Книги о музыке, ноты
По рекомендации Йозефа Иоахима Брамсу предоставилась возможность лично познакомиться с Робертом Шуманом. Это случилось 30 сентября 1853 г. Юный Брамс приехал в Дюссельдорф и очутился у двери дома на Билькерштрассе — очень значительный и символичный момент. Шуман, подготовленный письмом Иоахима, быстро уговорил Брамса исполнить что-либо из его сочинений и уже после нескольких тактов вскочил со словами: «Это должна слышать Клара!» Уже на следующий день среди записей в расходной книге Шумана появляется фраза: «В гостях был Брамс — Гений». Клара Шуман тоже отметила первую встречу с Брамсом в своем дневнике: «Этот месяц принес нам чудесное явление в лице 20-летнего композитора Брамса из Гамбурга. Это — истинный посланец Божий! По-настоящему трогательно видеть этого человека за фортепиано, наблюдать за его привлекательным юным лицом, которое озаряется во время игры, видеть его прекрасную руку, с большой легкостью справляющуюся с самыми трудными пассажами, и при этом слышать эти необыкновенные сочинения. то, что он нам играл, отмечено таким мастерством, что с трудом верится, что именно этот юноша является автором исполняемых вещей».
Сам Брамс увидел в Кларе нечто вызывающее почтение и возвышенное: супруга
знаменитого Шумана, мать шестерых детей, именитая пианистка, кроме того
она была красивой и утонченной женщиной. Он был принят семьей Шумана не
только как ученик, но и как сын и оставался у них до 2 ноября 1853 г.
В это время он закончил свою сонату фа-минор ор. 5, в которой использовал
все возможности фортепиано. Во время пребывания в Дюссельдорфе появилось
также одно из самых лучших изображений Брамса: карандашный портрет двадцатилетнего
юноши, выполненный художником и музыкантом Т.Б.Лоренсом из Монпелье, который
в это время как раз работал над портретом Шумана.
Несмотря на безграничное восхищение, с которым встретили Иоганнеса в доме
Шумана и кульминацией которого стала статья «Новые пути», он оставался
замкнутым и немногословным, однако, при этом в глубине души убежденным
в собственном таланте. Клара также оставила запись по поводу совместной
поездки с Брамсом и Иоахимом в Ганновер н январе 1854 г.: «Брамс поражает
нас своей молчаливостью, он почти совсем не говорит, а если это и случится,
то говорит так тихо, что я ничего не могу понять. У него наверняка есть
свой тайный внутренний мир».
В феврале 1854 года Брамс был буквально вырван из творческих мечтаний
ужасной вестью о том, что Шуман в попытке самоубийства бросился в Рейн,
а затем был помещен в больницу для умалишенных. Это явилось для его семьи
катастрофой. Иоганнес тотчас поспешил в Дюссельдорф, чтобы оказаться рядом
с безутешной, надломленной Кларой. Пребывание бок о бок с ней породило
конфликтную ситуацию, которая определила весь его дальнейший путь, поскольку
Иоганнес всю жизнь находился в плену обаяния этой выдающейся женщины.
1 иорчестве Брамса сложное чувство, возникшее к Кларе и так почитаемому
им Роберту Шуману, явилось определяющим для духовного настроя, который
стал причиной первых набросков страстных минорных композиций, завершенных
им спустя два десятилетия в смягченной форме. С их помощью он пытался
(например, в своем квартете ор. 60) преодолеть «Вертеровский период».
Рената Гофманн попыталась исследовать личность Брамса, пользуясь корреспонденцией
Клары Шуман и просмотрев около 2000 писем, находившихся в доме Шумана
в Цвикау и, по большей части, неопубликованных. Это исследование позволяет
сделать важные выводы о состоянии души Брамса.
