Художественное своеобразие частушки, какой мы ее знаем сейчас, тоже
складывалось постепенно. Даже те ее признаки, которые считаются коренными
— правильная рифма, четкий ритм и строфика, — выработались не сразу. В ранней
частушке, только что отпочковавшейся от песни, эти признаки встречаются
порознь и обычно не на протяжении всего текста. Однако благодаря творчеству
тысяч и тысяч исполнителей в сравнительно короткое время была выработана
гибкая, очень удобная и совершенная форма. Разнохарактерный, разностильный
материал, который хлынул на первых порах в частушку — старая народная песня,
песня литературного происхождения, «жестокий» романс, фабричный фольклор,
— был очищен, облагорожен и сведен в определенную художественную систему.
В целом эта система опирается на вековые традиции народного искусства. Все
основные приемы, выразительные средства русского фольклора, и в особенности
песенного, можно найти и в частушке.
Повторы встречаются в частушке нередко — и простые повторения («Мама, горе,
мама, горе»; «Милый, таю, милый, таю, Милый, таю, как свеча»), и единоначатия
(«Оба-два на лед ходили, Оба-два каталися, Оба-два меня любили, Оба отказ
ал ися»), и повторения с переносом ударения («Сено косила, косила»; «Редко-наредко-редко»),
и повторения слов одного значения («Хорошо ты, Катя, пляшешь, Хорошо ты
дроби бьешь»), одного корня («Горе горькое»), и повторение сходных синтаксических
конструкций («Хорошо на горке жить. Под горой дорожка. Хорошо того любить,
У кого гармошка!»). В отличие от других жанров устного творчества, где повторы
обычно употребляются для замедления действия (ретардации), для придания
речи торжественности, величавости, в частушке этот прием почти исключительно
служит для выделения, подчеркивания наиболее важного слова или словосочетания.
Постоянные эпитеты русского фольклора известны и частушке (полынь — горькая;
дорожка — дальняя; лужок, сад — зеленый; лес — темный; речка — быстрая;
море — глубокое; поле — чистое; лицо — белое и т. д.). Однако лаконичная
частушка обращается к ним значительно реже—главным образом в лирике, стоящей
бхнже к лирической песне, ы вообще в более архаичных или просто в заимствованных
из десен •фрагментах. Незначительное число постоянных эпитетов выработала
сама частушка (девчонка — боевая; подруга, товарка— дорогая, задушевная;
ларенек — сероглазый). Эти употребляются шире. Очень любит она создавать
новые, свои словечки. Как правило, новообразования возникают на основе хорошо
известных корней и понятны без всяких разъяснений. «Ой, глазки мои, серые
прищурки», — поет девушка. А обращаясь к парню, говорит: «Ты залеточка,
залеточка, вертучые глаза.». В третьей частушке залеточка выразительно назван
«вертоголовым», в четвертой поется: «Мой миленок, повертёнок Поаертушечка
моя!» Парень тоже может быть очень ласковы («Идет моя желвшшща»), может
и пошутить («Эх, милка моя, Приманилка моя»), и зло осмеять («Навязница
моя»).
В тех случаях, когда заваченме ношяго слояща не очевидно или оно может иметь,
различные толкования, в тексте так или иначе даются пояснения.
«Растяни игриночку..». Слово «растяни» в частушке всегда употребляется
в сочетании со словом «гармонь», «тальяночка». Поэтому и «игриночка» не
может вызвать у певца и слушателя никаких сомнений.
Очень часто необычное слово соседствует с тем словом, от которого, оно
происходит: «Тучка на тучку Натучилжь»; «Капуста, капуста Капустится».
Вы родители-губители,
Зарезники мои.
Без ножа меня зарезали —
С миленком развели.
А вот еще более интересный случай. Здесь неологизм не только поясняется
словом того же корня, но, как эта часто бывает в поэзии, вызывает определенную
ассоциацию, становящуюся полноценным художественным образом:
Моя милочка—крутилочка,
Крутое колесо.
Закрутила мне головушку
И думат — хорошо.
Старые диалектные формы в наши дни нередко вызывают комический эффект:
По деревне ходитё,
Играете и поетё,
Мое сердечко раздражаетё
И спать не даетё.
Частушка ищет, пробует, шутит, выгибает слово так и этак; «Дайте са-верью с вере-верью Тальй-верью возить» (то есть дайте сани с веревкой—тальянку возить).
По деревне идет парень,
Он играет в гармозень.
На нем новая рубаха,
На пузени ремезень.
С неистощимой изобретательностью использует частушка раз» личные словообразовательные элементы и прежде всего — суффиксы. Лирическая по своей природе песенка, частушка почти каждый раз обращается к ласкательно-уменьшительным словам:- ягодиночка, беляночка, золотиночка, маменька и даже мнечушки.
Не скажу, в какой дерёвенке
Веселенький народ.
Возле саменькой часовенки
Мой миленький живет.
