Книги о музыке, ноты
Подобно тому, как это происходит с творчеством Моцарта или Шуберта, с течением времени заново переосмысливая творчество Антона Брукнера, приходится избавляться от исторических клише. Сегодня нам известно, что такие определения, как «музыкант божьей милостью», «вагнерианец» или «сочинитель истинно немецких симфоний», возникли в свое время вследствие слащавой сентиментальности, либо оголтелого национализма. Сложное явление творчества Антона Брукнера было искажено и упрощено, и только отсутствием объективности, предубеждением и непониманием можно объяснить сравнение его симфонических произведений с «гигантскими симфоническими удавами».
В оценке Брукнера потомками особую и, в какой-то степени, роковую роль
сыграли Брамс и «брамины», как назывались его поклонники. Противоположность
их, бывших еще при жизни соперниками и антиподами, может быть понята нами
только на фоне истории музыки того времени. Антитеза Брукнер — Брамс отражает
в действительности глубокие конфликты, решительным образом повлиявшие
на немецкую музыку конца XIX века и в своей основе ставшие продолжением
конфликта между Брамсом и Рихардом
Вагнером.
Если внимательнее рассмотреть аргументы, приводимые в спорах между Брамсом
и Брукнером, станет ясно, что все они имеют корни в старом идеологическом
конфликте между Брамсом и Вагнером, почему, собственно, и обострилось
соперничество Брамса и Брукнера после смерти Рихарда Вагнера. Дело в том,
что после кончины своего идола «вагнеровская партия» искала нового вождя
и, за неимением лучшего, подняла на щит Антона Брукнера.
То, что консервативные «брамины» видели в Брукнере прототип «вагнерианца»
и авангардиста, имело несколько причин. Они, прежде всего, как и их идол
Брамс, видели в Брукнере художника, который, по их мнению, намеревался
перенести драматический стиль Вагнера в симфонию и этим нанести непоправимый
ущерб основам симфонизма. Симфоническая музыка Брукнера действительно
имеет много родственного с музыкально-драматическим языком Вагнера. Если
исходить из этого, то консерваторы имели полное право рассматривать Брукнера
как современного, прогрессивного композитора; мы же с позиции своего времени
можем сказать, что долго господствовавшее убеждение в том, что симфонии
Брукнера — это чистая «абсолютная музыка» совершенно непрограмнного характера,
не соответствует действительности. Брукнер сам не раз говорил об элементах
программности, особенно в его 4-й и 8-й симфониях.
Наряду со многими аспектами конфликта можно рассмотреть и противопоставление
значения музыкальной идеи, как выражение гениально-творческого начала,
значения тщательной разработки этой идеи в традициях старых мастеров.
Если Брукнера считали «фанатичным поклонником идеи», изобретателем тем
и музыкальных мыслей, то для Брамса главной была разработка любой идеи,
подобно мастерам периода барокко.
Тем более курьезным кажется тот факт, что на фоне ожесточенных музыкально-теоретических
споров обе партии претендовали на признание их фаворитов прямыми последователями
Бетховена. Если Ганс фон Бю-лов после исполнения 1-й симфонии Брамса присвоил
ей в 1877 году почетный титул «Десятой бетховенской», то несколькими годами
позже Антон Брукнер был назван своими венскими почитателями «вторым Бетховеном»,
а Герман Леви говорил о Брукнере, как о «самом замечательном симфонисте
постбетховенского периода». Без сомнения, симфоническое творчество Бетховена
оказало огромное влияние как на Брамса, так и на Брукнера. «Брамины» бросали
Брукнеру упрек в том, что он просто подражал идеям Бетховена, равно как
и драматическому стилю Вагнера, и посему мог быть заклеймен как эпигон
и эклектик. И это еще раз показывает, с каким большим непониманием относились
венские консервативные круги к новому музыкальному миру Брукнера. С точки
зрения критиков конца XIX — начала XX веков, творчество Брукнера стояло
особняком и «находилось вдали от столбовой дороги развития», — как писал
известный музыковед Гвидо Адлер в 1924 году.
С позиций сегодняшнего дня можно сказать, что симфоническое творчество
Антона Брукнера очень хорошо вписывается в концепцию «столбовой дороги
развития», хотя спектр стилей, оказавших на его творчество большое влияние,
не ограничивается Бетховеном и Вагнером, а охватывает и стили Берлиоза
и Шумана, как представителей классической романтической шкоды и ярких
представителей так называемых «программных симфонистов» Гектора Берлиоза
и Ференца Листа. Если в течение многих лет личность Брукнера и его музыка
были неотделимы от массы предрассудков и ложных интерпретаций, то это
происходило, видимо, потому, что крайне трудно до конца осмыслить загадочный
образ Брукнера и необычные формы проявления его творчества.
Ниже мы постараемся, наряду с фактами биографии, проанализировать различные
влияния окружения на развитие психической структуры Брукнера с точки зрения
медицины, чтобы сделать попытку, возможно, лучше разобраться в сложностях
этой незаурядной личности.
