Большое вам спасибо за песни, которые, наверное, не
проходят ни у одного русского человека мимо сердца. Кажется, что все русское
необъятное собрано воедино и заключено в вас. Так трогают сердце ваши
песни.
Я принадлежу к современному поколению. Мне всего 21 год. Но, в отличие
от моих сверстников, которые обычно любят эстраду, джаз и т.п., я страстно
влюблен в русскую песню.
Русская песня не знает границ. Какую непревзойденную силу и красоту имеет
она. И пусть живет она вечно. Пусть живут вечно имена людей, посвятивших
жизнь народной песне.
А. Осетров. Горьковская обл. (Из писем к Л.А. Руслановой. — В. С.)
Лидия Русланова на протяжении всей своей творческой жизни была любима
народом, окружена его восхищением и признательностью. Это была певица
стихийного, яркого и самобытного таланта, непревзойденная исполнительница
русских народных песен. В этом жанре она служила образцом, я бы сказал,
эталоном. Приняв эстафету от Надежды Плевицкой, она создала свой собственный
стиль, свою манеру исполнения. Песенное искусство
Л. Руслановой было так ярко и заразительно, что со временем она сама стала
оказывать влияние на многих русских певиц. Своим учителем ее считают Людмила
Зыкина, Александра Стрельченко, Ольга Воронец, Надежда Бабкина и многие
другие известные артисты, чье творчество связано с русским фольклором,
народной песней, старинным романсом.
«Бывают в искусстве явления, которые потрясают своей мощью и величием.
Если человек долго готовится к своей профессии, учится, постепенно движется
к цели — это радостно, это вызывает удовлетворение, но это не поражает.
Но когда вдруг самородком вспыхивает талант, тогда восторг и удивление
постоянно сопровождают выступление счастливца.
Такова была судьба Лидии Руслановой. Ее имя стало почти нарицательным:
Русланова — это русская песня. Кто не слышал этот могучий русский голос,
полный широкой удали, сердечности, народного юмора, поистине это было
восторженное выражение русской души».
Думаю, что трудно не согласиться с этими словами Леонида Утесова о творчестве
заслуженной артистки России Лидии Андреевны Руслановой.
Вся жизнь Руслановой была связана с Волгой.
Лидия Русланова (Лейкина) родилась в октябре 1900 года на Волге. Семья,
где у Лиды были еще младшие сестра и братик, была бедна. Отец был единственным
кормильцем своей многочисленной фамилии. Дед был неизлечимо болен и мог
лишь помогать бабушке по дому. Лида занималась воспитанием сестры и брата.
А тут началась русско-японская война. Отца одели в солдатскую форму, погрузили
в теплушку, и эшелон ушел на Дальний Восток. Оттуда он уже не вернулся.
Вся жизнь Руслановой была связана с Волгой
Самое яркое ощущение детства у маленькой девочки было связано с песней.
«Зыбка. В зыбке той ребенок — младший брат. Он пищит, не хочет лежать
один. А матери некогда. Мать — сноха в мужней семье, с маленьким она не
ходит в поле. Двумя годами раньше я сама в этой зыбке лежала, и такой
же песней мать меня убаюкивала. А теперь сижу, забившись где-нибудь в
утолок — то ли на печке, то ли на полатях, — и слушаю материнское пение.
У матери тяжело на душе. Мотив, на который она нижет бессвязные слова,
заунывный, грустный. Мне и плакать хочется, и слушать бесконечно. И когда
замолкает уснувший брат, прошу, спой еще!»
И в ее доме, как и в доме Федора Гладкова, «причитали», «вопили» и «стонали»
— что пели. И пели — будто вопили и рыдали. Такая уж была жизнь.
«Настоящая песня, которую я впервые услышала, был плач, — вспоминала Лидия
Андреевна. — Отца моего в солдаты увозили. Бабушка цеплялась за телегу
и голосила. Потом я часто забиралась к ней под бок и просила: повопи,
баба, по тятеньке! И она вопила — «на кого ж ты нас, сокол ясный, покинул?».
