Л. Мархасев - Композитор Андрей Петров

А. Петров ноты



Книги, нотные сборники для фортепиано

 

«Невольник чести»
«Пушкин»

 

 

После премьеры «Петра» композитор ощутил беспокойное нетерпение. Властный императив «нужно писать!» вновь заявлял о себе.
Касаткина и Василёв предлагали продолжить работу над оперой о Петре, создать ее вторую часть. Им виделись картины музыкальной драмы о молодом и дерзновенном царе-преобразователе в разгар его реформаторской деятельности, о его трагическом противоборстве с сыном Алексеем, о закладке Санкт-Петербурга и петровских ассамблеях.
Полгода Петров давал себя убеждать, что вторая часть «Петра» необходима, и даже проигрывал в своем воображении столь живописные и выигрышные с точки зрения музыкальной драматургии сцены. Мысль об этом сразу являлась ему по утрам, едва он успевал проснуться.
Но однажды утром она не пришла. О второй части «Петра» композитор нехотя вспомнил только днем. Убежденности, что делать это надо, не было: если он вернется к Петру, ничего нового он уже не скажет.
И тут возникло другое имя: Пушкин!
Впрочем, для композитора они всегда стояли рядом: Петр и Пушкин. Работая над оперой о Петре, он постоянно обращался к пушкинской прозе и стихам о великом царе.
Был еще один, не вполне обычный импульс. Как-то композитору довелось присутствовать на приеме, который мэр Ленинграда устроил в честь американского сенатора Роберта Кеннеди. Выступая, Кеннеди сказал, что для него Ленинград олицетворяют три имени: Петр, Пушкин, Ленин.
Итак, Пушкин?
Касаткина и Василёв, словно подслушав внутренние монологи Петрова, однажды спросили:
— А что если сделать спектакль о Пушкине?
Каким будет этот спектакль, они еще не знали.
Как подступиться к такой громаде, как Пушкин? Без творений великого поэта не было бы русского музыкального театра. Но сам Пушкин — герой музыкального спектакля?
Вот уже полтора века в России существует религия, к которой не причастны ни церковь, ни государство. В начале этой одухотворенной высокой поэтической религии было Слово. Русское Слово Пушкина. И подобно тому, как современное летоисчисление ведется от Рождества Христова, так очень многое в летоисчислении отечественной культуры можно было бы отсчитывать от рождения Пушкина.
Еще Гоголь в 1832 году сказал: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в конечном его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет».
Срок, предначертанный Гоголем, пока не истек. Подождем еще полвека.
Впрочем, нужно ли ждать? Быть может, разгадка вечной незаменимости Пушкина как раз в этом: он всегда с нами, в сердце и памяти.
Где кончается «мой Пушкин» и начинается «наш Пушкин»? Или, напротив, когда «наш Пушкин» становится «моим»?
Когда Марина Цветаева в марте 1937 года прочла в Париже доклад «Мой Пушкин» («с ударением на мот), через несколько дней в одном из писем она призналась: «Никто не понял, почему Мой Пушкин, все, даже самые сочувствующие, поняли как присвоение, а я хотела только: у всякого — свой, это — мой».
Дядя подарил Андрею томик Пушкина в 1943 году. И сделал такую надпись: «Пусть осенит тебя гений Пушкина во всех делах твоих. На память о временах трудных и суровых».
Мир Пушкина стал миром Петрова не только потому, что с детства строки великого русского писателя для него были самым сильным и глубоким личным впечатлением и переживанием. И не только потому, что город, в котором живет Петров, его камни, реки, острова, небеса освящены гением Пушкина. Пушкин был и среди первых вдохновителей молодого композитора. Вспомним, что сразу после окончания консерватории он написал балет «Станционный смотритель», а почти через пятнадцать лет, в 1969 году,—музыку к спектаклю «Болдинская осень» в Ленинградском академическом театре драмы имени Пушкина. Этот спектакль забыт. А между тем он остался в «кладовых подсознания» и, наверно, сыграл свою роль в творческой истории вокально-хореографической симфонии «Пушкин»» которая появится еще через десять лет, в 1979 году.