Йозеф Антон Брукнер появился на свет 4 сентября
1824 году в 4 часа утра в Ансфельдене, что в Верхней Австрии, в здании
школы, находившейся за деревенской церковью. Его родословную можно проследить
от XVII века, и если все его предки были крестьянами и ремесленниками,
то родившийся в 1749 году Оеде, дед Йозефа, рано выказал тягу к профессии
учителя. Получив образование, он занял место учителя в Ансфельдене, что
недалеко от Линца. Из его двенадцати детей только родившийся в 1791 году
отец Антона стал последователем отца в профессии учителя. В 1823 году
он женился на Терезе Хельм из Штирии, родившей ему 11 детей, шесть из
которых, что нередко тогда случалось, умерли в paннем детстве. Но их первенец,
сын Йозеф Антон, обессмертил имя Брукнеров.
О детстве Антона Брукнера мы знаем чрезвычайно мало. Но то, что музыка
стала играть в его жизни огромную роль с раннего детства, известно доподлинно.
Уже в четыре года мальчик разучил на детской скрипке несколько церковных
мелодий, и когда он продемонстрировал свое искусство священнику, то привел
того в неописуемый восторг и был вознагражден фруктами. Очень скоро Антон
стал присаживаться за старый отцовский спинет, хотя поначалу его игра
была «ужасна». Ему рчень нравились уроки пения и рассказывают, что он
лишь тогда охотно шел в школу, когда предстояли эти уроки. По этой же
причине мальчик с ранних лет охотно сопровождал к святой мессе свою мать,
которая, обладая прекрасным голосом, пела в церковном хоре. У Антона было
постоянное место в церкви, а именно, на скамейке у органа рядом с отцом.
В те времена, помимо основных обязанностей, австрийский сельский учитель
должен был играть в церкви на органе и преподавать ученикам элементарные
основы музыки. При таких условиях отцу не составило особого труда заметить
необычайную музыкальную одаренность сына. Отец постарался сделать все
от него зависящее, чтобы развить,эти способности, и уже в 10 лет Антон
иногда замещал отца у органа. Приблизительно в это время мальчик впервые
услышал большой орган Августинского мужского монастыря Св. Флориана, что
произвело на него потрясающее и неизгладимое впечатление. Очень впечатляли
его три трубача и литаврист из Линца, которые сопровождали органную музыку
во время больших церковных праздников в Ансфельде.
В 1835 году Антона послали в Хёршинг к крестному Иоганну Баптисту Вайсу,
школьному учителю и органисту. У этого высокообразованного в музыкальном
отношении мастера (Вайс был даже автором нескольких месс) 11-летний мальчик
получал не только элементарные школьные знания, но, прежде всего, обучался
гармонии, совершенствовал свои навыки игры на органе. Здесь он впервые
услышал произведения Гайдна и Моцарта. К этому времени относится и первое,
дошедшее до нас, сочинение Брукнера — «Панге лингва» для четырехголосного
смешанного хора а-капелла. Но в первую очередь он попробовал себя в качестве
импровизатора на органе. Позже он достиг высочайшего уровня мастерства
в этом жанре, чем восхитил пол-Европы.
Но в декабре 1836 года счастливое время в Хёршинге неожиданно закончилось.
Тяжелая болезнь отца заставила мальчика вернуться в Ансфельден, где он
застал свою семью в бедственном положении. Это положение было вызвано
изнурительным недугом отца, а также появившейся у него сильной склонностью
к алкоголю. Ведь лечение и спиртное стоили немалых денег, а жалование
учителя было весьма скромным. Чтобы поправить дела семьи, Антон, которому
едва исполнилось 12 лет, был вынужден взять на себя обязанности органиста,
а также играть на скрипке на свадьбах и танцевальных вечерах. Уже полгода
спустя, 7 июня 1847 года, отец умер в возрасте всего 46 лет, вероятнее
всего, от туберкулеза. Смерть отца произвела на мальчика очень тяжелое
впечатление, и он долго не мог оправиться от этой утраты.
Со смертью отца закончился период детства Антона. Вскоре после погребения,
состоявшегося 9 июня 1837 года, вдова со своими детьми Розалией, Йозефой,
Игнацем и Марией-Анной переселилась в Эбельсберг близ Линца, где стала
работать прачкой. Со старшим же, Антоном, она еще в день смерти мужа отправилась
в близлежащий монастырь Св. Флориана, где упросила принять его в церковный
хор. Это событие решило всю дальнейшую судьбу Антона Брукнера.
Для развития личности Брукнера годы, проведенные в родительском доме,
сыграли, видимо, гораздо большую роль, чем принято считать. Это касается
прежде всего низкой самооценки и неуверенности, которые остались навсегда.
Возможно, стесненные материальные обстоятельства, а также непререкаемый
авторитет родителей, внушаемый различными способами, иногда даже с помощью
розог, сыграли свою роль. Нам очень мало известно о ранних годах Брукнера,
но по отрывочным свидетельствам становится ясно, что отец держал детей
в большой строгости, не чураясь даже побоев.
Мать Брукнера, судя по всему, тоже была достаточно строгой и властолюбивой
женщиной. Кроме того, она привила детям глубокие религиозные чувства.
Ее постоянное присловье «Как того хочет Бог» чрезвычайно часто встречается
в письмах Брукнера. Мать была для него высшим авторитетом и он всю жизнь
беззаветно любил ее. После ее смерти Брукнер повесил на стену фотографию
матери на смертном одре и просил у нее в тяжелых ситуациях помощи и заступничества
так, будто она была святой. Воспитание в родительском доме и в школе отца,
которое требовало подчинения, повиновения и абсолютной покорности стало
определяющим для всей его дальнейшей жизни.