Бабушка не зря убивалась. Началась русско-японская война, отец на ней
так и пропал. Мать начала работать в Саратове на кирпичном заводе, а меня
взяла к себе другая бабушка. В той деревне пели много, особенно девки
на посиделках. Там я впервые узнала, что песни необязательно должны быть
про горе и про разлуку — таких наслушалась веселых, озорных, отчаянных!
В нашей семье пели многие — женщины, конечно. Мужчины петь считали ниже
своего достоинства. Один только был дядя рябой, брат отца. Звали его Яша.
Из-за песен он был деревенской знаменитостью. Пел Яша на свадьбах, на
посиделках. Приглашали его почтительно, как крупную персону. Песен он
в голове держал миллион, но чаще импровизировал. Это больше всего ценилось.
Под его пение все вокруг и плакали, и плясали. Когда он пел, я подходила
поближе.
«Представления» начала давать лет шести. Мать лежала тяжело больная (болезнь
эта и свела ее в могилу), а я расхаживала, как по сцене, на русской печке
и пела все подряд, что знала. Песни учили меня, растили, воспитывали,
раскрывали глаза на мир — что б я знала, что бы могла понимать?»
Когда же Лиде исполнилось шесть лет, умерла мать. Детишки стали жить у
отцовских родителей — бабки и деда. И здесь была нищета, кормить детей
было нечем. Тогда Лида пошла по дворам просить милостыню и петь — для
прокормления своей родни. Это были первые «концерты» будущей знаменитости.
Вскоре у маленькой уличной певицы появились свои поклонники, Определилась
своя «аудитория». Дело стало более успешным, денежным. Ее стали приглашать
с песнями и танцами в купеческие дворы, а одна богатая купчиха, как вспоминала
Л. Русланова, даже дала ей несколько советов, обучая «жалостливости»:
— Ты, девица, раньше чем петь, сначала об себе расскажи: «Так, мол, и
так, остались мы на свете одни, горемычные, а батя наш — солдатик — веру,
царя и отечество защищает! Подайте копеечку ради Христа!». А уж потом,
когда бросят, тогда только рот и открывай. Нечего петь задаром-то.
Так более года ходила Лида с сумой по дворам и хатам. Но однажды на ее
незаурядный голос обратила внимание какая-то местная чиновница, которая
сделала доброе дело — определила юную певунью, ее сестру и брата по разным
приютам города Саратова. С этого момента началась у Лиды вполне самостоятельная
жизнь.
В приюте, куда определили Лиду, был детский церковный хор. Всем, в том
числе и регенту хора, голосок девочки понравился, и тогда состоялись ее
первые «профессиональные» выступления в церкви, на праздниках, свадьбах,
похоронах.
«Лет семи попала я в сиротский приют, — вспоминала впоследствии Лидия
Андреевна, — окончила три класса — программу церковноприходской школы.
Это было мое общее образование. Регент, который вел в приюте уроки пения,
взял меня в церковный хор: это было образование музыкальное. Им я куда
более дорожила. Вызвалась в приюте заправлять лампы керосином. Дело было
кропотливое и не чересчур веселое. Зато в те часы, когда все учились,
я могла сколько хотела петь в пустых книжных комнатах. В церковном хоре я быстро стала солисткой. Со всего города стали ездить к нам купцы — «послушать,
как сирота поет». Богомольные старушки совали мне лакомства, даже деньги
— я не брала, нам это запрещалось. Пение выручало меня по-другому. На
рукоделии, с которым ничего у меня не получалось, подружки выполняли мой
урок, а я за это пела им».
В 1908 году во время богослужения в саратовском кафедральном соборе пение
сироты, как тогда называли Лидию Русланову, услышал в то время еще молодой
человек, впоследствии знаменитый писатель и драматург Иосиф Прут, который
вспоминал об этом впоследствии:
«В полной тишине величественного храма, на угасающем фоне взрослого хора
возник голос. Его звучание нарастало, ни на мгновение не теряя своей первородной
чистоты. И мне показалось, что никто — и я в том числе — не дышал в той
массе народа. А голос звучал все сильнее, и было в нем что-то мистическое,
нечто такое непонятное. и я испугался, соприкоснувшись с этим волшебством,
задрожал, услышав шепот стоявшей рядом монашки: «Ангел! Ангел небесный!»
