Карл Вебер (ноты)
Книги о музыке, ноты
Когда Вебер 12 января 1813 года прибыл в Прагу, Генсбахер огорошил его новостью, что директор театра Либих хочет предложить ему освободившееся место музыкального директора. Так как он не представлял для себя ничего лучшего, чем реализовать свои идеи в музыкальном театре Праги, в то же время у него появилась единственная возможность окончательно избавиться от долгов в Штуттгарте, и он с радостью принял это предложение. С большим воодушевлением он принялся за осуществление соответствующих реформ. Эти планы реорганизации оперы отнимали у него в последующие годы так много времени, что его не оставалось на творческую работу; поэтому его сын Макс Мария назвал эти годы с 1813 до 1817 «ярмом» своего отца.
Так как он от Либиха получил неограниченные полномочия для составления хорошего оркестра и работоспособного ансамбля, он незамедлительно отправился в Вену, где надеялся найти лучшие силы. К сожалению, вскоре состояние здоровья Вебера ухудшилось. Он чувствовал себя «очень больным», и у него была «сильная желчная лихорадка. Примерно так описал это состояние Макс Мария, в то время как в дневнике Вебера есть лишь пометка «болит горло». Он прервал свою весеннюю поездку после неудачного утреннего концерта в венском редутензале — он перед выступлением только что встал с постели. После того как Вебер приехал в Прагу, случайно пришедший к нему на квартиру граф Пахта нашел его в бессознательном состоянии. Граф немедленно приказал перенести его на носилках в свой дом, где трогательно заботился о нем. Прошло несколько недель, прежде чем Вебер немного поправился. От 23 мая в дневнике есть запись: «В первый раз встал с постели», но еще долгие месяцы его мучили головные боли. Лечил его доктор Юнг, скрипач-дилетант, с которым Карл Мария охотно музицировал. Две выдержки из писем этого времени указывают на то, что вероятно это заболевание дало резкий толчок развитию хронической болезни. Он писал Лихтенштейну: «Из-за дурацкой болезни мне было запрещено читать и писать», а своему другу Готтфриду Веберу сообщал: «что мое здоровье после болезни в мае 1813 года пошатнулось, и я недавно несколько недель снова не выходил из комнаты». Выражение «пошатнувшееся здоровье» говорит, по-видимому, о том, что улучшения чередовались с ухудшением состояния здоровья. Эти острые вспышки тлеющей хронической болезни действительно уже никогда не прекращались. Едва немного поправившись, он, не щадя себя, снова набрасывался на работу. Его рабочий день продолжался с 6 утра до полуночи. Как в свое время в Бреслау, он и здесь установил точный распорядок, выполнение которого на этот раз сумел осуществить, несмотря на сопротивление мятежного оркестра. Он был в театре все время, лично беспокоился о каждой детали, почему и не поехал на лечение в Эгер: «Чтобы укрепить свое здоровье, я должен бы поехать в Эгер на четыре недели, но не могу, так как наплыв дел, не терпящих ни минуты отлагательств, слишком велик».
Но пражский кризис не ограничился только болезнью и перегрузкой работой,
его отягощал также целый ряд любовных историй. «Это мое несчастье, что
в моей груди бьется вечно молодое сердце», — жаловался он иногда, и поэтому
не удивительно, что он не мог должным образом противостоять попыткам сближения
кокетливых театральных дам. Особенно нехорошо получилось с субреткой Терезой
Брунетти, женой одного танцора, «рыжей блондинкой с полноватой фигурой,
красивыми голубыми глазами, полными огня и темперамента; она была до абсурда
капризна, и слухи, которые ходили о ней, что она имела большой опыт в
искусстве кокетства, были правдивы, в чем Вебер убедился к своему большому
огорчению». И действительно, вскоре он был настолько в ее власти, что
начал вести с ней и ее послушным супругом совместное хозяйство. Кроме
того, она любила унижать его другими любовными похождениями, так что он
влачил жалкую, недостойную жизнь между ревностью и отчаянием, и это грозило
подорвать его авторитет и уважение как музыкального директора. Письма
Вебера этого времени — наглядное свидетельство полного отчаяния и горечи
о себе, своей профессиональной жизни, и вполне естественно, что он не
мог писать музыку. Тем не менее, именно работа в театре помогла ему преодолеть
этот тяжелый кризис. Но ему был послан «спасительный ангел», который постепенно
приведет его в чувство, — Каролина Брандт.
