В. Сафошкин - Лидия Русланова

Ноты к песням Руслановой

Книги, литература, ноты

 

Глава XI
СТРАНИЦА ВОСПОМИНАНИЙ

И. НАБАТОВ
ДОСТОЙНАЯ СВОЕГО ТРИУМФА

 

Лидия Андреевна Русланова!. Писать о ней очень легко и в то же время невероятно трудно.
Легко-потому, что все те, кто видел и слышал, кто помнит Русланову, ценили ее бесспорный талант и обаяние. Можно много написать о ее успехах, о бурных овациях, сопровождавших каждый ее выход на эстраду. А трудно потому, что описать своеобразие дарования, эмоции, пробуждаемые «руслановским» исполнением всем известных песен. да где же взять краски, чтобы изобразить достойно незабываемую, неповторимую, горячо любимую русскую певицу Лидию Андреевну Русланову?!
А познакомился я с Руслановой за кулисами эстрадного театра «Эрмитаж» в 1938 году. И знакомство это началось с небольшого конфликта. Дело в том, что я был приглашен для участия в открытии летнего сезона и по программе должен был выступать четвертым во втором отделении. Вел программу известный конферансье Михаил Гаркави. И был он тогда мужем Руслановой.
Гаркави в антракте зашел в гримерную, где артисты готовились ко второму отделению, и объявил, обращаясь ко мне:
— Вы, Набатов, пойдете четвертым номером, а после вас. пойдешь ты, — закончил он, обращаясь к Руслановой.
— А он что делать будет? — спросила она, кивнув в мою сторону.
— Он будет петь куплеты, — ответил Гаркави.
— А про кого он петь будет? — спросила она.

— Я буду петь куплеты о победе наших войск у озера Хасан, — сказал я.
— А-а-а, — протянула она, — слыхала. Это о том, что наша шрапнель попала в коня японского майора, «а в остальном, божественный микадо, все хорошо, все хорошо». Так?
— Так, — сказал я.
— Не выйдет, — отчеканила она со свойственной ей резкой интонацией.
— Почему не выйдет? — озадаченно спросил я.
-— А потому, — вскричала она, — что я пою песни о России, о Волге-матушке! Так вот, сначала я спою о нашей Родине, а ты потом спой, как мы ее защищаем! Понял?
В ее словах была логика. Да и спорить с ней я не осмеливался, учитывая ее властный характер и огромный авторитет.
И вот на эстраду вышла Русланова. Встречено ее появление было бурными, восторженными аплодисментами, означавшими предчувствие огромного наслаждения. Когда она закончила третью песню и, поклонившись несколько раз, ушла за кулисы, публика не давала возможности конферансье объявить следующий номер, то есть меня. Долго увещевал Гаркави зрителей, и наконец ему удалось выкрикнуть мое имя и фамилию. Я выступал на фоне долго не стихавшего шума.
Почему я пишу об этом? Я хочу, чтобы читатель, и особенно молодой читатель, мог себе представить, как на эстраде появлялись певица и гармонист. И никаких ансамблей. Никаких гитар! И микрофона тогда еще не было! И вот эта певица так мягко, так задушевно исполняла всем известные русские песни, что в зале царила мертвая тишина. Билетеры, гримеры бежали в зал, чтобы послушать Лидию Андреевну. А мы, актеры, толпились за кулисами, чтобы еще раз, чтобы в сотый раз послушать несравненную Русланову.
Но что же было в ней особенного? Скупой жест. Скупая мимика. Едва уловимая легкая улыбка, лукавый прищур глаз, а то вдруг — гордо вскинутая голова или, наоборот, низко опущенная — соответственно эмоциям, переживаемым артисткой. И вместе с тем такая простота, такое отсутствие манерности, свойственной многим нашим эстрадным певицам. Словно бы ничего особенного. Но все это вместе взятое приобретало у нее необыкновенную значительность. Говорило и об огромном даровании, и о трудолюбии, и о глубокой любви к своей Родине и ее песням, и о чувстве ответственности перед зрителем.
Позднее я ближе познакомился с Руслановой, был принят в доме Гаркави и Руслановой, был свидетелем ежедневных репетиций, сотни раз повторяемой фразы. Она буквально изнуряла своего аккомпаниатора — гармониста Максакова, который иногда осмеливался намекнуть Руслановой, что песня готова, а в ответ получал лаконичное:
— Молчи! Песня еще далеко не готова!
— Позвольте, — говорил Максаков, — да ведь мы ее уж исполняли сотни раз!
— Ну и что, — отвечала она, гневно сверкая глазами, — хорошему нет конца! Есть, есть еще недоделанные места! Звучит как-то наигранно, а значит, фальшиво. Надо же, чтобы все шло от души. Ты посмотри, — продолжала она, — как репетирует жонглер. По нескольку часов ежедневно бросает он свои шарики. Ловит — и как будто все в порядке. Ан нет! Боится: а вдруг уронит. И все бросает, бросает, до изнеможения. Зато выходит на эстраду уверенно и спокойно. Или возьми танцевальную пару Редель и Хрусталева. Когда ни придешь к ним — все танцуют и танцуют, хотя уже который год выступают вместе. А мне что надо? Я ведь не оперная певица, а эстрадная. Могу одну фразу спеть на низких, контральтовых нотах, а другую — фальцетом, не в этом дело. Главное — спеть так, как поют ее у нас в деревне, — просто и задушевно. И не себя надо выпячивать, — дескать, смотрите, люди, слушайте, как я здорово пою!
Ведь чего я хочу, когда пою «Ох ты, степь широкая, степь, раздольная! Ох ты, Волга-матушка, Волга вольная!» Чего я добиваюсь? А того добиваюсь, чтобы люди, сидящие в зале, видели эту Волгу, эту степь раздольную. Я хочу, чтобы они ощущали умиление и даже легкую грусть. Недаром в песне поется: «Любовь никогда не бывает без грусти». Ну а «Валенки»? Текст-то примитивный, я знаю, однако я стараюсь так спеть о валенках, о «неподшитых, стареньких», чтобы всем весело было, чтобы заулыбались лица зрителей.
И надо сказать, что Лидия Андреевна всегда добивалась своего.
Я часто из-за кулис смотрел на сидящих в зале и видел взволнованные и радостные глаза зрителей. А что делала Русланова? Да снова — ничего особенного. Когда она доходила до слов «Волга вольная», она поднимала левую руку до уровня лица и затем медленно отводила ее влево, и при ее скупой жестикуляции этот жест буквально рисовал красоту и широту любимой Волги. Это было волнующее мгновение. Но каким огромным чувством надо было наполнить этот жест, чтобы так взволновать зрительские сердца.
Когда же она запевала «Валенки», лица светились улыбками, слышался даже смех, хотя вызвать его, учитывая содержание песни, далеко не просто.