Голос стал затихать, исчезал, он растворился под куполом храма, растаял
так же неожиданно, как и возник. И я робел, смотрел в потолок, надеясь
увидеть, как — через крышу — в свои небесные покои улетит этот маленький
ангел, именуемый в городе сиротой. Я стоял как зачарованный».
Из приюта Лиду определили полировщицей на местную мебельную фабрику. Работа
эта, как вы понимаете, была тяжелой, изнурительной и вредной, поскольку
приходилось иметь дело с разъедающими глаза и горло химическими составами.
Скрашивая свой труд, полировщицы пели, а с ними и Лидия, вскоре признанная
лучшей работницей-певуньей. Уже в то время звучали впоследствии знаменитые
«Златые горы», «Шумел, горел пожар московский», «Светит месяц», «По муромской
дорожке», «Очаровательные глазки».
— Уж ты нам спой, а работу мы тебе поможем сделать, — просили ее подруги
по цеху.
И она пела, и лилась над мебельной фабрикой раздольная и широкая, веселая
и грустная песня. А одновременно с полировкой мебели полировалось, шлифовалось
песенное мастерство певицы. Именно в это время состоялся ее первый сольный
концерт в оперном театре для участников слета солдатских депутатов. Лидия
Андреевна любила вспоминать это выступление:
— Пою, а чуть не плачу! Посмотрю в глаза какому-нибудь молодцу, как он
слушает: сам здесь, а душа — там, дома, в родной хате, возле родной матери.
А я после этого и думаю: какая тебе судьба будет, молодец, может, лежать
тебе в болотах с закрытыми очами.
Спела тогда все, что знала, а публика не отпускает. «Да я вам уже все
спела, — больше ничего не знаю», — взмолилась я. А мне кричат: «Начинай
сызнова!» Так все сначала и пришлось повторить. А лет в семнадцать я была
уже опытной певицей, ничего не боялась — ни сцены, ни публики. У меня
находили хорошие вокальные данные, обязательно велели учиться. Поступила
в консерваторию. Земно кланяюсь профессору М. Медведеву, который учил
меня, отдавал мне все свободные минуты. Но долго в консерватории я не
пробыла. Поняла, что академической певицей мне не быть. Моя вся сила была
в непосредственности, в естественном чувстве, в единстве с тем миром,
где родилась песня. Я это в себе берегла. Когда пела, старалась прямо
в зал перенести то, чем полна была с детства, — наше, деревенское. Такой
я и была нужна. В городах так или иначе многие были связаны с деревней,
и я пела им — прямо в раскрытую душу».
Надобно знать, что Лидия Андреевна всю свою жизнь с теплотой и любовью
вспоминала своего учителя, а потому не сказать о нем будет, на мой взгляд,
несправедливо.
Как вспоминал сам Михаил Ефимович Медведев, петь он начал с детских лет,
как и Русланова, в церковном хоре. Семнадцатилетнего полунищего, но подающего
хорошие надежды юношу заприметил Николай Григорьевич Рубинштейн, приехавший
в 1878 году в Киев набирать учеников в Московскую консерваторию. Маэстро
был пленен этим плохо одетым, исхудавшим от недоедания парнишкой с горящими
глазами и бархатными нотками красивого от природы тенора. Он увез его
в Москву, поселил у себя в доме, поил, кормил и одевал. Сам учил теории,
наблюдал за уроками пения, которые вел профессор Гальвани. А сценическому
мастерству учился Михаил у ведущего актера Малого театра Ивана Васильевича
Самарина.
С именем М. Медведева связано первое представление оперы «Евгений Онегин»
в Московской консерватории (17 марта 1897 года), когда он спел арию Ленского,
и исполнение в Киеве роли Германа в «Пиковой даме», где опера была поставлена
в присутствии П.И. Чайковского. Петр Ильич сохранил к Медведеву теплое
чувство на всю свою жизнь и был о нем высокого мнения. Сохранилось письмо,
в котором Петр Ильич рекомендует певца известному в Праге импресарио С.
