Как отнеслись русские музыканты к северным былинным напевам
и какого рода записи имеем мы от них?
Первым из больших музыкантов, обративших внимание на былины, был Н.
А. Римский-Корсаков, внесший в свои сборники (1876- и 1882) шесть
одноголосных былин. Однако самостоятельно, на месте, он ни одной былины
не записал, взяв все от других собирателей — М. Стаховича, М.П. Мусоргского,
Кирши Данилова и других. Все шесть былин обработаны Римским-Корсаковым
одноголосно.
В последующих сборниках — Истомина и Дютша (1886), А. Григорьева (1904
и 1910), Маслова и Маркова (1905) и А. Маслова (1911) — все былины представлены
также в одноголосном виде, будучи записаны, как видно из паспортов,
от одиночек-сказителей. Однако в последних из указанных сборников имеется
и несколько многоголосных
былин и песен — с пометками, что пелись они двумя или несколькими
исполнителями; из этого мы заключаем, что одноголосие для северных былин
не является законом и проводится в записях лишь там, где собиратель
имеет дело с одним исполнителем (сказителем). Более чем вероятно, что
и северные былинные напевы, будь они записаны не от одного исполнителя,
а от группы в два, три или несколько певцов, оказались бы многоголосными.
Однако первые собиратели песен с напевами пошли по проторенным
текстовиками следам и, как и те, записывали свои былины от одиночек-сказителей,
отчего и в записях получались одноголосные былины.
Преклонение перед авторитетом выдающихся собирателей-филологов —
Гильфердинга, Бессонова, Киреевского и других,— излишнее доверие к напевным
сборникам крупнейших русских музыкантов Балакирева и Римского-Корсакова
дезорганизовали собирателей-музыкантов конца
XIX и начала XX в., и они в своих одноголосных записях пошли по пути
первых собирателей-музыкантов, в свою очередь, введенных в заблуждение
собирателями-текстовиками.
Последние работы ленинградских фольклористов, как уже было указано,
дают ясные доказательства того, что и на Севере, — по крайней мере,
на Мезени и Печоре, — бытует многоголосная традиция исполнения былин.
«Известен ряд случаев,— говорит А. Астахова в «Былинах Севера»,— когда
братья или приятели собирались и пели вместе или друг другу», причем
на Печоре совместное пен и е былин несколькими
сказителями вообще было очень распространено; вследствие этого и в записях
Астаховой былины, как и следовало ожидать, оказались многоголосными;
например, напев XI «О Дюке Степановиче», с расщеплением на два голоса,
пели двое; напев X — двухголосный — пели четверо, напев IX— трехголосный
— пели также четверо.
Из семи мезенских былинных напевов, помещенных в той же книге, шесть
исполнялись одним голосом: получалось одноголосие. Но вот Седьмой —
«Во стольном городе» — был исполнен двумя «сказителями»,— и уже одноголосия
нет.
Приведенные факты говорят о том, что на всем пространстве, необъятной
Руси среди русского населения бытует многоголосие и что наш Север, Архангельская
и Олонецкая области, не может составить исключения, ибо населен
он в основном выходцами из русских областей— Новгородской (ушкуйники),
Псковской и с верховьев Волги.
Авторы «Замечании о напевах мезенских и печорских былин»
отмечают
(в той же работе Астаховой), что «на Печоре при хоровом исполнении
былин наблюдаются именно сознательные подголосочные разветвления, то-есть
та же многоголосная фактура, которая имеет место в печорской песенной
традиции».
Если мы обратимся теперь к географической карте РСФСР, к ее европейской
части, и проследим локальную распространенность одноголосия и многоголосия,
то увидим, что в более отдаленных от культурных
центров местах, по огромному сектору периферии, начиная с Дона и Воронежской
области, — по Уралу (Уфа), на Печоре и Мезени, по Пинеге, в наибольшей
же чистоте среди донского казачества бытует
многоголосная форма русской песни, гетерофония; между тем, ближе
к Ленинграду, в Архангельской области и в районе Прионежья, то-есть
там, где скорее всего можно было бы ожидать развитого многоголосия,
— в записях мы видим одноголосный примитив.
И в то же время в Вологодской области фонографическими
записями зафиксирована опять многоголосная форма.
Картина эта может получить объяснение лишь в свете концепции возврата
одноголосия в районах хотя и менее отдаленных, но больше подвергшихся
воздействию в определенном направлении со стороны собирателей «а протяжении
почти сотни лет. Правда, это
воздействие носило скорее характер пассивный, нежели активный; но
если в течение долгого времени непрерывно культивировать одну сторону-
текст, другую же — напев — игнорировать, то в конце концов получится
то, что мы наблюдаем в северных записях; развитость текста и атрофию
напева, сведенного к примитивному речитативу или полуречитативу, продолжительностью
от шести до двенадцати—тринадцати четвертей.
Совершенно другую картину мы видим в казачьих былинах: напев здесь мелодийного
(не речитативного) характера, в 50 четвертей в среднем,— в несколько
раз превышает северный напев; текст же соответственно
уступает последнему в «обширности, обстоятельности и сохранении
деталей» (академик Вс. Ф. Миллер)