Имя Николая Сергеевича Жиляева на долгое время было предано забвению.
Причина проста: в 1937 году он стал жертвой сталинского террора и до очистительного
ветра XX съезда КПСС числился „врагом народа".
Ужасная трагедия оборвала кипучую деятельность Жиляева, одного из тех
мастеров, кто передавал эстафету русской классики новому поколению советских
музыкантов. Ведь он был одним из любимых учеников Танеева, а в 1905 году
кончал Московскую консерваторию по классу Ипполитова-Иванова.
Неординарно складывалась его судьба. Казалось бы, он избрал спокойную
стезю: критика и музыкальная теория, текстология и педагогика, в ранние
годы - сочинение музыки. Однако неуемная натура настойчиво выбивала его
из привычной колеи. В 1907 году он совершил кругосветное путешествие,
посетил в Норвегии своего любимого Грига и позднее был избран членом Лондонского
географического общества. В годы гражданской войны ему довелось служить
библиографом при штабе М. Н. Тухачевского. С тех пор легендарного маршала
и музыканта связывали тесные дружеские отношения. Конечно, это сыграло
роковую роль в судьбе Николая Сергеевича.
Безграничная эрудиция способствовала его плодотворной редакторской работе
в Государственном музыкальном издательстве. Характерный эпизод приводит
в своих воспоминаниях музыковед М. Нахимовский: „Как-то на одном из совещаний
редакции учебно-педагогической литературы заведующий этой редакцией Н.
Выгодский спросил Жиляева:
- Николай Сергеевич, а вы знаете такого композитора Сперонтеса?
- Сперонтеса? - удивился Жиляев. - Нет, не слыхал.
- Гея Давыдовна, - обратился Выгодский к секретарю редакции Г. Скоблионок,
-запишите в протокол небывалое, даже невероятное - Жиляев не знает.
На другой день Жиляев спросил Выгодского:
-Николай Яковлевич, а кто такой был этот самый Сперонтес?
- Не-не. знаю, - запнулся Выгодский. -Занесите в протокол - Выгодский
не
знает. Сперонтес - псевдоним композитора Иоганна Сигизмунда Шельце из
Лейпцига, жившего в первой половине века.
И даже этот, казалось бы пустяковый, разговор принес пользу: он помог
Выгодскому отобрать произведения Сперонтеса для его „Хрестоматии по общему
фортепиано", изданной в 1934 году".
Весь жар своей души Жиляев отдавал воспитанию молодых музыкантов в стенах
Московской консерватории. Здесь он преподавал с 1925 года, и у него прошли
отличную школу многие известные впоследствии мастера нашего искусства.
Среди них композитор Евгений Кириллович Голубев, который вспоминал в 1966
году: „Обладая столь грандиозными знаниями в самых различных областях
культуры, Николай Сергеевич в своей педагогической работе никогда не ограничивал
задачи, стоящие перед молодым композитором, узкопрофессиональным кругом.
Метод сравнительного анализа со смежными искусствами, их жизненные связи
были его постоянным и основным педагогическим принципом. Это заставляло
молодого музыканта уже в начале своей деятельности серьезно задумываться
над предстоящими ему задачами и той ответственной ролью, которая отводится
художнику в жизни общества. Рассматривая какое-либо сочинение, приносимое
ему автором, Н. С. точно указывал на те или иные недостатки, имеющие в
нем место, исходя не из личного вкуса и симпатии, а из задач, с которыми
автор еще не справлялся.
Как педагога Николая Сергеевича Жиляева нельзя отнести к строгим методистам,
шаг за шагом ведущим своих учеников к овладению установленными нормами.
Он воздействовал на учеников одновременно с нескольких сторон, всячески
стремясь развивать их творческую фантазию и воображение. Очень ценным
было его умение подкреплять свои критические замечания показом конкретных
примеров из самых различных сочинений больших композиторов.
При этом Николай Сергеевич никогда не навязывал своего решения, а доставал
ноты и показывал, как бы в аналогичном случае поступили Бетховен, Шопен,
Чайковский и другие мастера. Делал он этот анализ с поразительным проникновением
в самую сущность творческого процесса, как бы раскрывая творческие „секреты"
того или иного стиля. Стилистом же он был исключительным, возможно, -
не имеющим себе равных. Эти качества он непрерывно стремился развивать
у своих учеников. Раскрывая неизвестный вам фортепианный том, Николай
Сергеевич по одной странице требовал назвать автора; кроме того, нужно
было ответить, к какому периоду творчества это сочинение относится и в
чем заключалась эволюция фортепианного стиля автора. Так же изучались
оркестровые и камерные партитуры.