Шуберту:
Москва 16/28 февраля 1892 г.
Дорогой и глубокоуважаемый господин Шуберт!
Настоящим имею честь представить и рекомендовать Вашему вниманию г-на
Медведева, тенора, очень известного в России. Мне кажется, что пражская
публика будет рада услышать его, так как он обладает всеми качествами
артиста в полном смысле этого слова.
Верьте, милостивый государь, в самые лучшие чувства.
П. Чайковский.
Перед постановкой «Пиковой дамы»
в московском Большом театре Петр Ильич настоял, чтобы для премьеры был
приглашен именно Медведев, считал его лучшим русским Германом.
Репертуар М.Е. Медведева был огромен, как оперный, так и концертный. Кстати,
во время гастролей по Америке, где певец пел преимущественно произведения
П.И. Чайковского, в газетах писали, что «исполнением романсов Чайковского
Медведев открыл Америке русского Шуберта. Прекрасное исполнение романсов
Чайковского нечасто приходится слышать». А в Италии газеты восхищенно
подхватывали: «.публика должна считать особым счастьем, что ей удалось
послушать одного из первых драматических теноров».
Михаил Ефимович внес весомый творческий вклад в историю вокального искусства
России. Но мы ему благодарны не только за это. Как когда-то его, бедного
мальчишку, приютил Н.Г. Рубинштейн, так и он в бедной голосистой сиротке
с мебельной фабрики сумел открыть великий песенный талант Лидии Руслановой.
Через всю жизнь пронесла Лидия Андреевна любовь к своему городу Саратову,
где пела в божьем храме, где сиротствовала в приюте. Сохранились воспоминания
известной танцовщицы Антонины Сергеевны Ревельс об одной из поездок по
городам Поволжья в концертной бригаде певицы.
«.Как-то в начале войны мы приехали в Саратов. Когда выпало свободное
время, Лидия Андреевна пригласила несколько человек из тех, с кем дружила,
прогуляться по городу.
— Дети мои, — сказала она, — пойдемте посмотрим на приют, где я воспитывалась.
Мы ходили по городу, и она старалась припомнить те места, где когда-то
бывала. Долго ходили, она все приглядывалась, а по дороге рассказывала
нам о том, как жила в приюте. Никто ее не навещал, и только бабка одна,
которая ходила к своим внукам, одаривала ее иногда гостинцем. Зимой она
приносила ей кисель. в платке. Он был замерзший, а пока она его развязывала,
снова расплывался.'
— И все-таки я успевала его съесть, — еще и теперь радовалась Русланова,
— и как же он был вкусен!
Когда мы поняли, что самостоятельно ничего не найдем, решили спросить
у кого-нибудь из прохожих.
Жигули. Древний курган
Жигули. Молодецкий курган
— А где здесь был когда-то приют? — обратилась Русланова к женщине средних
лет.
Женщина начала объяснять, но мы никак не могли уяснить, как туда пройти.
— Как же все-таки дойти туда, я не поняла? — еще раз спросила Русланова.
— Какая же ты бестолковая, — подосадовала женщина.
— В моем возрасте это бывает, голубушка, — виновато-шутливо оправдывалась
Русланова. — Когда-нибудь и с вами то же будет. N
Женщина объяснила еще раз, и мы пошли в указанном ею направлении. Но было
обидно, что женщина так неприветливо говорила с Лидией Андреевной. Я догнала
ее и сказала, что не следовало бы так грубо говорить, ведь это же Русланова.
— Что вы! — всплеснула руками женщина. — Как же я ее не узнала! — И бросилась
было почему-то мне целовать руки. А потом подбежала к Руслановой, встала
перед ней на колени, поцеловала ее пальто и все приговаривала: — Ты наша
гордость! Ты наша гордость!
И довела нас до нужного дома».
Что и говорить, есть на белом свете люди, которые каждым своим словом,
взглядом, улыбкой, поступком словно одаривают вас. Такой была Русланова.
А голос!!!