Молодой Петров, сочиняя музыку к «Болдинской осени», вдохновлялся произведениями музыкантов пушкинской поры.
С какими же мыслями приступает композитор к «Пушкину» теперь?
Тогда я услышал от него: «Пушкин - наша бесконечная ,духовная вселенная". Он встречает нас на заре жизни своими сказками и провожает мудрой философской лирикой. В нашем городе есть „парадный пушкинский Петербург": Невский, дома, в которых были когда-то маскарады у Энгельгардта, книжная лавка Смирдина, кондитерская Вольфа и Беранже, набережная Невы с особняками, где бывал Пушкин, Медный всадник. Но мне лично родное и ближе всего все, что связано с последними годами и днями жизни Пушкина. Конечно же, это дом на Мойке, дворик этого дома, цепные мосты через почти недвижные каналы, Черная речка. С детства у меня это название— Черная — прочно связалось с тем, что там смертельно ранили Пушкина.
В прошлом веке для меня нет фигуры интереснее и величественнее, чем Пушкин. В его творчестве, кажется, есть все, что волнует и нас, людей второй половины XX века,— от наивного юношеского романтизма, от беспечной искрометной радости бытия в молодости до постижения судеб России, предназначения народного поэта, трагизма его борьбы со злом и угнетением.
Какой же сегодня должна быть музыка, чтобы приблизиться к высотам пушкинской поэзии? Будет ли это музыка сегодняшних усложненных гармоний и ритмов? Навряд ли. „Служенье муз не терпит суеты. Прекрасное должно быть величаво. Мне хочется вернуться к традициям Чайковского и Глинки — двух лучших соратников Пушкина в нашей музыке. К величайшим лирическим шедеврам русской музыки. Но вместе с тем, если я обращусь к „Бесам" или „Истории Пугачева", там я не буду отказываться и от современных средств выразительности».
Авторы будущего спектакля «Пушкин» о музыке не спорили — ее еще просто не было. Спорили о главном: как войдет в этот спектакль пушкинское слово. Без него спектакль невозможен — это было ясно с самого начала. Но каким способом дать ему жизнь на музыкальной сцене? Читать? Петь? Кто будет читать и кто петь? А может, сделать стихи «честными эпиграфами» к музыкальным картинам? Или, еще проще, напечатать их именно как эпиграфы к соответствующим сценам в программке к спектаклю? Предположим, их будет произносить чтец на авансцене. Или, если это будет балет, все его персонажи будут танцевать, кроме Поэта: он, единственный, станет обладателем божественного дара «глаголом жечь сердца людей». Или и Пушкин должен танцевать?
До поры до времени это казалось невероятным. Но неизменно вес споры заводили в этот «тупик».
Наконец, композитор решил дерзнуть и сделать первый шаг: написать вокально-поэтическую симфонию «Пушкин» для концертного исполнения, где читаемые стихи станут основой всей композиции.
Была поздняя осень. За большими окнами гостиной в квартире Петровых внизу чернела неспокойная Нева. Ветер гнал низкие тяжелые тучи. Деревья совсем оголились, и только цветные зонтики разнообразили эту угрюмую картину.
Да, в Ленинграде снова была петербургская пушкинская осень.
Над омраченным Петроградом Осенний ветер тучи гнал, Дышало небо влажным хладом, Нева шумела; бился вал О пристань набережной стройной.


