Русские народные песни о крестьянских войнах и восстаниях

 



Ноты и тексты исторических песен о Степане Разине и крестьянской войне

 

 

Песни о крестьянской войне под руководством Емельяна Пугачева и безыменные песни

 

 

Крестьянская война под руководством Емельяна Ивановича Пугачева (1773— 1775), разразившаяся через столетие после разинского восстания, породила свою устную поэзию, выразившую с еще большей резкостью освободительные стремления закрепощенных масс.
Царское правительство всячески вытравляло пугачевский фольклор, но, несмотря на угрозы и жестокие репрессии, он слагался и, передаваясь тайно, приобрел огромную агитационную силу. Песен о пугачевском восстании известно значительно меньше, чем рассказов и преданий. Естественно, в народе боялись петь их открыто, особенно для собирателей.

Мелодии- пугачевских песен опубликованы лишь в советское время. Но и по отрывочным материалам, дошедшим до нас, можно судить о содержании и некоторых характерных особенностях пугачевского песенного фольклора. По сравнению с песнями о Степане Разине и о вольных людях, пугачевские отмечены большей суровостью. Известны переработки разинских песенных сюжетов применительно к Пугачеву, и можно с уверенностью полагать, что они пелись на „голоса" разинских.
Старинная песня „социального протеста" „Не шуми, мати, зеленая дубровушка" (см. 60—63) соединяется в народной памяти как с образом Разина, так и с образом Пугачева. Глубину идейно-художественного содержания этой песни о допросе царем и наказании „детинушки крестьянского сына" оценил Пушкин. Именно этой песней он рткрывает свои переводы народных песен на французский язык, выполняя просьбу французского литератора Лёве Веймара — ознакомить с русской народной поэзией общественность Франции. Хорошо зная пугачевский фольклор, он использовал его при изображении стана Пугачева в 8-й главе „Капитанской дочки". Самим текстом этой песни и картиной ее исполнения великий поэт раскрыл думы и настроения пугачевцев: стремление к воле, стойкость и вместе с тем обреченность этих сильных людей.

Чрезвычайно ценны дошедшие до нас песни сторонников пугачевского восстания. Это песни: „Ой да ты, батюшка, вот и Оренбург-город", „Из Уралечка пышет пламечко", а также песня „Ветер с поля, туман с моря". (См. 54—56). Они рисуют душевные переживания масс, стремившихся принять участие в восстании. Песни „ИзУралечка" и „Ветер с поля" передают отношение к Пугачеву горнозаводских крестьян и „работных людей", которые, как известно, охотно шли под знамена восстания. Отрывок песни „Ветер с поля" в том виде, как он записан с мелодией в 1953 г., не совсем ясен по содержанию. Но сопоставление его с вариантом, записанным без мелодии,1 убеждает в мысли,* что помещаемый в сборнике отрывок принадлежит к пугачевскому циклу. (См. 56). Обе песни родственны между собой; они связаны любовной темой и параллельными поэтическими образами (орлика сизокрылого, ворона сизокрылого). Однако в то время как в тексте 1938 г. любовная тема объединяется с темой пугачевского восстания и именно в этом плане получает широкую разработку, текст 1953 г.„ записанный с мелодией, обрывается на любовной теме.
Большое значение для понимания сложности пугачевского репертуара имеет песня „Ой да ты, батюшка, вот и Оренбург город!". (См. 54). В этой песне, отразившей народное восприятие и оценку событий, рисуются переживания солдат и казаков, которые, повинуясь начальству, должны были сражаться против восставших, но в действительности были на стороне их и мечтали перейти в стан Пугачева. Песня передает думы казака, который, по приказу начальства, должен итти в Оренбург и убить Пугачева. Однако, раздумывая о происходящих событиях, воин признается:

Ой, не стану ловить, не стану его губить.
Ой, да не стану губить,
Пускай бьется за нас Емельянушка,
Пускай бьется за нужду народную.

(См. 54).