А как стилистически точно употребляются эти формы:
За стеклянным дверям
Стоят кружки с жеребьям.
Вытащи, мой родненький,
Жеребьек негодненький!
В первом двустишии — все чужое, враждебное; ни одного уменьшительного
словечка. Во втором все светится лаской и надеждой: вдруг он освободит
от солдатчины, этот «жеребьек негодненький»! «Негодненький». Трудно придумать
более необычное сочетание, но до чего оно тут к месту!
Приставка — чисто грамматическая категория. Однако и она обрела в частушке
что-то новое, то, что называем мы художественностью, выразительностью,
экспрессией. «Раздевчоночка» — прекрасное слово, несущее в себе и понятие,
и эпитет. «Расподлая душ а», «по-заглазно меня хаешь», «расхороший».
До чего ветер додует,
До чего-то дошумит;
До чего мое сердечушко
Доноет, доболит.
Частушка любит слово нарядное, такое, которое не только несет в себе определенное понятие, но еще и звучит выразительно: «Я у тополя потопаю.»; «Я любила, ты отбила, Так люби облюбочки.»
В речке камешки — не камешки,
Снежки — не ледешки.
Вы не думайте-ка, девушки,
Дружки — не женишки.
Я любила черта,
Уважала черта.
У него, у черта,
Я уже четверта.
Парень вздумал поколотить девушку. Ее ответ лаконичен и самой своей отточенностью
уничтожает обидчика: «Широка река Ока, Но коротка его рука».
А »та частушка — вся улыбающаяся, добрая, лукавая, какая-то неторопливая:
Я любила Мишу-то
За рубашку вышиту.
Рубашка шелком вышита,
Хороший парень Миша-то.
Частушечные строки «Тише, тише, тишина, Идет гармошка Мишина» почти повторяют
державинскую находку: «Затихла тише тишина».
Во всех этих примерах поразительна не только звукопись, но и рифмы.
Частушка знает все системы рифмовки, хотя предпочитает, как и письменная
поэзия, перекрестную. И она свободно, поистине мастерски пользуется рифмой.
Вот гипердактилическая, да еще составная: холоднешенькая — молодешенька
я; дактилическая: «Эх, линия, тебе нет конца, Я русская — люблю украинца»;
русая — рас-стаюся я. О женской и мужской рифме и говорить нечего. Нередко
встречается в частушке внутренняя рифмовка:
На пенек встану,
На лесок гляну,
Без тебя, бригадир,
Словно лист, вяну.
Все ребята задаются:
Я жених, и я жених.
Трали-вали и так дале,
И чихали мы на них!
Внутренняя рифма особенно часто возникает там, где концевая рифма ослаблена
или совсем отсутствует.
Нашему письменному стихотворству понадобились многие десятилетия на то,
чтобы понять разницу между рифмой графической и фонетической. Для создававшейся
устно частушки такой проблемы не существовало вовсе. Ее рифма всетда исходила
из живого звучания слова:
Посылала мать говеть,
А я начала реветь: —
Не пойду на исповедь
Себя дурой выставить.
Частушка легче, быстрее, чем письменная поэзия, нашла дорогу к ассонансу (который давно был известен фольклору) и к ассонансной рифме. То, что некоторые поэты и читатели считают завоеванием наших дней, новаторством или, в крайнем случае, относят к десятым— двадцатым годам нынешнего столетия, широко использовалось еще ранней частушкой в середине прошлого века:
..Старик, старик, старик!
Борода твоя горит,
Выйди на снег,
Борода погаснет.
Частушечная рифма (в том числе и старая) по богатству, точности, находчивости, что ли, не только не уступает рифмам современной поэзии, но нередко даже превосходит ее. В родной деревне М. Исаковского автору этих строк довелось записать дореволюционные «страдания»:
Мамашенька, что мне делать?
У нас солдатки лучше девок.
А на родине А. Прокофьева, на Ладоге, — слышать строки, как бы специально демонстрирующие фольклорную поэтическую технику:
У дружка лошадка сера,
Звал кататься, я не села.
Потому не села я —
Девочка несмелая.
Об образах частушки можно говорить бесконечно. Они так выразительны, так осмысленны, емки, так много в них неожиданных, но точных наблюдений, что ни один поэт не должен пройти мимо этого богатства. «Какую маленькую, тоненькую Ставят под венец…» И слова-то обыкновенные, а вот берут за сердце.
На ретивом на моем
Вода холодная со льдом.
Она не тает, не бежит,
А белой льдинкою лежит.
Я, бывало, вкруг милого
Как ласточка вилась.
А теперь-то, как от бережка
Водичка отлилась.
Долго можно размышлять над этими строчками:
Расхороший паренек
В поле кустичек зажег,
Руки грел, играл и пел: —
Какую дролечку поддел!
Перед морем течет речка,
Впереди нее — ручей.
Почему же любовь первая
Бывает горячей?
