Музыкальная литература, книги о музыке, композиторах, песнях, ноты
Жаль, что до сих пор так и не состоялась встреча
композитора с оперой, ибо не только в «малом» певческом жанре—песне, но
и в крупных вокально-симфонических формах он проявил себя разнообразным
и интересным мастером, любящим человеческий голос и умело пользующимся
его богатейшими возможностями. Счет здесь ведется на единицы, а не на
десятки и сотни, как в песне, и потому эти сочинения можно перечислить
сейчас полностью. Это баллады «Стартует сегодня ракета» (слова В. Кузнецова
и В. Семернина) и «Сын Земли» (слова Л. Куксо), вокально-симфоническая
поэма «Коммунисты, вперед!» для солиста, хора и оркестра на слова А. Межирова,
торжественная ода-кантата «Залп „Авроры"» на слова С. Гребенникова
и „Лирическая поэма-вокализ" для солиста и оркестра. В трех из пяти
случаев обращение композитора к жанру вокально-симфонической музыки связано
со значительными событиями нашей страны.
Баллада «Стартует сегодня ракета» для солиста, хора и оркестра явилась
непосредственным откликом Афанасьева на запуск первых советских спутников
Земли в космос, предшествовавший историческому полету Ю. Гагарина. Позднее
сочинение претерпело трансформацию и чаще всего звучит теперь без хора
и оркестра, приняв вид простой песни. Мажорный характер музыки воплощает
образный строй стихов. А их патетический запал хорошо передает вторая
часть припева песни:
Если волею нашего знания Алый вымпел ракета несет, Значит, поднято Красное
Знамя До невиданных в мире высот.
В марте 1968 года произошло событие, отозвавшееся в сердцах всех советских
людей глубокой болью и печалью: погиб Юрий Гагарин. Баллада «Сын Земли»
(для баса, смешанного хора и оркестра)—как отклик на эту трагическую смерть—появилась
не сразу и даже не в тот же год, а на следующий. Однако сам процесс ее
сочинения протекал у Л. Афанасьева очень быстро. Быть может, композитор
никогда еще не ощущал себя до такой степени «прежним» Афанасьевым, носившим
погоны военного летчика, как в процессе работы над балладой. Расставшись
с ними, он не переставал испытывать на себе власть неба.
Взмывающий в небо, величественный и по-своему парадный обелиск на площади
имени Первого космонавта в Москве появится много позже, здесь же, в стихотворении
Л. Куксо, говорится о том памятнике, который был сооружен в Звездном городке
под Москвой вскоре после гибели Гагарина:
Порою небо слишком строго к нам бывало, Но будет вечно высота манить орлов.
И, как живой, глядишь ты в небо с пьедестала, Глядишь, как будто к старту
новому готов.
Монумент запечатлел Гагарина таким, каким его запомнили люди всей планеты:
волевым человеком, с на редкость обаятельной улыбкой. Но, вслушиваясь
в музыку баллады «Сын Земли», приходишь к мысли, что композитор менее
всего старался «нарисовать» тот портрет, который легко представить каждому
из нас и который нашел отражение в стихах поэта. Афанасьев не скрывает
своих горестных эмоций, и в самом движении музыки все сосредоточено на
выражении глубоких человеческих чувств. Темп и характер исполнения произведения
(«Спокойно повествуя») неизменны до конца, однако внутреннее напряжение
постепенно нарастает, передаваясь от голоса к сопровождению. Приверженец
простых построений, Афанасьев решает балладу как куплетную песню, у которой
тем не менее есть две небольшие особенности: автор широко трактует ее
запев, который может прозвучать или как вокализ для женского голоса, или
как маленькое инструментальное соло, или даже в виде. художественного
свиста; в последнем, третьем, куплете песни («Кружится шар земной») прежнее
мерное движение триолей восьмыми в сопровождении нарушается, перебиваемое
на первой и третьей долях такта целыми четвертями. Как новый штрих возникает
динамическая краска, драматизирующая музыкальное повествование.
Стихи Л. Куксо по своей жанровой принадлежности ближе всего к элегии.
Музыка же баллады Л. Афанасьева «Сын Земли» на эти стихи, хорошо передавая
настроение скорби поэтического текста, далеко «не элегическая»: в ней
сила, нерв, ясное оптимистическое начало (прим. 26).