А музыка, звучавшая в кабинете композитора, контрастировала с этой картиной. Аккорды фортепиано были тихими и приглушенными, равномерно повторялись, истаивали, возникали вновь. В них были не бурное ненастье, а прозрачность и недвижность последних светлых дней нашей северной осени.

Роняет лес багряный свой убор.
Сребрит мороз увянувшее поле,
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.

Вокруг были горы книг с бесконечными закладками: томики стихов Пушкина, альбомы «Пушкинский Петербург» и «Михайловское», книга «Песни, собранные русскими писателями» — она была раскрыта на страницах с текстами песен, записанных некогда Пушкиным.
На нотном листе вверху четким крупным «петровским» почерком уже было выведено: «Часть I. Михайловское. 19 октября».
Музыка возникала как эхо после чтения стихов. Или как ' предчувствие поэтических строк.
Петься должны были только тексты народных песен, записанные поэтом (единственное стихотворение, которое потом будет положено на музыку,— это «Бесы»). Звучание оркестра должно было объединить читаемые стихи и пение.
Определились исполнители. Чтец — мужской голос — голос поэта, его чувств и раздумий, его надежд, сомнений, страданий. Певица — женский голос —т голос русской песни, лирической души народа. Хор — голос автора и глас народа.
.Репетиции вокально-поэтической симфонии «Пушкин» вел дирижер Юрий Темирканов с оркестром Кировского театра. На роль Чтеца был приглашен Олег Басилашвили. Песни на народные тексты разучивала Евгения Гороховская. Хоровые эпизоды были поручены Академической капелле имени Глинки под руководством Владислава Чернушеико.
Премьера симфонии состоялась 26 июня 1978 года в Большом концертном зале «Октябрьский» и стала одним из самых заметных событий ленинградского фестиваля «Белые ночи».
В вокально-поэтической симфонии были все зерна будущего балета «Пушкин». Шесть ее частей — «Михайловское», «Мчатся тучи», «Петербург», «Пугачевщина», «Бесы» и «Завещание» — станут главными опорами балета, хотя и стихотворная, и музыкальная композиции претерпят существенные изменения и будут значительно расширены. Перейдут в балет и Чтец, и Певица, и хор.
Сохранятся в нем и оригинальнейшие композиторские находки, реализованные в вокально-поэтической симфонии. Например, оркестровые: солирующие арфы — музыкальный символ «лиры Поэта», в сочетании с лиричнейшей мелодией скрипок; жестокий резкий залп всего оркестра с пистолетным выстрелом—отзвук смертельной для Пушкина дуэли на Черной речке; блистательно-зловещая холодная танцевальная тема светского Петербурга и внезапно возникающий тревожный «ветер» струнных, который поднимается в оркестре. Перейдут в балет и русские песни на тексты, записанные поэтом; если не знать, что они сочинены композитором в последней четверти XX века, их можно было бы принять за подлинные народные плачи, долетевшие до нас из пушкинских времен (неслучайно композитор смог выделить их в отдельный цикл «Русские песни», который исполняется самостоятельно на концертной эстраде).
Вокально-поэтическая симфония «Пушкин», по мнению В. Фомина, не может быть названа «эскизом, подобно вокально-симфоническим фрескам о Петре.» Это сочинение «имеет самостоятельную линию драматургического развития, а кроме того, несет функции сугубо концертного опуса, а вовсе не некоего предварительного полутеатрального варианта будущего спектакля».
В балете воплотилась великолепная идея: он как бы спрессован, впаян в мгновения между двумя выстрелами. В эти мгновения и вспыхнет «вольтова дуга» хореографических образов и танцевальных метафор, поддержанная всей мощью пушкинских стихов, русских песен, могучего хора, оркестра.
И в этот краткий миг перед нами пройдет жизнь Поэта, его любовь и вдохновение, его страсть и отчаяние, его борьба и гибель.
Балет будет трагическим и исповедальным. Но в нем возникнут и светлые сцены: лицейской юности, поэтических озарений, упоения любимой.
Так следом за Поэтом войдет в балет его Муза, его Любовь (Натали), его рок (Николай I), его смерть (Дантес). Ворвется мятежный народ. И закружатся вокруг в пестром хороводе друзья (декабристы) и враги (бесы).