Лидия Русланова обладала удивительно низким контральто, светлого, металлического
звучания, большого диапазона, с глубокими, очень красивыми грудными звуками,
неожиданно переходящими в средние или вдруг высокие сопрановые звуки.
По меткому наблюдению искусствоведа Н. Смирновой, «эти. звуки, рождаемые
ее неповторимым голосом, легко выплескивались лихим ее темпераментом,
напором властной эмоции, чередой своих, по-своему понятых и неожиданно
переданных слов не потому, что она «так видела», «так знала с детства»,
не потому, что ей интересна была именно такая — энергичная, волевая, мужественная
передача песни, а прежде всего потому, что была уверена: русская песня
не живет, она немыслима без тех реальных «игральных» приемов, которые
составляют вовсе не ее «гарнир» и «приправу», а входят в самое существо
ее поэтики..Она донесла до профессиональной сцены народную песню не в
ее урезанном, «очищенном» от «примесей» виде, а в том полном качестве,
в котором она всегда существовала».
После Октябрьской революции 1917 года Лидия Русланова повела отсчет своим
выступлениям в качестве профессиональной эстрадной певицы. Уже тогда она
начала завоевывать своего слушателя, наращивать свою популярность, работать
над созданием и совершенствованием своего собственного репертуара. Когда
ее спрашивали, а где вы, Лидия Андреевна, работали в те годы, она морщила
насмешливо губы и отвечала: «Везде, где только возможно и невозможно!»
Пела она и русские песни, и старинные деревенские, и городские романсы,
и плачи, и частушки. Удавались ей и песни советских композиторов. А ее
работа с композиторами Д. Покрассом, А. Александровым, М. Блантером была
весьма плодотворной. Она первая на отечественной эстраде спела песни «По
долинам и по взгорьям», «Партизан Железняк», «Каховка», «Орленок», «Катюша».
Из воспоминаний Ю.А. Дмитриева. «.Вот идет концерт. Конферансье объявил
имя, отчество и фамилию артистки. Стремительным шагом, пересекая сцену,
Русланова выходит на передний план. На ней русский костюм, не стилизованный,
а настоящий, какой носили в Саратовской губернии. На голове платок, ведь
замужней женщине неприлично ходить непокрытой. Приветствуя публику, Русланова
делает низкий поклон, такой, каким встречали женщины в своей избе самых
почетных гостей. Словом, это настоящая крестьянка.
Но вглядитесь в ее глаза. Присмотритесь к ее походке, к тому, как свободно
она держит себя, и вы скажете: это современный человек! В женщине, которая
стоит перед вами, нет ничего от придавленности рабыни. Она чувствует себя
уверенно, как хозяйка своей судьбы.
Вот она запела, и вы сразу обращаете внимание: старинных песен мало. Манера
исполнения не совсем обычная. В пении Руслановой есть надрыв, ухарство,
слеза, ирония. Слушая все это, кто-то, возможно, презрительно бросал:
«цыганщина!». Но на самом-то деле это было русское пение, только шло оно
от городского жестокого романса, от городской частушки.
Возможно, это самый первый снимок Лидии Руслановой,
вышедшей на сцену в своем первом концертном платье.
(20-е годы)
Молодая деревенская женщина приехала в город, стала фабричной работницей.
Скоро сложила она в сундук свои наряды, оделась, как принято в городе.
Но вот защемило у нее на сердце, снова надела она деревенское платье и
запела. Деревенские песни звучат у нее теперь по-другому, так, как их
поют в городе. А частушка? Она стала задорнее, боевитее. Звенят колокольчики
на саратовской гармонике, и что ни частушка, то удар по незадачливому
ли кавалеру, растяпе ли подружке, а то и кое-кому из нерадивых начальников.
Ну и баба — не лезет в карман за словом. Такая в семье будет первой, на
работе никому спуску не даст. Слова не очень обидные, они заставляют подтянуться,
подхлестывают.
А песни? Вот, например, знаменитые «Коробейники»
Некрасова. В исполнении Руслановой были задор, юмор, острая сюжетная трактовка:
коробейнику важно не только расторговаться, но и увлечь деревенскую красавицу.