Два следующих вокально-симфонических сочинения Леонида Афанасьева написаны
«на случай», а точнее, одно — по предложению Всесоюзного телевидения и
радио, а другое — в связи с
60-летней годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции.
Первое из них—хоровая поэма «Коммунисты,
вперед!» для баритона, хора и оркестра—закончена композитором в 1971 году.
Любопытно заметить, что природу творческого дарования Афанасьева вполне
можно было бы назвать коммуникабельной. То есть там, где это допустимо,
он работает, как говорится, рука об руку с поэтом, например с автором
текста будущей песни. Приняв предложение написать музыку на стихи А. Межирова,
композитор не исключал возможности встречи с поэтом, но она так и не состоялась,
хотя особых причин для этого не было. И вокально-симфоническая поэма «Коммунисты,
вперед!» была уже завершена, когда Афанасьев однажды впервые увидел А.
Межирова, читающего эти же самые стихи с экрана телевизора!
Стихи А. Межирова особые. Они далеко не гладкозвучные, хотя и облечены
в форму превосходно рифмующихся куплетов. Они—суровые и одновременно жестокие
по своей правде, они—о том пути, который прошла страна Советов от времен
гражданской войны.
Год двадцатый,
Коней одичавших галоп.
Перекоп.
Эшелоны. Тифозная мгла.
Интервентская пуля, летящая в лоб,—
И не встать под огнем у шестого кола.
Это—третий куплет, а всего их четырнадцать. Достаточно обширный поэтический
материал включает в себя и очень емкое содержание, а само стихотворение
при желании можно было бы сравнительно легко расчленить на отдельные сюжеты-сцены.
Об этом стоило упомянуть хотя бы потому, что литературная основа вокально-симфонической
поэмы «Коммунисты, вперед!» словно бы сама провоцировала не одну, а несколько
тем—соответственно этим сюжетам-сценам. Однако композитор поступил, надо
полагать, мудро, ограничив себя лишь одной-единственной темой— мелодически
яркой и броской. Это—период, очень точно «укладывающий» в себя два куплета;
сама же музыка может служить еще одним подтверждением завидного дара Афанасьева
уметь «строить» мелодию протяженную, большого дыхания (прим. 27а).
Впрочем, говорить о монотематизме хоровой поэмы «Коммунисты, вперед!»
следует с известной осторожностью. Ведь солист и хор располагают еще и
другим певческим материалом, очень близким по характеру к речитативу.
Да, конечно, этот речитатив по сравнению с основной темой будто нарочито
лишен мелодических красот, но он очень выразителен именно своей «нескладностью».
Вне сомнения, речитатив этот очень важен композитору, поскольку оттеняет
главную тему и вносит в ткань музыки определенный эмоциональный контраст,
Но он заслуживает внимания еще и потому, что только в речитативных разделах
хоровой поэмы звучат, подобно своеобразному рефрену, те слова, которые
вынесены в заглавие произведения: «Коммунисты, вперед!» (прим. 27 б).
Приводим один из таких куплетов текста; он —последний в стихотворении
А. Межирова:
Повсеместно,
Где скрещены трассы свинца,
Где труда бескорыстного — невпроворот,
Сквозь века,
на века,
навсегда,
до конца:
— Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед!
Есть некоторая закономерность в построении вокально-симфонической поэмы «Коммунисты, вперед!»: строгое чередование куплетов с главной, певучей, темой и темой речитативной. Лишь единственный раз речитатив прозвучит вдвое короче: приближение финала словно требует учащения движения, более быстрой смены тем. И как раз в это же время происходит еще и третья смена тональности. Их во всем произведении всего три—до, до-диез и ре минор. В этой постепенной последовательности и еще в том, что каждая из тональностей появляется внезапно, без всякой подготовки, как, впрочем, и заключающий все произведение первоначальный до минор, и следует искать определенный заряд активного воздействия музыки на слушателя.
На слушательское восприятие не может не воздействовать и мощный оркестр,
с его достаточно резкой динамикой и не менее резкими, откровенными диссонансами.
Сравнительно медленное движение музыки выглядит тем не менее далеко не
спокойным, ибо в нем происходят ритмические «перебои»: знакомая мелодия
(а это как раз и есть главная тема) наделяется то трех-, то двух-, то
четырехдольным размером, чем, кстати, достигаются необходимые акценты—уже
в плане собственно стихотворного текста.