Популярность Руслановой далась ей нелегко. Не путем появления на голубых экранах телевизоров, где артист приобретает известность и популярность только благодаря участию в «Огоньках», «Артлото» и т.д. Нет, это была награда за огромный труд, который в сочетании с природным дарованием представлял собой изумительное явление в области эстрадного искусства.
Когда я описывал резкость Лидии Андреевны во время инцидента в «Эрмитаже» или гневные реплики в ответ на предложение гармониста прекратить репетиции, это вовсе не значит, что я хотел обрисовать ее как сварливую, капризную артистку. Ее резкость, а порой и некоторая грубоватость проявлялись у нее только в вопросах творчества, к которому она относилась без компромиссов и все решала безапелляционно. А вообще в быту это была веселая, остроумная, озорная Лида, обладавшая в избытке чувством юмора.
Когда началась война с белофиннами, Всесоюзный комитет по делам искусств решил организовать фронтовую бригаду для обслуживания наших бойцов и командиров на фронте. Бригада была создана в следующем составе: Лидия Русланова, Михаил Гаркави, великолепный жонглер Виталий Спевак, лучшая танцевальная пара на эстраде Анна Редель и Михаил Хрусталев, вокальный дуэт Хромченко и Юровецкий, баянист Иван Голый, я и мой аккомпаниатор и соавтор Леонид Набатов.