Интересно отметить, что песня эта, помещенная в собрании Киреевского,, обрывалась на приказе убить Пугачева. Новый вариант, даваемый в настоящем сборнике, подтверждает предположение, что песня эта пелась по-разному, в зависимости от того, кто мог слышать ее.2 Исполняемая без последней строфы., она звучала как песня правительственных войск, а с прибавлением финала приобретала смысл пугачевской.
Одна из самых ярких песен в пугачевском цикле — эта песня, противопоставляющая Пугачева и графа Панина, главнокомандующего правительственных войск, „усмирителя бунта". Песня эта сложилась на основе подлинного факта. Граф Панин увидел Пугачева в Симбирске 2 октября 1774 г. По распоряжению императрицы захваченного Пугачева везли в клетке через все города, которые ранее были заняты восставшими и где еще так недавно простой народ подносил им хлеб-соль. О встрече Пугачева с Паниным сохранились исторические свидетельства. Сам граф писал об этом кн. Волконскому и с гордостью сообщал, что Пугачев получил от него несколько пощечин. Для полной оценки этого признания необходимо добавить, что герой крестьянской войны был скован цепями по рукам и ногам.
Замечательное описание встречи Пугачева с графом Паниным, основанное, несомненно, на народных преданиях, Пушкин включил в 8-ю главу своей „Истории Пугачева":
„Пугачева привезли прямо во двор к графу Панину, который встретил его на крыльце, окруженный своим штабом. — Кто ты таков? — спросил он у самозванца.— Емельян Иванов Пугачев, — отвечал тот. — Как же смел ты, вор, называться государем? — продолжал Панин.—Я не ворон, — возразил Пугачев, играя словами и изъясняясь, по своему обыкновению, иносказательно, — я вороненок, а ворон-то еще летает".
Характер реплик Пугачева во время этой беседы подтверждает также акад. Рычков. Как очевидец событий, он вспоминал, что на вопросы графа Панина Пугачев отвечал „очень смело и дерзновенно".
О Пугачеве, предводителе восстания против бар, и о графе Панине — „усмирителе" народ имел собственное мнение и выразил это мнение в своих песнях и преданиях. Здесь с особой подробностью передаются смелые, вызывающие ответы народного героя, а также изображается то впечатление, которое они производят на бар и высоких чиновников. В ответах Пугачева, как они приводятся в песне о встрече Пугачева с Паниным, выражена оценка событий самими массами; в них звучит ясное подтверждение справедливости народного гнева. Характерно также изображение того смятения и испуга, которым охвачен граф Панин, когда он слышит грозные речи Пугачева. (См. 57). В этой части песни с ясностью выражены уверенность народа в своей силе и признание бессилия притеснителей. Песня о встрече Пугачева с графом Паниным была опубликована в дореволюционный период только в единственной записи.
В настоящем сборнике помещаются мелодия и фрагмент новой записи, произведенной в советское время. (См. 57). Новый текст представляет собою несомненную контаминацию, свидетельствующую о существовании еще других, пока неизвестных нам песен освободительной борьбы, и нуждается в специальном исследовании. В наш сборник включена только первая часть песни, бесспорно относящаяся к пугачевскому циклу.

Тема правоты дела Пугачева объединяет все песни. Герой восстания бьется „за нужду народную", попадает в темницу и закован в кандалы за волю, „за житье свободное". Потомки горнозаводских крестьян и „работных" людей с любовью вспоминают, что, подобно родному отцу, он заступался за них, „сирот горемычных", и раздумывал за них „крепкую думу".
В пугачевском цикле еще теснее, чем в разинском, тема справедливой борьбы объединяется с темой беспощадной мести угнетателям. В некоторых случаях песни прямо начинаются с гневных, пронизанных едкой иронией обращений к врагам народа: „Ты молись богу, вор Панин", или „Спасибо тебе, Панин, что ты не попался".
Пугачевский песенный фольклор носит явные следы участия в его создании
широких народных масс, активно включавшихся в крестьянскую войну и сочувствовавших ей: крепостного крестьянства, казачества, солдат, „работных" людей.
С одной стороиы, в пугачевских песнях ясны традиции разинской песенной поэзии; с другой стороны, в связи с условиями своего времени, пугачевские песни развиваются по линии новых песенных традиций, примыкая к безыменной антикрепостнической поэзии XVIII в., а также к солдатской и к песенной поэзии „работных" людей.

В советскую эпоху воспоминания о подвигах народа в крестьянской войне под руководством Пугачева вдохновляют творческие коллективы и отдельных сказителей на создание новых произведений. К таковым относится, например, песня-сказ „Из-за синих гор, да высоких гор", созданный Е. В. Зайцевой на южном Урале. Это произведение несет на себе печать уже более позднего общественно-политического сознания и говорит об оценке крестьянской войны XVIII в. представителями масс советского времени. Создание подобных произведений свидетельствует о развитии освободительной поэзии прошлого в наши, дни. (См. Прилож., 10).