Во многих письмах говорится, что только в музыке Клара черпала жизненную
силу и находила величайшее утешение. Следовательно, Брамс мог быть для
нее идеальным партнером в это труднейшее время, поскольку ему постоянно
удавалось посредством музыки отвлекать ее от мрачных мыслей. По ее словам,
она чувствовала себя лучше всего во время музицирования с друзьями, особенно
когда исполнялись произведения ее любимого супруга, с которым она была
так жестоко разлучена: «Единственное, что приносит мне облегчение — это
его музыка!». Брамс сначала поселился неподалеку от дома Шумана, а затем
в декабре 1854 года переехал к его семье. После этого между Иоганнесом
и Кларой возникла еще более тесная связь. Для юного, неопытного и несколько
неуклюжего Брамса Клара была символом необычайно тонкой, прекрасной и,
не в последнюю очередь, знающей, опытной женщины, ставшей вскоре для него
предметом романтической страсти. Ее письма отражают утонченный мир чувств
этой необычной женщины, уверенность которой помогала справляться с повседневными
трудностями; но несмотря на восторженность и способность восхищаться кем-либо,
она всегда желала быть равноправным партнером. Так и в Иоганнесе она больше
видела сына, которого попыталась окружить материнской заботой. Именно
поэтому он обращается к Кларе в письме от 30 ноября 1854 года «милая фрау
Мама». Если Клара, хранившая непоколебимую верность супругу, была с Иоганнесом
на «ты», то он неизменно сохранял обращение на «Вы». Иоганнес не только
оказывал помощь Кларе и детям в тяжкие дни разлуки супругов, но и посчитал
нужным остаться с ними в случае возвращения из больницы прошедшего курс
лечения Шумана. 24 октября 1854 года он писал Кларе: «Я опять приду к
Вам и останусь, пока Вы одна; если он, наконец, вернется, я тем более
останусь. Я думаю и мечтаю только о том прекрасном времени, когда смогу
жить с Вами обоими». Но, с другой стороны, события в доме Шумана очень
подавляли его. И если сегодня он мог восхищаться своим «новым, совершенно
гениальным трио» — трио си-мажор ор. 8, то завтра он снова становился
резким и замкнутым, как отмечала Клара Шуман в дневнике 26 марта 1854
г. Подобные замечания становятся все более частыми и горестными.
Судя по мрачной страстности сочинений 1854 года — баллад и, в особенности,
вступления к квартету до-минор ор. 60, с его стремительно меняющимися
темами — можно предположить, что в душе Брамса разгорался трагический
конфликт между все сильнее проявляющейся любовью к Кларе и твердым желанием
сохранить верность своему другу и благодетелю Роберту Шуману. Уже в конце
марта 1854 года Брамс посетил вместе с приятелем, молодым музыкантом Юлиусом
Отто Гриммом, больного мастера в лечебнице. В музыкальном отношении он
все время старался найти связь с Шуманом. Когда 11 июня 1854 г. Клара
разрешилась от бремени мальчиком, чьим крестным отцом должен был стать
Иоганнес Брамс, он посвятил ей обработку одной из тем Шумана из «Пестрых
листков» ор. 9, со словами: «Маленькие вариации на Его тему. Посвящается
Вам». Клара несколько недель спустя уехала на курорт, а Брамс отправился
в Южную Германию, чтобы подыскать для Роберта Шумана подходящий санаторий.
И вот началась переписка, из которой фактически можно узнать историю любви.
К сожалению, большинство из этих писем безвозвратно утеряны. Как сам Брамс
позже поведал, Клара возвратила ему их через много лет, а он во время
поездки на пароходе утопил их в Рейне. Та же судьба постигла и письма
Клары к Брамсу: после того, как он их ей вернул, Клара уничтожила письма.
Если у Клары сначала преобладало чувство заботы об Иоганнесе только как
об артисте и композиторе (при этом она содействовала опубликованию сочинений
Брамса), то постепенно ее все больше стало волновать отношение к ней молодого
человека. В 1855 г. она писала: «Я слишком болезненно переживаю разлуку
с Иоганнесом.» А 28 марта 1855 г. после возвращения в Дюссельдорф из концертного
турне Клара написала Иоахиму письмо, в котором встречаются такие строки:
«.Я не могла дольше выдержать там, так сильна была тоска по дорогому Иоганнесу.
Вы ведь знаете, как мы любим его музыку и его самого!»
Материнской заботой и беспокойством сквозит ее письмо от 21 июня 1856
года, в котором она сообщает о внезапной болезни Брамса: «Бедный Иоганнес
подвергся настоящему тяжкому испытанию: 2 недели он не покидал постель
и еще 2 недели ему нельзя выходить на улицу. Вряд ли можно было бы найти
более образцового больного: ни слова жалобы и он ни на йоту не отступает
от предписаний врача. Я при этом страдаю гораздо больше, чем он». Это,
кстати, одно из очень немногих свидетельств в жизни Брамса, которое указывало
бы на его болезнь.
Если его чувства к Кларе были сначала сдержанными и выражались просто
нежными признаниями романтически настроенного юноши, то постоянное столкновение
с проблемами и чувствами страстной зрелой женщины все больше изменяли
их отношения. Его письма постепенно превращались в послания влюбленного.
Можно судить об этом уже по тому, как Брамс обращается к Кларе: сначала
«Почтенная Фрау», затем «Дражайшая подруга», «Нежно любимая подруга» и
«Милая фрау Клара» и, наконец, просто «Милая Клара». Его тоска была столь
сильна, что когда Клара выехала с концертами в Роттердам, Брамс несколько
дней спустя бросился за ней следом. Тем не менее, в письмах он все еще
обращается к ней на «Вы», даже когда пишет: «Я раскаиваюсь в каждом слове,
когда пишу к Вам, если оно не о любви». Кажется, что он действительно
верит в «осуществление» своей любви. Но предложение Клары перейти на «Ты»
он принимает еще очень робко и в письмах перемежаются обращения «Ты» и
«Вы».
