейся старости».
В договоре от 12 января 1804 года записано, что Иоганн Непомук Гуммель
принят на службу концертмейстером «с годовым содержанием 1200 гульденов
и квартирой в Эйзенштадте». Так как Гайдн по просьбе князя в 1795 году
снова принял руководство княжеской капеллой, но не смог выполнять свои
функции, уже тогда был определен круг обязанностей: руководство церковной
музыкой было доверено вице-капельмейстеру Иоганну Непомуку Фуксу, а руководство
камерной музыкой — первому скрипачу капеллы Луиджи Томазини. Об этом Гуммеля
сразу же уведомили при его вступлении на княжескую службу, передав ему
указание князя от 23 июня 1804 года, в котором говорилось: «В отсутствие
господина капельмейстера Гайдна вице-капельмейстер Фукс должен принять
на себя управление хором и церковной службой, а концертмейстер Луиджи
Томазини — управление камерной музыкой. Концертмейстер Гуммель должен
руководить кантатами, ораториями и т.д., кроме того, церковной музыкой,
новыми музыкальными произведениями и вообще на репетициях, а также собственными
сочинениями. Между вице-капельмейстером и концертмейстером, несмотря на
субординацию, во всех служебных делах должно всегда быть необходимое согласие».
Сразу же после вступления в должность Гуммель предложил князю ряд новых проектов, для осуществления которых тот великодушно предоставил в его распоряжение свою кассу. Вскоре он добился различных привилегий князя. Например, в 1805 году получил в собственность скаковую лошадь, хотя по слухам был «более чем смехотворным наездником». Первые большие успехи он пожинал уже летом 1804 года при постановке «Волшебной флейты» Моцарта, а на 30 сентября того же года запланировал премьеру «Сотворения» Гайдна в Эйзенштадте; дирижировать должен был сам Гайдн. Но старый мастер по состоянию здоровья не смог приехать в Эйзенштадт, поэтому в письме попросил Гуммеля дирижировать на премьере вместо него. Это письмо, свидетельствующее о высокой оценке Гайдна своего бывшего ученика, датировано 28 июня 1804 года. В нем говорится: «Дорогой Гуммель! Сожалею от всего сердца, что не могу иметь удовольствие в последний раз дирижировать своим маленьким произведением, но я убежден, что все без исключения постараются по мере сил поддержать старика отца, в особенности, если ими будет руководить заслуженный Гуммель. Искренне преданный Йозеф Гайдн». Со своей стороны Гуммель испытывал к своему отцу, другу и покровителю безграничное почтение, которое хотел выразить в своей, посвященной Гайдну, фортепьянной донате Es-Dur ор. 13 — сонате, которая как по духу, так и по сути была написана под влиянием двух сонат Бетховена c-Moll ор. 10/1 и ор. 13. Вместе с сонатой «Аллилуйя» f-Moll ор. 20 и фантазией для фортепьяно ор. 18, которая в некотором смысле предвосхищает Роберта Шумана, она сделала Гуммеля во Франции знаменитым после концерта Херубини в Парижской консерватории в 1806 году; эти три важные сочинения имеют один общий признак — «совершенный почерк. и сильное подражание Бетховену».
Когда в 1805 году Генрих Шмидт, работавший в Веймаре у Гете, был назначен
директором театра в Эйзенштадте, музыкальная жизнь при дворе оживилась;
начались регулярные постановки на вновь сооруженной сцене большого зала
дворца, о чем у нас имеются живые свидетельства Гейнриха Шмидта. По его
словам это был «. театр, в котором, однако, ставили лишь оперы, но необычно,
на широкую ногу. Йозеф Гайдн, Гуммель и Фукс были дирижерами превосходного
оркестра, во главе которого стоял директор — знаменитый скрипач То-мазини,
создали институт хорового пения для мальчиков, кроме того, многочисленные
мужские и женские хоры, все с музыкальным образованием, певцы и певицы.
Представления проходили с большими затратами, которые соответствовали
блеску княжеского дома. Аудитория была, по-видимому, самая изысканная,
которую только можно пожелать, ибо присутствовало почти все высокое дворянство
и дипломатический корпус Вены. Всех певцов и певиц привозили в театр,
который находился в огромном зале дворца; о кассе, а следовательно и о
билетах, не могло быть и речи, напротив, в театре, а иногда и непосредственно
публике, предлагались всевозможные прохладительные напитки». Отсюда понятно,
что Гуммель был вынужден вносить свой вклад в развитие почти всех принятых
в то время жанров — от различных драм, сказок, балетов до серьезных опер.