И вот мы в Заполярье — Кем, Кандалакша, Лоу-хи, Ухта. В тридцатиградусный мороз нам приходилось выступать порой на открытом воздухе, на поляне или в лесу. Вот тут обнаружилась стойкость Руслановой и ее преданность своему делу. Несмотря на частые простуды, глотая по несколько раз в день бывший тогда в употреблении красный стрептоцид, она не пропустила ни одного концерта. А всего мы их провели сто один.
Когда нам приходилось переезжать из одного пункта в другой в санитарных поездах, надо было видеть, с какой неиссякаемой энергией Лидия Андреевна переходила из вагона в вагон и в коридоре распевала свои песни, а если проходила мимо койки, где лежал тяжелораненый, она обращалась к нам, актерам:
— А ну, стой, ребята! Дадим здесь концерт полностью. Доставим радость нашему защитнику.
Бригадиром нашей концертной группы был Михаил Минеевич Шапиро, но частенько нами командовала Лидия Андреевна, а мы как-то невольно подчинялись ее властному характеру.
Она, бывало, всегда уговаривала нас перед выездом на очередной фронтовой концерт:
— Веселее, товарищи! Приедем — шутите, рассказывайте анекдоты. Пусть видят наши защитники, что у москвичей хорошее настроение, что мы верим в скорую победу.
Когда уже во время Великой Отечественной войны наши войска, разгромив фашистов под Москвой, освободили Клин, Лидия Андреевна Русланова и я с нашими аккомпаниаторами поехали в легковой машине в только что освобожденный город.
Мы приехали к вечеру, и нас повели на ночлег в маленький домик, в котором жила одинокая женщина. Муж ее был убит фашистами в городе, а сын — на фронте. Домик был разбит снарядом, уцелела одна комната, в которой мы должны были расположиться. Хозяйка приняла нас очень тепло, устроила постели на полу. Дала подушки, одеяла. И после ужина мы стали укладываться. Хозяйка уже задремала на кровати, когда постучали в дверь. Вошла соседка и попросила одолжить ей свечку. Вдруг, взглянув на Лидию Андреевну, всплеснула руками:
— Господи, да что же это такое! Померещилось мне, что ли! Так это ж Русланова у тебя ночует! А ты ей, дуреха, на полу постелила! Да я сейчас соседок кликну, да мы все. — И бросилась на улицу с криком: «Русланова здесь! Русланова!»
Хозяйка глядела на нас ошеломленно. Через несколько минут комната наполнилась взволнованными женщинами, которые с глубоким поклоном подходили к Лидии Андреевне и наперебой приглашали ее к себе на ночлег. Только и слышалось:
— Ко мне иди, ко мне! Да я тебя в постельку теплую уложу, родная ты наша, милая!
И тут наша молчавшая до сих пор хозяйка буквально вскипела и, вся красная от гнева, властно заявила:.
— Никуда она отсюда не пойдет! Поняли!? Она — моя гостья. — И обращаясь к Руслановой: — Извините, дорогая Лидия Андреевна, не распознала я вас сразу при этом свете. Свечка-то маленькая.
Женщины сгрудились у двери и с восторгом глядели на Русланову, а потом начали о чем-то перешептываться между собой. И вдруг одна из них, молодая, красивая девушка, смущаясь и краснея, обратилась к Лидии Андреевне:
— Простите нас за дерзость, но мы такие счастливые, что видим вас так близко. Хотя уже двенадцатый час, но очень, очень просим вас — спойте нам хоть одну песенку.
Лидия Андреевна усмехнулась, поглядела на своего баяниста:
— А ну-ка, вставай, брат, раскрой свою гармонь. — А затем спросила девушку: — Вы знаете слова песни «Степь, да степь кругом»?
— А как же, — перебивая друг друга, зашумели они, — знаем, конечно, знаем.
— Так давайте мы эту песню с вами вместе споем, хором.
И вот в домике зазвучал русский хор по главе с Руслановой. Последние слова Русланова не допела — внимательно слушала, как дотянули соседки. И сказала, повернувшись ко мне:
— Слышал, как поют? Как поют, — в восхищении повторила она. — Спасибо вам, — сказала она женщинам и поклонилась им в пояс. А те бросились к ней, обнимали, целовали и, растроганные до слез, стали расходиться.
Я знал очень много русских певиц, но русской певицы такой, как Русланова, я за долгую мою жизнь на эстраде не встречал! Если вы спросите, какой голос был у Руслановой — сопрано? меццо-сопрано? колоратурное сопрано? Ни то, ни другое, ни третье. У нее был русский голос — со всеми его оттенками, широтой звука, задушевностью и необычайной силой воздействия. Широта ее творческого диапазона была необыкновенной — ей одинаково удавались и лирика, и трагедийность, и безудержная, развеселая удаль. Но, говоря о Руслановой, нельзя ограничиться только характеристикой ее творческих возможностей. Она была еще и очень умна. Слушать Русланову-рассказчицу было так же радостно, как слушать Русланову-певицу. Я слышал ее рассказы о страшном детстве, о нищете, о детском доме и думал, какой воли, настойчивости и труда требовал путь, по которому она прошла. И он стал еще труднее, когда начался ее огромный успех. Но она оказалась достойной своего триумфа — когда пела на ступенях поверженного рейхстага.