Каролина, отец которой был скрипачом и тенором в капелле кельнского курфюрста
и вел такую же неспокойную жизнь, как и отец Вебера Франц Антон, была
на сцене уже 8 лет. Между тем для ансамбля необходимо было сопрано, и
по этой причине Карл Мария принял ее в качестве первого члена создаваемого
ансамбля. Она^ в свое время с успехом спела «Сильвану» во Франкфурте.
По описанию их сына Макса Марии, она была «невысокого роста, с пышной
фшурой, быстрая в движениях, полных сил и необыкновенной грации». Благодаря
небольшому несчастному случаю на сцене, они неожиданно сблизились, и вскоре
Вебер убедился в своем чувстве к Каролине, которая, однако, зная о бесславной
любовной связи Вебера с Терезой Брунетти, вела себя сначала очень сдержанно.
Профессиональные и личные нагрузки нанесли его, и без того слабому здоровью,
значительный ущерб. «Как будто небу угодно подвергать меня новым испытаниям.
Уже давно исчезли заботы, огорчения и неприятности, зато появились тоска
и болезни. С тех пор как я приехал в Прагу, я заболеваю четвертый раз.
Последняя двухнедельная болезнь была хотя и не опасной, но довольно мучительной
для меня, так как сильно повлияла на голову и глаза. Это была свинка,
детская болезнь, которой я болел». Так же он писал своим друзьям в Берлин:
«Мое здоровье очень переменчиво. Недавно без всякой причины появилась
сильная рвота». Чтобы поправить пошатнувшееся здоровье, врач прописал
ему длительное курортное лечение в Бад Либверде, куда он, наконец, поехал
8 июля 1814 года, «куда я благополучно прибыл 9-го и где хочу в полном
покое лечиться и вместе с тем работать для себя». В этой обстановке, располагающей
к размышлениям, он все чаще думал о Каролине Брандт. Его письма свидетельствуют
об обширной и оживленной переписке между ними, из которой мы узнаем важные
и очень подробные детали о жизни и страданиях Вебера. Эти письма показывают,
как было трудно Веберу добиться перемен в еще незрелом, капризном и ревнивом
характере Каролины, и о связанных с этим колебаниях ее настроения. Из
писем мы также узнаем, что поначалу у них часто возникали серьезные ссоры,
которые Карлу Марии удалось, наконец, погасить, благодаря его гуманистическим
взглядам на жизнь и непоколебимой вере в доброту Каролины. Следствием
этого главного конфликта было то, что Вебер обрел самого себя и, благодаря
пониманию своей миссии художника и готовности подчинить этой цели свое
личное счастье, ему удалось, наконец, преодолеть кризис 1814—1815 годов.
31 июля Вебер поехал в Берлин, который — после сокрушительного поражения
Наполеона в битве под Лейпцигом в октябре прошедшего года — был погружен
в дикую суматоху. Захваченный национальным порывом, Вебер впервые почувствовал
себя немцем, «впервые его душу согревали такие понятия как свобода, отечество,
героическая смерть, гражданское достоинство, ненависть к тиранам». Благодаря
сочинению музыки к «Дикой охоте Лютцова» и «Песне меча» из сборника национальных
стихов Теодора Кернера «Лира и меч», он вдруг приобрел национальную известность.
Однако это было «патриотическое наваждение, за что ему позже пришлось
платить» Фридриху Вильгельму Прусскому, а также Фридриху Августу Саксонскому
и Каролине Брандт, которая была сторонницей Наполеона и не могла примириться
с этими патетико-патриотическими стихами. Во время пребывания у герцога
Готы, которого он навестил на обратном пути из Берлина, он также сочинил
национальные песни, но, как узнаем из его дневника, у него недавно, с
14 по 20 августа «болело горло». Однако, хотя он твердо решил использовать
предстоящий трехмесячный отпуск, он снова уступил настоятельной просьбе
директора театра Иоганна Либиха и уже 25 сентября вернулся в Прагу.