И все стянет воедино сквозной образ балета — фантастический бал, бал жизни и любви, в котором вдруг начнут верховодить бесы, и тогда прекрасный белый зал превратится в снежную пустыню, вихрь танца — в смертоносную вьюгу, а музыка оборвется последним выстрелом.
27 июня 1979 года в Ленинградском академическом театре оперы и балета имени Кирова состоялась премьера вокально-хореографической симфонии «Пушкин. Размышления о поэте». Всего за несколько дней до этого торжественно отмечалось 180-летие со дня рождения великого поэта.
Необычность и новаторство спектакля породили свою «пушкиниану».
В специально изданном к премьере буклете творцы «Пушкина» разъяснили свои замыслы и цели.
После премьеры сразу же появилось много откликов, за которыми последовали аналитические статьи.
В дальнейший рассказ о балете «Пушкин» автор решил включить своеобразный хор голосов: героя спектакля— Поэта (строки Пушкина), создателей этого оригинальнейшего синтетического представления, а также критиков и музыковедов. Все приводимые высказывания взяты из опубликованных рецензий и статей М. Аникушина, Б. Тищенко, Т. Исмагуловой, Н. Шереметьевской, С. Катоновой1. Итак, 27 июня 1979 года.
М. Аникушин: Меня пригласили на премьеру «Пушкина» в Кировский театр. Признаться, я шел не только с волнением, но и опаской. В этом театре ставятся оперы и балеты на пушкинские сюжеты. И вот теперь в «полете русской
Терпсихоры» — сам Пушкин! Пушкин затанцевал в балете, «летит как пух от уст Эола» — да возможно ли такое?
Так, перед тем как взвился занавес, думал и, читая имена тех, кто делал этот необычный спектакль: композитора Андрея Петрова, постановщиков Натальи Касаткиной и Владимира Василёва, дирижера Юрия Темирканова, хормейстера Александра Мурина, художника Иосифа Сумбаташвили.
Б. Тищенко: Спектакль, возможно, небезупречен с точки зрения науки, как, впрочем, и с точки зрения наших представлений о личности Пушкина. Трудно вообразить себе Пушкина, хватающегося за голову, вращающегося вокруг себя на одной ноге, жестами объясняющегося в любви Наталье Николаевне.
На первый взгляд кажется стандартно-театральным любовной треугольник Пушкин — Наталья Николаевна — Дантес. Но реальное оправдание — условности жанра. Ведь некогда невообразим был поющий Онегин, не говоря об «обуженном» переосмыслении поэмы Пушкина в онере Чайковского.
А. Петров: Каким должен быть музыкальный спектакль о Пушкине, чтобы отразить гордый, мятущийся, страстный дух поэта?. Главным, что поведет спектакль, все же будет танец, потому что, как нам казалось, именно пластика, богатейшие возможности классического и современного танца позволяют в условной поэтической форме передать титанические искания и трагические борения духа поэта, «невольника чести», а не пересказывать конкретные и всем нам столь памятные. события, превратившие день 10 февраля в день всенародной печали.
Т. Исмагулова: Интересно, что в увертюре в тягучий мелос конца XIX века, напоминающий зловещие темы «Пиковой дамы» или фантазии Мусоргского, вплетаются легкие пассажи, подобные звукам клавесина, любимого инструмента века XVIII. Из сочетания разновременных музыкальных пластов неожиданно выкристаллизовывается ощущение именно пушкинского времени.
Низкая, тянущаяся, «темная» мелодия, которой начинается спектакль, «расшивается» тихими и нежными узорами арф. < '.яма эта мелодия, как старинная потемневшая медь, на которой Чтец чеканит великие слова:
Люблю тебя, Петра творенье.
А когда прозвучит:
И светла адмиралтейская игла.
словно просветлеет и сама музыка. Как если бы наступил рассвет. Увы, недолгий рассвет, который сейчас омрачат визгливые, скрежущие сполохи и превратит в кромешную ночь выстрел,
Н, Шереметьевская: Сцену опоясывает белое полотнище горизонта, от него идет невысокий станок. Перед ним — три вращающихся просвечивающих цилиндра, испещренных белыми мазками.
На первом плане сцены, словно в морозном тумане,— двое, лицом к лицу. Мгновение — и они разойдутся.
Выстрел. Пушкин начинает падать. Хореографический образ здесь необычайно, выразителен. Вглядываясь в это медленное падение, невольно начинаешь ощущать, что тело танцора как бы «запело» — так пластичны, так музыкальны его движения.
Одинокий женский голос заплакал над смертельно раненным Поэтом. «Долина долинушка».— скорбная песня осиротевшей России слилась с оркестровым реквиемом. Но вот на смену плачу идет бесовское уханье.

Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.

Пушкинские «Бесы» помечены 1830-м годом. Они — словно пророческий автоэпиграф к самым мучительным дням последних лет жизни Поэта, когда царь, светская чернь, клеветники и пасквилянты объединились в травле Пушкина.
.Гремят на зимней дороге бубенцы. Мрачными предчувствиями полон этот путь, бесовскими шепотами и шорохами.

Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре.

Мет» ль похожа на могильный саван, с которым кружат бесы вокруг Поэта. Они будут возвращаться снова и снова, и их «пляска смерти» будет становиться все более мертвящей и безжалостной.
Б. Тищенко: Хоровод бесов в спектакле. это, условно говоря, главная партия симфонии. Двухдольная хореическая система «бесов» прямо происходит"из жуткой музыки одноименного стихотворения Пушкина. Призраки мечутся здесь и там.Они и в дорожной мгле, и на балу, и, конечно, в душе Поэта. В музыке —то равномерный бег восьмых и шестнадцатых у струнных, то неожиданные вопли дерева, то какие-то писки, шорохи, свисты в хоре («жизни мышья беготня.»).
Другой главенствующий образ симфонии — это монологи Пушкина, тема его любви, красоты и гармонии его внутреннего мира. Красиво, чуть торжественно, чуть печально звучат, октавы арф, челесты и чембало на фоне тянущегося аккорда струнных. Бесконечно развивающаяся мелодия, прихотливые, иногда острые ее изгибы, раскованная ритмика, и сложность, и простота в едином — так слышит композитор пушкинскую лирику.