Это музыкальное творчество пришлось в основном на годы, которые он провел
в Эйзенштадте, то есть в промежуток с 1804 года по 1811, и только немного
на первые годы после возвращения в Вену. Так как эти произведения были
написаны, по-видимому, исключительно по заказу, в большинстве случаев
со значительным ограничением во времени и в соответствии со вкусами тогдашней
публики, его оперы не могли иметь продолжительного успеха. Но если оперы
Гуммеля, также как Франца Шуберта, и не имели желанного продолжительного
успеха, то, но крайней мере, некоторые его музыкальные произведения пользовались
большой популярностью у театральной публики, что подтверждают клавиры
этих произведений.
Репертуар капеллы Эстерхази не ограничивался, однако, только концертами
и сценическими произведениями, как наглядно показывает «Инвентарный список
камерных и театральных музыкальных произведений, а также музыкальных инструментов
театра Его Высочества Князя Эстерхази 1806 года». Было ли доверено Гуммелю
управлять этим музыкальным архивом вскоре после вступления в должность,
так как некоторые ценные рукописи попали в его частный архив, на этот
вопрос ответить с уверенностью невозможно. Несомненным является тот факт,
что некоторые рукописи из архива Гуммеля, которые в 1883 году были переданы
в Лондон его наследниками, попали к нему не совсем понятным образом. Первые
подозрения в злоупотреблении доверием возникли уже в марте 1811 года,
они привели к тому, что князь Николай II вдруг отстранил своего концертмейстера
Гуммеля от управления музыкальным архивом. Это неприятное обстоятельство
похищения якобы «не имеющих ценности» рукописей из княжеской собственности
совпадает с первым годом службы Гуммеля, когда княжеская бухгалтерия указала
ему на слишком вольное регулирование «частных дел» за счет князя. Вообще
вскоре выяснилось, что он к своим коллегам относился якобы не очень хорошо,
о чем свидетельствует, между прочим, выговор князя, который он написал
на заявлении-жалобе своего старого капельмейстера Фукса. Фукс же написал
в конце заявления: «Покорнейше прошу Ваше благородие оградить меня от
этого человека, так как я сыт его оскорблениями; каждый человек и без
того должен многое терпеть, бесконечные остроты тем более становятся невыносимыми».
Во время пребывания в Эйзенштадте Гуммель сначала сочинял духовную музыку. Ведь кульминацией семейных торжеств, проводимых при княжеском дворе всегда с большой роскошью, была торжественная месса, во время которой князь отдавал предпочтение новой музыке. Таким образом, Гуммель, как перед этим Гайдн, получил от Николая II поручение писать мессы. Так появилась еще в 1804 году его первая месса «Messa solemnis» Es-Dur, которая была похожа, как и его последующие, на мессы Гайдна, создавшего собственную модель «Messa solemnis» начинающегося XIX столетия. Так, «Messa solemnis» в d-Moll, написанная Гуммелем в 1805 году, была подражанием мессе Гайдна «Нельсон», и написанная в следующем году по случаю свадьбы принцессы Леопольдины «Messe в С» была полностью сориентирована по образцу его бывшего учителя. Когда, однако, Винсент Новелло в своем английском дневнике передает рассказ знаменитого венского фортепьянного мастера и друга Гуммеля Андреаса Штрейхера, что «когда Гуммель показал Гайдну одну из своих ранних месс, тот был вынужден внести так много изменений, что в конце концов от нее ничего не осталось», это было, по-видимому, шутливое преувеличение. Мы ведь знаем, что мессы Гуммеля пользовались всеобщим признанием не только у публики, но и у самого Гайдна вызывали большую похвалу. По поводу исполнения мессы Гуммеля D-Dur в мае 1808 года в Венском университете седой мастер якобы сказал: «Ну, дорогой Гуммель, я уже слышал, что ты написал такую красивую мессу и очень рад этому. Я часто говорил, что из тебя выйдет толк». Действительно кажется, что, по крайней мере, при дворе Эйзенштадта церковную музыку Гуммеля ставили выше музыки Бетховена, а австрийский музыковед Вальтер Зенн называет Гуммеля — даже с современной точки зрения — «выдающимся церковным композитором Вены постклассического периода», мессы которого «конечно равны мессам Гайдна и Шуберта». Тем более мы с удивлением узнаем, что Гуммель сам — по крайней мере в ретроспективе — был не очень доволен сочинением духовной музыки. В своих «Личных записках», которые касаются упреков князя по поводу его отставки в 1811 году, мы читаем: «На сочинение композиций, исполняемых в монастырях и во время церковных служб, не стоит тратить силы; такие композиции пишут сегодня для любителей этой музыки по специальному заказу. Мне бы надо вместо этих церковных произведений сочинять другие, более доходные пьесы». В самом деле, ему казалось, что для других композиций и частных сочинений в его распоряжении был только зимний сезон. Именно зимой он «имел право с начала /своей/ службы с 13 декабря до Пасхи находиться в Вене», для чего ему выделялись деньги для оплаты кваритры. Правда, он обязан был «и в Вене также пунктуально выполнять все распоряжения князя». Все же в годы службы при дворе Эйзенштадта у него оставалось достаточно времени для того, чтобы сочинить некоторые пьесы для фортепьяно, 3 квартета для струнных инструментов и, наряду с двумя концертами, трио для фортепьяно ор. 12, 22 и 35, среди которых первое сочинение с романтическим содержанием по своему очарованию напоминало произведения Шуберта.