Молодость, кто же не знает, что она кружит головы.
Но, может быть, лучше всего звучали у Руслановой современные песни. Помните:
По долинам и по взгорьям Шла дивизия вперед, Чтобы с боем взять Приморье
— Белой армии оплот.
Пела Русланова «Дальневосточную партизанскую» замечательно, с огромной
душевной силой. Зрители словно видели перед собой партизан, отчаянных
парней, вступающих в рукопашную схватку, с боем занимающих города. В ее
исполнении заключался не просто темперамент, а страсть, и это заражало
зрителей.
А в «Партизане Железняке» звучали тоска по убитому, гордость за его ратные
подвиги, уверенность, что то дело, которому Железняк отдал свою жизнь,
победит. Был ли у Руслановой в исполнении этой песни надрыв? Да, был.
Но прислушайтесь к тому, как поют песни разлуки, песни прощания в городах,
и станет понятен, как говорят ученые-филологи, генезис такого исполнения».
И если творческая жизнь певицы начинала складываться вполне благополучно,
то в семейных делах Лиду преследовали неудачи. Еще в то время, когда в
1916—1917 годах сестрой милосердия она колесила по фронтам войны в санитарном
поезде, состоялось ее знакомство с представителем интендантской службы
Виталием Николаевичем Степановым. Поначалу молодые жили, как говорится,
душа в душу.
и весной 1917 года родился у них первенец. Но счастье оказалось мимолетным
— произошло то, о чем Л. Русланова так трагично пела в одной из своих
песен:
А через год он изменил,
Забыл и клятву роковую,
Когда другую полюбил.
В один из дней, как раз через год, муж исчез вместе с ребенком. Как оказалось,
навсегда. А Лидия Андреевна продолжала работать, осваивая все новые и
новые концертные площадки. Удалось установить, что в те годы пунктир ее
гастрольного маршрута пролегал через Проскуров, Бердичев, Могилев, Киев,
Винницу.
Винница. Здесь певицу познакомили со штатным сотрудником ВЧК Наумом Науминым,
за которого она вскоре и вышла замуж. Забегая вперед, скажу, что семейный
союз Лидии Андреевны и Наума Ионыча длился десять лет, вплоть до 1929
года.
Когда отгремели бои гражданской войны, состоялся первый сольный концерт
Лидии Руслановой. Он, по ее воспоминаниям, был организован летом 1923
года в Ростове-на-Дону, на эстраде сада бывшего Камергерского клуба. Это
выступление прошло с большим успехом, имело многочисленные лестные отзывы
критиков и, надо думать, положило начало полувековому триумфальному шествию
Лидии Руслановой по эстрадным площадкам и театральным сценам нашей страны.
Именно в эти годы пение Л. Руслановой услышал знаменитый ее земляк — волгарь Федор Иванович Шаляпин. Об этом
он написал в письме своему другу, известному конферансье 20-30-х годов
А.А. Менделевичу:
«.Вчера вечером слушал радио. Поймал Москву. Пела русская баба. Пела по-нашему,
по-волжскому. И голос сам деревенский. Песня окончилась, и только тогда
заметил, что реву белугой. И вдруг рванула озорная саратовская гармошка,
и понеслись саратовские припевки. Все детство передо мною встало.
Объявили, что исполняла Лидия Русланова. Кто она? Крестьянка, наверное.
Талантливая. Уж очень правдиво пела. Если знаешь ее, то передай от меня
большое русское спасибо.
Федор Шаляпин».
Лидия Андреевна была желанным гостем во всех творческих домах Москвы.
При этом, будучи «гвоздем» любой компании, она отличалась редкой скромностью.
Как-то в одну из творческих «сред» на квартире актрисы Малого театра Евдокии
Дмитриевны Турчаниновой собрались знаменитые московские артисты и литераторы.
Беседовали. Александр Алексеевич Остужев прочел отрывок из пушкинского
«Скупого рыцаря». Надежда Андреевна Обухова исполнила несколько романсов.
Попросили выступить и Русланову.