Тонкий, летящий силуэт Поэта в спектакле чем-то напоминал облик импровизатора в пушкинских «Египетских ночах»: «Он был высокого росту — худощав и казался лет тридцати. Черты смуглого его лица были выразительны: бледный высокий лоб, осененный черными клоками волос.» А сама импровизация? Пушкин написал о ней: «Он дал знак музыкантам играть. Лицо его страшно побледнело, он затрепетал как в лихорадке; глаза его засверкали чудным огнем; он приподнял рукою черные свои волосы, отер платком высокое чело, покрытое каплями пота. и вдруг шагнул вперед, сложил крестом руки на грудь.» Не предвестье ли это хореографического образа Поэта?
Свет любви озаряет танцевальные диалоги Поэта с Натали. А в его хореомонологах — и гордость, и надежда, и отчаяние, и жажда мести, и сама месть.
1 января 1834 года Пушкин записал в дневнике: «Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничкове».
И вот Натали танцует. Танцует чисто, но упоенно, благодарно принимая восторг и поклонение. Танцует с Дантесом. Танцует с царем.
Один бал спешит за другим. Как они обманчиво, красивы, кавалеры этого нескончаемого бала, и как мгновенно они оборачиваются бесами, гонителями Поэта! И как пронзительно точно передает в эти мгновения музыка стихи Поэта!

.Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышние.
Визгом жалобным воем
Надрывая сердце мне.

В спектакле словно совместились снежное поле под голыми черными деревьями вблизи Черной речки (здесь пуля настигла Поэта) и дворцовый паркет в великолепном зале, где длится и длится придворный бал. Ледяной блеск изысканного котильона, холодное вальсирование белых мундиров, музыка торжественная и зловещая, очаровывающая и полная какого-то нескрываемого коварства. И за всем этим — заговор против Поэта и самой Поэзии. Что ж удивляться, что в музыке «"бальных хореомонологов» Поэта почти физически ощущаешь бремя его страданий.
Искусно вплетены в «белизну» картин травли Поэта «цветные» красочные видения прошлого.
Юность. «Вакхическая песня». Она звучит как гимн лицейскому братству, как прославление молодости. В праздничном ликовании «Вакхической песни» слышится эхо старых русских студенческих гимнов. В золотистом колорите этой сцены есть что-то от любимой пушкинской поры —осени. И Муза Поэта здесь вместе с ним в полете юного счастья.
И совсем другое виденье. Сквозь музыку бала все явственней сухой треск барабанов. И какой-то посвист, то ли пуль, то ли шпицрутенов. Укор царю и бесам: встают призраки пяти повешенных декабристов, духовных собратьев Поэта, его друзей.
Я слышал братский их обет,
Великодушную присягу
И самовластию бестрепетный ответ.
Звон погребального колокола вторгается в музыку бала, и Поэт и царь застывают друг против друга, словно на дуэли, словно они уже вышли к барьеру.
Почему зрелого мудрого Пушкина так неудержимо влекла к себе фигура мятежного Емельяна Пугачева?
Красно-багровая богатырская вольница пугачевщины сметает белую вакханалию бесов. Хор «По Уралу гулял Емельян Пугач» взрывает течение спектакля. Необоримая стихия народного возмущения выплескивается музыкой столь же грозной и кипящей, своеобразной «Камаринской» молодецкого бунта. Музыка возмездия за страдания народа и Поэта (они как бы едины в этой сцене) кажется гулом самой вздыбленной земли.
В. Тищенко: Это, пожалуй, скерцо-кульминация симфонии. Яростные ритмы, бушующий оркестр, страшные своей простотой и пробивной силой попевки, звенящие, цокающие, топающие ударные, буйная фантазия хореографов — от пляса до «вывихов» всего тела,— все это создает образ стихийной, неуправляемой силы.
Я. Шереметьевская: Весь этот эпизод производит впечатление медленно разгорающегося пожара. И. Сумбаташвили нашел образное решение костюмов: при каждом взмахе рук танцоров взмывают вверх длинные подцвеченные красным рукава, словно языки пламени.
Кульминационный момент. передается напряженным ритмом ударных и отлично поставленной вокально-танцевальной сиеной: на реплики-вызовы Пугачева откликаются различные группы народа. Он увлекает их в лихую конную атаку, как бы разнося по приуральским степям пламя восстания. И на самом высоком взлете духа Пугачева будет сражен — так же, как это случится и с Поэтом. Да, Поэту осталось так мало до выстрела убийцы — всего несколько минут.
Заплакал опять, запричитал женский голос :«Бежит речушка слезовая, по ней струюшка кровавая».
Но в печальнейшей адажио Поэт еще ощутит прелесть былой любви и счастья, и Натали склонится перед ни^ скорбно и моляще — моля о прощении и прощаясь. И Муза осенит Поэта в прощальном полете.