В первой половине 1815 года его творческие силы, как видно по искусно
и взыскательно написанным вариациям для фортепьяно на мотив русской песни
«Прекрасная Минка», были скорее скромными. Может быть причиной тому стали
серьезные разногласия с Каролиной, которые чуть не привели к разрыву и
побудили Вебера взять преждевременный отпуск. 6 июня он прибыл в Мюнхен.
Свое отчаянное душевное состояние, результатом которого явились сомнения
в своих жизненных целях, — в это время Вебер изводил себя, добиваясь любви
Каролины, — он выразил в своих письмах. Это мрачное настроение по приезду
в Мюнхен взорвало известие о победе в Ватерлоо, которое перевернуло с
ног на голову весь город. Это событие вывело его из депрессии и вдохновило
на создание кантаты «Борьба и победа». Однако работа шла медленнее, чем
было запланировано. Как писал он своему другу Рохлицу, «меня, казалось,
покинули творческие силы»; его недостаточная способность концентрации
сказалась и на других произведениях этого лета, например, на квинтете
для кларнета ор. 34 и переработанном концертино для трубы ор. 45 1806
года.
7 сентября он снова прибыл в Прагу и там закончил свою кантату Победы.
Из письма к Рохлину мы узнаем о пробудившейся надежде: «Можешь себе представить,
что работа, которая укрепит мою репутацию в мире, занимает меня день и
ночь, и слава Богу. с тех недавних пор, как думаю об этом, я чувствую
прилив сил, чувствую, что могу быть еще полезен миру». Активность выразилась
и в том, что он начал заниматься писательской деятельностью. Как он сообщал
своему другу Ген-сбахеру 13 октября ему «пришла в голову мысль, писать
к каждому произведению, которое он будет исполнять, вступление «с целью
подвести публику к пониманию новой композиции и тем самым помочь ей составить
собственное впечатление». Кроме этого, он начал выступать как критик,
взявший под прицел своего острого и искусного пера музыкальную жизнь Праги.
Таким образом, Вебер в Германии стал «музыкантом-просветителем».
Но и в этом же 1815 году, мы читаем в его дневнике о продолжающихся недомоганиях,
причем наряду с головными болями теперь упоминается кашель. Сам он приписывал
это преимущественно своей профессии. «Театральный воздух нагнал всякой
ревматической заразы и т.д. в мой организм. Только недавно я пролежал
в постели 8 дней из-за воспаления в горле и до сих пор не могу поправиться».
К тому же во время холодной, влажной пражской зимы у него очень сильно
болело бедро. Вместе с телесными недугами его настроение ухудшилось из-за
отношений в театре, о чем он в ноябре писал Рохлицу: «Мое решение покинуть
Прагу уже в этом году окончательно». Может быть, ему больше всего мешало
то обстоятельство, что из-за перегрузки административной и организационной
работой его творческая деятельность отодвинулась на задний план. После
короткой поездки в Берлин, где ему, несмотря на поддержку графа Брюля,
так и не удалось получить звание придворного композитора, 9 июля 1816
года он отправился в Карлсбад, чтобы лечить там свой «ревматизм». Эта
поездка имела решающее значение для Вебера. Среди курортников находился
также Гейнрих Витцтум, гофмаршал саксонского короля, который как новоиспеченный
директор Дрезденского придворного театра намеревался создать в будущем,
наряду с итальянской, немецкую оперу. Веберу было предложено взяться за
эту работу, и после длительных переговоров решение было принято. На Рождество
он уже держал в руках декрет о назначении его капельмейстером Королевской
саксонской оперы.
В последние месяцы своего пребывания в Праге ему нужно было собрать все
силы, чтобы хоть как-то обеспечить работу театра, директор которого, 43-летний
Карл Иоганн Либих, лежал при смерти. «Небу было угодно, чтобы конец моей
службы был сильно омрачен. У меня 3 певицы в декретном отпуске, к тому
же я должен привести в порядок все бумаги и дела для своего преемника».
В связи с поездкой в Берлин, где Каролина Брандт имела большой успех,
как и Херубино в опере «Фигаро» Моцарта, Карл Мария в кругу друзей 19
ноября объявил о своей помолвке с ней. Воодушевленный всеми этими событиями,
за короткий промежуток той осени он написал несколько композиций: две
сонаты для фортепьяно As-Dur ор. 39 и d-Moll ор. 49, большой концертный
дуэт для кларнета и фортепьяно ор. 48 и несколько песен.