— Простите, — сказала Лидия Андреевна, — но после великой Обуховой я петь
не смею и не могу.
В этих словах не было кокетства. Было лишь глубокое уважение одной знаменитой
певицы к другой. Слова ее произвели на всех большое впечатление. Надежда
Андреевна встала и поблагодарила Русланову:
— Спасибо вам, Лидия Андреевна, за такие высокие слова обо мне, но чистосердечно
скажу, что, как бы я ни пела, но если бы мы вместе выступали в одном концерте,
то больший успех все равно был бы у вас.
Тут все дружно подхватили:
— Вы обе великие певицы, каждая в своем роде, каждая по-своему.
Великая Надежда Обухова восторженно
отзывалась о песенном таланте Лидии Руслановой
И тогда Лидия Андреевна сразу, без всяких слов, запела:
Выйду, выйду в чисто поле,
Посмотрю, какая даль.
Ветры буйны мне сказали:
Ты по милом не скучай.
Дайте лодочку-моторочку, моторочку, мотор,
Перееду на ту сторону, где милый ухажер.
И привела гостей, в том числе и Обухову, в восторг.
— И откуда вы берете такие интонации зажигательные, такой тон сердечный?
— приговаривала Евдокия Дмитриевна.
— У народа. Вы же знаете, какое детство было у меня.
Евдокия Дмитриевна встала и поцеловала Лидию Андреевну, а та рассмеялась:
— Да говорят мне, что неправильно пою, не на диафрагме. А кому какое дело,
как я пою: нравится — слушайте, не нравится — не слушайте.
— Пусть их поют на диафрагме, дорогая, — сказала Евдокия Дмитриевна, —
а я буду слушать вас.
На двадцатипятилетнем юбилее театра имени Е. Вахтангова в зале сидела
изысканная театральная публика. В концерте пел И.С. Козловский, играла
К.А. Эрдели, участвовало много других прославленных мастеров. Всех их
публика принимала восторженно. Но стоило только объявить: «Выступает Лидия
Андреевна Русланова», как в зал будто бросили огонь — все зашевелилось,
заволновалось.
Русланова, как всегда, вышла в русском костюме и спела «Меж высоких хлебов
затерялося», а потом пела и пела — и весь этот -высококультурный зал.
самозабвенно аплодировал ей. Восхищенный Михаил Михайлович Тарханов сказал:
— Какой же дьявольской силой обладает эта простая русская женщина, ведь
она притягивает к себе как магнит.
Очаровательные глазки, очаровали вы меня
Где только в те годы не выступала Русланова с концертами:
пела в поле для небольших бригад на уборке урожая, в Большом театре, в
школах, на железнодорожных разъездах, в больницах и госпиталях, цехах
заводов, на Севере, в Сибири, на Дальнем Востоке, Сахалине, в республиках
Закавказья, в Прибалтике, Украине, Белоруссии.
Нередко приходилось в один вечер участвовать в нескольких концертах —
все хотели слышать Русланову, а она не могла отказать!
Публика не отпускала певицу. Лидия Андреевна вбегала за кулисы и причитала:
— Я же опаздываю. Меня ведь там уже ждут, — но прислушавшись к аплодисментам
зала, улыбалась, говорила: — Ну так и быть, еще одну! Хоть и уморилась
я.
И вновь звенел голос Руслановой — озорной, с кокетливыми игривыми нотками,
знобливый, как ветер с Волги.
Надо отдать должное Лидии Руслановой — умела она подбирать себе музыкантов
ярких, талантливых. Чего стоят ее баянисты-виртуозы В. Максаков и Л. Комлев,
пианисты Н. Вальтер и Б. Мандрус (он потом четверть века аккомпанировал
К.И. Шульженко. — B.C.), а в последние годы знаменитое трио баянистов
А. Кузнецов, Ю. Данилов, А. Попков, аккордеонист И. Гладков (дедушка известного
композитора. — B.C.). Все они и сами по себе радовали своим искусством
зрителей, и делили поровну успех с Лидией Андреевной.
Огромный сценический успех Лидия Андреевна делила со своими аккомпаниаторами-виртуозами