Музыкальное повествование в вокально-симфонической поэме «Коммунисты,
вперед!» очень динамично, оно кажется словно бы спрессованным. Его начало—мощное
оркестровое вступление, здесь появляются призывно-вопросительные реплики хора, которые позже прозвучат
в партии хора как кульминации «местного значения». Солист и хор великолепно
дополняют друг друга, создавая вместе с симфоническим оркестром величественную
музыкальную панораму той борьбы, того труда и тех свершений, которые возглавили
коммунисты Советского Союза. Это произведение Леонида Афанасьева по праву
можно причислить к лучшим образцам обширной советской вокально-симфонической
литературы, посвященной большим общественно-политическим событиям и темам.
Музыка «Залпа „Авроры"», напротив, сочинялась Л. Афанасьевым при
непосредственном участии автора стихов этой торжественной оды-кантаты,
поэта С. Гребенникова. Как в тех математических задачах, для решения которых
даются определенные условия, так и в случае с «Залпом „Авроры"» было
известно, что ода-кантата предназначена для торжественного концерта в
Кремлевском Дворце съездов по случаю 60-летия Октябрьской революции и
что длительность звучания произведения не должна превышать семи-восьми
минут. Но было еще одно условие, которое в данном случае особенно усложняло
задачу поэта; текст должен был вместить в себя все самое важное, так сказать,
этапное в истории нашей страны, начиная с революции, гражданской войны,
первых пятилеток.
Композитор и поэт решили, что будут работать вместе, и первый в известной
степени еще более усложнил задачу второго, ибо его музыкальная фантазия
склонялась к краскам скорее лирическим, нежели апофеозно-патетическим,
которые, казалось, больше должны были бы соответствовать существу юбилейной
оды-кантаты, к тому же получившей еще и такое название, как «Залп „Авроры"».
И все-таки, несмотря на неизбежные «потери» с обеих сторон, С. Гребенников
и Л. Афанасьев вовремя завершили свой совместный труд,—далеко не первый
в их творческом содружестве и, как и многие другие, оказавшийся весьма
удачным.
Музыкальная драматургия «Залпа „Авроры"» строится композитором на
трех темах (прим. 28 а, б, в).
Пожалуй, по характеру музыки они не контрастируют, а скорее, дополняют
одна другую (во всяком случае о первых двух из них это можно сказать со
всей определенностью). Если принять форму торжественной оды-кантаты «Залп
„Авроры"» за рондо, то первая тема стала бы рефреном Л, а две другие—эпизодами
В и С. Следует заметить, что роль рефрена очень велика, ибо им открывается
и завершается это произведение—в первом случае в виде мощных аккордов
оркестра, поддержанных только выразительным мелодическим контрапунктом хора без слов, а во втором случае—
это уже величественная кода, в которой рамки четверостишия «Мой сын, запомни
этот день.» значительно расширены — и за счет повтора отдельных стихов,
и за счет своеобразной переклички солиста и хора. Кроме того, в основе
срединной кульминации сочинения—все тот же рефрен, хотя и в виде вычлененного
мотива. Этот фрагмент обращает на себя внимание потому, что здесь рефрен
единственный раз звучит в миноре (ре минор), и единственный же раз художественное
слово—стихи поэта— читаются в сопровождении только оркестра («Добытый
мир великим Октябрем, как знамя, через годы пронесли!»): у обоих солистов
и хора—пауза.