Образность современной частушки связана с кругом современных представлений и предметов, подчас очень удачно обыгранных»
Как у наших у ребят
Голова из трех частей:
Карбюратор, вентилятор
И коробка скоростей.
В четырех частушечных строчках, как на магнитофонной ленте, звучат живые голоса людей, живая, естественная, не искаженна стихом интонация. Обычный зачин: «Электрические лампочки Горели и горят.,» И наивный голосок совсем молоденькой девчонки:
Как же парами-то ходят?
И чего же говорят?
А рядом совсем иные голоса, как будто вступает могучий хор:
Мы не спать пришли,
Не дремать пришли —
Пришли пробовать вино,
Не прокисло ли оно.
Принято считать, что частушечные ритмы ближе всего к силлабо-тоническим
размерам, в особенности к хорею.
В. Брюсов писал: «Склад новых народных песен (частушек) — почти тонический,
но со смелыми ипостасами, анакрусами, синересами и т. д., переходящий
иногда в склад двух- трехдольников».
Новейший исследователь А. Квятковскнй в очень содержательной работе решительно
возражает всем своим предшественникам: ритмика наших частушек, говорит
он, «не поддается анализу с точки зрения ямбо-хореической теории стиха».
Частушки «принадлежат к классу четырехдольников», который он подробно
описывает.
Вопрос остается спорным, но все авторы сходятся на том, что частушка имеет
свое оригинальное ритмическое строение, отличающееся от ритмического строения
произведений других жанров фольклора. И это хорошо показал А. Квятковскнй,
одним из первых применивший к частушке методы количественного и качественного
анализа. Нужно только учитывать, что частушка поется, а не читается. Частушка
распадается на несколько видов. И почти каждый имеет свои особенности.
Изучение ритмики помогает также понять генетические связи этих видов (например,
плясовой частушки и плясовой песни).
Строение, композиция, синтаксис частушки так же бесконечно разнообразны,
как и самая мысль, заключенная в четырех кратких строках. Но есть прием,
о котором нужно сказать особо.
Частушка широко воспользовалась параллелизмом старой песни, при котором
человеческое переживание сопоставляется с какими-то явлениями из мира
природы. Возникновение параллелизмов, устойчивой символики связано с древним
анимизмом — одушевлением природы. В XIX веке это было уже фактом художественного
мышления. Привычные, хорошо известные символы облегчали восприятие
текста, усиливали его эмоциональный настрой. »
Подкошенная травинка
Никогда не отрастет.
Полюбленная девчонка
Никогда не расцветет!
К концу прошлого века значение символов стало забываться. Для параллельных
сопоставлений теперь могли быть использованы любые образы — электрические
лампочки, чугунка.
Нельзя сказать, что рождается заново, но быстро растет количественно другая
система — зачинов, идущих от новых, живых впечатлений. Это реально-бытовая
образность:
Что-то сделалось теленочку,
Не стал водицу пить.
Он чужую крышу кроет,
А своя закапана.
Вторым следствием забвения символов было то, что устоявшиеся зачины получили
возможность свободно переходить из темы в тему, Стало проще сложить новую
частушку. Сколько самых разнообразных текстов начинается, например, со
слов: «Я на бочке сижу», «Я по бережку ходила», «С неба звездочка упала»!
Другой путь развития частушки — более полное использование строфы для
прямого выражения содержания. В самом деле, очень неэкономно расходовать
одну, а то и две строчки для зачина, который все чаще и чаще терял свой
внутренний смысл, становился просто приемом («На окошечке клубочек Туго-натуго
навит Я не знаю, где миленочек, В плену или убит?»). Среди вновь рождающихся
припевок больше текстов со «сквозным действием». Здесь сюжетную нагрузку
несет каждая строка, каждый образ:
У кого забавы нет,
Заявляйте в сельсовет
Павлушке - председателю,
Чтоб нашел симпатию.
Итак, основные художественные средства, которыми владеет частушка, принадлежат
не ей одной, а и другим традиционным жанрам русского фольклора, что лишний
раз доказывает их родственную близость. Вместе с тем эти средства частушкой
используются или по-другому, или значительно реже. Развитие частушки как
особого рода народного искусства состояло в постепенном освобождении от
общефольклорных творческих приемов и в выработке своих собственных творческих
принципов.
Поэтика фольклора складывалась таким образом, что каждое выразительное
средство, каждый художественный прием, кроме того, что они служили идейно-эстетическим
целям, направлены были- на то, чтобы облегчить запоминание и устную передачу
текста, ибо фольклор — искусство, живущее только в устной форме. Постоянные
эпитеты, многочленные параллельные построения, отрицательные сравнения,
традиционные символы, общие места, различные виды повторов в несколько
раз уменьшали объем материала, который нужно было запомнить в каждом произведении.
Отличие частушки от других жанров фольклора, включая песню, состоит в
том, что она в значительной степени отошла от этого. Тут частушку можно
сопоставить с другим новым жанром — с рабочей гимнической поэзией, а оба
названные жанра — с литературой.