Общение с Николаем Сергеевичем обогащало ежечасно, его неожиданные, часто парадоксальные суждения, вопросы, с которыми он к вам обращался, заставляли вас быть максимально мобилизованным и все время вооружаться знаниями, чтобы как-то противостоять в возникающих с ним спорах на самые различные темы. Споры же эти никогда не прекращались, были очень интересны и очень полезны, так как привлекали для доказательств обширный материал, расширяли кругозор и заставляли о многом задумываться. Значение этих споров нельзя переоценить, можно утверждать, что они приобретали методологическое значение в воспитании будущих музыкальных деятелей. Увеличивая знания, они возбуждали творческую пытливость и воспитывали критическое отношение также и к себе самому.
Проводя параллели с явлениями жизни и природы, Николай Сергеевич умел
очень образно, углубленно довести свою мысль до сознания студента. Раскрывая
содержание музыки, он утверждал ее имманентную программность. Художественный
образ, навеянный жизнью, природой, помогал развитию фантазии, усиливал
яркость, лишал абстрактности. Тем самым у студента с самого начала воспитывалось
сознание, что не может быть искусства самого по себе, что большое искусство
обязательно связано с жизнью народа, с природой, с окружающим миром. Поясняя
свое отрицательное отношение к атональной музыке, он приводил в пример
человека, вышедшего из дома, но неспособного вернуться обратно из-за потери
дороги. Именно когда Парсифаль под действием чар Клингзора теряет ориентацию,
Вагнер дает в оркестре атональное звучание.
Музыкальный авторитет Н. С. Жиляева не имел себе равных. Его феноменальная
память позволяла ему безошибочно воспроизводить исторические факты, называть
любые даты.
Своим пытливым, казалось всеобъемлющим, умом он всесторонне, объективно
раскрывал общественно-эстетические ценности самых различных творческих
направлений. В одном лице он совмещал в себе учителя по всем дисциплинам.
Он преподавал полифонию, гармонию, инструментовку, формы и свободное сочинение,
- и все это в связи с общей историей искусств.
Педагогическая деятельность Николая Сергеевича продолжалась и за пределами
консерватории. В его квартире на Чистопрудном бульваре чуть ли не ежедневно
собирались музыканты различных специальностей. Его бывшие ученики, ставшие
известными музыкантами, профессорами Московской консеватории, постоянно
поддерживали общение с Николаем Сергеевичем, показывая ему свои новые
сочинения, музыкально-теоретические исследования, делились музыкальными
впечатлениями, играли в четыре руки. Круг музыкантов, общавшихся с Николаем
Сергеевичем, был очень широким, наряду с его непосредственными учениками:
А. Н. Александровым, С. Е. Фейнбергом, Л. Н. Книппером, А. Ф. Козловским,
B. В. Нечаевым, В. Г. Фере, Ю. М. Яцевичем, О. К. Эйгесом, С. С. Скребковым,
К. П. Кондрашиным, Ю. М. Оленевым, Э. Л. Компанейцем, В. Я. Шебалиным,
А. И. Хачатуряном, И. Я. Рыжкиным, Г. Мушелем, И. Михновским, Ф. Е. Витачеком
и другими, - приезжали музыканты иногородние, представители других школ.
Часто приезжал показывать свои сочинения Д. Д. Шостакович. Суждения Николая
Сергеевича всегда представляли исключительный интерес, даже если автор
не соглашался с услышанным. Часто высказываемые им соображения носили
парадоксальный характер или воспринимались как таковые. Но это было так
неожиданно ново и интересно и за ним всегда ощущалась такая большая и
глубокая мысль, что пройти мимо нее было невозможно и она становилась
как бы новым испытанием прочности ваших творческих позиций."
Музыкально-педагогические традиции Московской консерватории, идущие от
C. И. Танеева, сохраняют свое большое значение для нас и сегодня. Они
немыслимы
без Н. С. Жиляева, любимого ученика Танеева.