Поскольку большая часть переписки была уничтожена, вскоре поползли скрабезные
слухи, и среди некоторых представителей пишущей братии нашего времени
распространилось предположение, что Брамс, возможно, был отцом последнего
ребенка Клары, сына Феликса.
Но несмотря на то, что Брамс впервые переступил порог дома Шумана 30 сентября
1853 года, а Клара разрешилась от бремени 11 июня 1854 г. и Брамс гипотетически
имел возможность физической связи с ней в октябре 1853 года, многие письма
свидетельствуют против этого пикантного предположения. Так, в письме от
19 июня 1854 года, неделю спустя после рождения Феликса, Брамс пишет Йозефу
Иоахиму: «Мне кажется, что я почитаю и уважаю ее не меньше, чем люблю
и влюблен в нее». Именно в это время он поверяет другу лишь самые сокровенные
желания, неосуществленные в действительности. В этом смысле стоит обратить
внимание еще на одно признание Брамса, сделанное им много лет спустя в
Вене своей подруге фрау Иде Конрат: когда 10 июня 1863 года его друг Иоахим
осчастливил браком бывшую ученицу Брамса Амалию Вайес, и Иоганнес навестил
молодую пару летом в Айгене под Зальцбургом, он серьезно опасался потерять
сердце из-за необычайно расцветшей к тому времени жены друга. На шутливое
замечание фрау Конрат по этому поводу он категорически ответил: «Я никогда
в жизни не имел дела с замужней женщиной!»
И только незадолго до смерти Шумана в письмах Брамса прорывается поток
ничем не сдерживаемых чувств, и он признается: «Любимая Клара, хочу написать,
как нежно я люблю тебя, как страстно желаю! Люблю так бесконечно, что
трудно выразить это. Люблю — и не устаю повторять это. Твои письма — это
поцелуи для меня».
А затем последовало событие, которого ждали, но в которое не верили ни
Иоганнес, ни Клара — смерть Шумана в лечебнице Эндених 29 июля 1856 года,
спустя несколько дней после их приезда к нему. Брамс так писал о последнем
свидании супругов, разлученных надолго, которое произвело на него глубочайшее
впечатление, в письме к Юлиусу Отто Гримму в сентябре 1856 г.:
«Я никогда не переживал ничего более трогательного, чем свидание Роберта
и Клары. Мы вздохнули с облегчением, узнав, что он отмучился и не могли
поверить в это». Это впечатление никогда не покидало Брамса, и тень так
почитаемого и отныне усопшего друга всегда оставалась за спинами Клары
и Иоганнеса в их дальнейшей жизни. Завершающий период кризиса в жизни
Брамса не без основания именуют «Вертеровским периодом». Именно поэтому
к заглавию до-минорного квартета ор. 60, он присовокупил многозначительную
приписку: «Представьте себе человека, который хочет застрелиться и ничего
другого ему не остается».
После отъезда Клары, последовавшего за смертью Роберта Шумана, которая
переселилась в Берлин осенью 1856 г., изменился также и стиль писем. Тон
становится все более сдержанным и все меньше напоминает стиль влюбленного,
постепенно превращаясь в стиль все понимающего, но спокойного друга. Как
отрезвляюще должны были подействовать такие сентенции: «Страсти не являются
чем-то присущим естеству человека. Того, в ком они играют сверх меры,
следует считать больным и с помощью лекарства добиваться его излечения»!
Иоганнес понял необходимость разрыва, необходимость освобождения. Это
выглядит как бегство, хотя мы можем только предполагать, как было в действительности.
Единственное прямое указание на это можно найти в мемуарах дочери Клары
Шуман Эжени:
«То, что Брамс был другом моей матери в труднейшие времена, я тогда не
знала; только через несколько лет после ее смерти я прочла слова, которые
она, подобно завещанию, написала в своем дневнике для нас, детей. Она
обязывала нас к вечной благодарности тому, кто пожертвовал для нее годами
своей юности». Из этих слов мы также можем заключить, что отношение Брамса
к Кларе Шуман было не только решающим, роковым событием его юности, но
и что речь шла о чистой, готовой к самопожертвование любви двух возвышенных
человеческих душ. Эта «готовность к бегству» и в более поздний период
жизни является «настоящей загадкой» Брамса. Поскольку Брамс не был обязательным
человеком, расставание с Кларой прошло как-то неловко и она, чьи чувства
к Иоганнесу после смерти мужа стали еще более пылкими, посчитала его бессердечным.
Ее глубоко ранил этот разрыв, однако она никогда не переставала помогать
Брамсу в его делах. В письме к Иоахиму от 31 августа 1863г. из Баден-Бадена
она писала: «.Мое участие в его судьбе и творчестве останется всегда горячим,
но мое доверие к нему полностью утрачено».