Но вызов брошен. Перчатка поднята. Осталось всего лишь несколько мгновений до выстрела, да падения будто подстреленного на лету Поэта, падения в пятно света на сцене, словно в февральский снег на поляне у Черной речки.
В эпилоге Натали и Муза — Любовь и Поэзия — вновь вернут Поэта в возвышенный и осиянный теплам светом, как сама музыка, танец, вернут, как в бессмертие, будто напомнят пушкинские строки:

.Сбирайтесь иногда читать мой свиток верный,
И, долго слушая, скажите: это он;
Вот речь его. А я, забыв могильный сон,
Взойду невидимо, и сяду между вами,
И сам заслушаюсь.

Б. Тищенко:- Недаром после спектакля овация длилась минут тридцать-сорок. Это был еще один, незапланированный акт спектакля. Это выражали свое мнение те, кто вместе со всей Россией остался у дома неумершего поэта. Это было признание правоты лучшего пушкиноведения: сопричастности творца творцу.
Успех спектакля, его истинная, объективная ценность
заключаются, видимо, не только или не столько в совершенстве материала, в соответствии его высшим законам искусства, сколько в силе выражения любви, ненависти
и сострадания!
Спектакль, событие, продолжающее дело великого поэта.
С. Катонова: Романтическая стихия музыки при передаче чувств любви и подвига всегда была близка Петрову. Ныне ярче проявилась в ней трагическая струя. Что же касается лирики, то она стала тоньше, задушевнее; в ней выкристаллизовалось целомудренное поэтически-одухотворенное начало.
М. Аникушин: Да, это тот Пушкин, о котором говорил Александр Блок: «.веселое имя: Пушкин. легкое имя: Пушкин. Пушкин так легко и весело умел нести свое творческое бремя, несмотря на то, что роль поэта — не легкая и не веселая: она трагическая». И спектакль донес не только личную драму поэта, он пронизан духом пушкинской поэзии.
Я. Шереметьевская: Для нас, современных людей, представление об облике Пушкина складывалось под впечатлением его живописных и скульптурных портретов. Я уверена, что для видевших ленинградский спектакль Пушкин станет неотделим от музыкально-пластического образа Поэта.
Высоко отозвались критики о работе постановщиков Н. Касаткиной и В. Василёва, музыкального руководителя Ю. Темирканова, хормейстера А. Мурина, художника И. Сумбаташвили. Самых лестных эпитетов, удостоилось мастерство Е. Гороховской (Певица), И. Колпаковой и И. Большаковой (Натали), Р. Багаутдинова и В. Гуляева (Поэт). Исполнители ролей Музы, Дантеса, Николая I вызвали более разноречивые оценки. Отмечалось и иллюстративное решение некоторых эпизодов вокально-хореографической симфонии.

Через несколько лет Н. Касаткина и В. Василёв поставили «Пушкина» в новой редакции в руководимом ими Московском театре балета, Впрочем, режиссеры снова подтвердили, что «стремились сделать спектакль-раздумье о великом поэте, его творениях, его судьбе в формах симфонической музыки и симфонической хореографии, то есть в формах художественных и философских обобщений».
В либретто были внесены значительные изменения. В спектакле появился наш современник, выходивший из зрительного зала,— «юноша, читающий книгу», подобный персонажу из пушкинского «Странника»:
Я встретил юношу, читающего книгу. Он тихо поднял взор — и вопросил меня, О чем, бродя один, так горько плачу я?
Он, этот юноша, вместе с Поэтом как бы проживал заново последние годы жизни Поэта.
После ленинградской премьеры один из зрителей сказал: «Воздвигнут рукотворный памятник Пушкину. Надолго ли? Балет так недолговечен. Это не стихи.»
Сомнения оказались напрасными. Вокально-хореографическая симфония «Пушкин» живет и в Кировском театре, и в других театрах, и на концертной эстраде.