В «Allgemeine Musikalische Zeitung» в Лейпциге 12 декабря 1804 года появилась рецензия на «Grand Trio pour le Pianoforte/ Violon et Violoncelle concertant» op. 12. «. Рецензент, на'половину земляк господина Гуммеля, признается, что хотя он его давно ценит как замечательного исполнителя, знает немного о его композициях, это произведение, на титульном листе которого стоит слово grand, его очень приятно удивило. Правда, со времен написания прекрасных трио и квартетов Моцарта я не помню ни одного произведения такого рода, в котором были бы объединены оригинальные идеи, основательное исполнение, новизна без причудливости, эрудиция без пышности, очень красивая мелодия с часто блестящей гармонией, общая скомпанованность и округленность и, наконец, такое искушенное использование эффективных особенностей всех трех инструментов. Я уже упоминал, что, господин Гуммель, использовав все три инструмента, написал каждому свою партию, которую если и нелегко исполнять, то только потому, что композитор убрал все ненужные фигуры, облегчив задачу, но каждый инструмент используется по своему характеру, а именно с самой привлекательной стороны, и это действительно после Моцарта стало редким явлением Короче, каждый знаток искусства и образованный любитель без лишних раздумий примет это сочинение как свое любимое. Я буду всем сердцем рад, если это беспристрастное признание заслуг художника будет способствовать тому, что и другие их признают больше, чем до сих пор.». Такие рецензии показывают, каким признанием пользовался Гуммель в свое время не только как выдающийся пианист, но и как композитор.
Действительно ли частные сочинения, среди которых много танцев для его
отца, работавшего дирижером в танцевальном зале Аполлона в Вене, отнимали
так много времени, что это повредило его службе при княжеском дворе, остается
под вопросом. Нарастающие трудности в отношениях не только с коллегами,
но и с князем, причиной которых было небрежное исполнение своих обязанностей,
привели наконец к тому, что князь Николай II из-за неуважительного поведения
во время серьезного раз говора в рождественский вечер 1808 года немедленно
уволил Гуммеля, чтобы, правда, вскоре снова восстановить, по-видимому,
по просьбе Йозефа Гайдна. Из-за военных событий 1809 года княжеская семья
вынуждена была переехать в Буду или Пешт, чтобы обезопасить себя от наступающих
французов, и только после заключения перемирия в Шенбрунне 14 октября
снова возвратилась в Эйзенштадт. Гуммель, который в это время был у отца
в Вене, прибыл в Эйзенштадт только в 1810 году и получил поручение купить
на аукционе по продаже наследства музыкальные сочинения умершего в 1809
году Гайдна. Это поручение привело якобы к окончательному разрыву с князем;
поползли слухи, что Гуммель взял из архива Эстерхази некоторые рукописи
и как будто принимал участие в перепечатке этих уникальных вещей; это
обвинение признано сегодня несправедливым. К этому прибавились и обвинения
первых лет его жизни вЗйзенштедтс, которые еще не были сняты: якобы он
слишком мало уделял внимания своим служебным обязанностям, часто путешествовал
и по своему усмотрению распоряжался финансами князя. Критиковали и его
образ жизни; одна певица по имени Жозефа Шуль жаловалась на преследования
концертмейстера Гуммеля, а Йозеф Карл Розенбаум, секретарь княжеского
дома, записал в своем дневнике еще 10 октября 1804 года: «Гуммель снова
навязался, напился и заснул». Наконец 11 мая 1811 года поступило окончательное
распоряжение князя об увольнении Гуммеля, причем между князем и Гуммелем
дело чуть не дошло до судебного процесса.