Ода-кантата «Залп „Авроры"» представляет определенный интерес и с точки зрения распределения ролей всех ее «действующих лиц»—двух солистов, хора, чтеца4 и оркестра. Речь идет о том прекрасном чувстве меры, которое вообще свойственно этому композитору. Афанасьев с самого начала внутренне противился тому, чтобы сочинить нечто помпезное, что могло бы ошеломить и произвести лишь сугубо внешний эффект, и его, видимо, мало смущал «адрес» премьеры «Залпа „Авроры"»—громада сцены и зала Кремлевского Дворца съездов. Благодаря определенной избирательности композитора по ходу «действия» оды-кантаты, где для всех объединяющим началом служит, естественно, симфонический оркестр, «соприкасаются», например, бас и хор, хор и чтец, дискант и чтец, но ни разу—все вместе. И тем самым достигается некоторая камерность звучания произведения. Звенья избранной Афанасьевым формы (имеются в виду чередующиеся рефрен и эпизоды) существенно отличаются один от другого по всем своим компонентам. Однако при повторном проведении друг от друга отличаются и сами темы—как рефрен, так и эпизоды. И этот прием не только не делает музыку пестрой,—наоборот, придавая ей живость и легкость восприятия, нисколько не нарушает единства целого и потому кажется художественно оправданным. Так, в эпизоде С («Заботы нас новые мирные ждали») на смену солисту-басу приходят другие «солисты»—чтец и даже хор, поющий без слов. Ему и поручено первое проведение распевной, широко льющейся, проникновенно лирической темы. И, наконец, оркестр, звучащий здесь мягко и запоминающийся спокойным движением прозрачных триолей струнных, которым до этого предшествовала плотная аккордовая фактура. Вот и другой пример—все с тем же эпизодом С При повторном его проведении по-прежнему доминирует художественное слово («Под взрывами бомб целовали мы Красное знамя»). Но сама лирическая тема интонируется солистом-дискантом без слов, как вокализ, и ощущение некоторой новизны дополняется здесь еще и тем, что мелодия звучит в увеличении. А далее—новый интересный поворот музыкальных событий; декламация чтеца («Мы шли к победе огненным путем») сопровождается лишь оркестром и хором, в котором неожиданно. контрапунктируют темы эпизодов Б и С. Этот небольшой раздел оды-кантаты представляется тем своеобразным кульминационным предыктом, который естественно приводит к яркой коде всего произведения.
Часто ли композитор—наш современник—пишет музыку, как выразились бы в
давние времена, для себя, «просто так», то есть не связанный никакими
обязательствами и располагающий для этого уймой времени—во всяком случае
не спешащий завершить свой труд к определенному сроку? Можно без преувеличения
ответить: крайне редко. Вот так, «для души», и писал свою «Лирическую
поэму-вокализ» Афанасьев. Однако рассказ о ней предварим следующими соображениями.
Древнеславянское выражение «несть числа» как нельзя лучше подходит к вокальной
литературе. В самом деле, кто возьмет на себя труд сосчитать, сколько
в русской, советской и зарубежной музыке написано опер и кантат, оперетт
и песен, ораторий, баллад, романсов или, скажем, вокальных ансамблей?
И в то же время, применительно к произведениям крупной вокально-симфонической
формы для голоса без слов или вокализам, принадлежащим к жанру камерной
музыки (и идущим в сопровождении фортепиано), подошла бы, как ни парадоксально,
народная поговорка, согласно которой для счета достаточно и. пальцев одной
руки. К первым следует отнести Концерт для голоса с оркестром Р. Глиэра.
У него, вероятно, нет предшественников ни в нашей отечественной, ни в
зарубежной музыкальной литературе! Да и после 1943 года— когда был написан
этот Концерт—ничего, кажется, не изменилось: память не подсказывает хотя
бы еще одно подобное сочинение, не раз публично исполнявшееся и получившее
признание широкой музыкальной общественности. Ко вторым можно отнести
«Вокализ» С, Рахманинова, «Сюиту-вокализ» и «Сонату-вокализ» Н. Мет-нера
и «Пять песен (без слов)» С. Прокофьева. Таким образом, Л. Афанасьев проявил
известную смелость, избрав не слишком хоженые пути, и ради одного этого,
безотносительно достигнутому им художественному результату, заслуживает
добрых слов.
Его «Поэма-вокализ» тяготеет более к Концерту Р. Глиэра, нежели к названным
сочинениям С.Рахманинова, Н.Метнера и С. Прокофьева. Объединяющим, а точнее,
приближающим началом здесь служит присущая симфоническому оркестру особая
звуковая палитра. Вместе с тем Л. Афанасьев всячески подчеркивает камерный
характер своего сочинения и делает это прежде всего с помощью того же
оркестра: в «Поэме-вокализе» он неполный, в нем помимо валторн нет инструментов
медной группы. В известной мере камерный характер музыки должен выразить
и голос солиста—бархатное, задушевное меццо-сопрано. Певица вовсе не соревнуется
с оркестром; словно бережно поддержанная им, она ведет свой неторопливый
поэтический рассказ. А ведь стоит вспомнить, что в Концерте Глиэра как
раз и идет, освященное традициями классиков, соревнование солиста и оркестра,
что в качестве солирующего голоса композитор выбрал высокое сопрано6.
Две темы, положенные в основу «Поэмы-вокализа», взяты Афанасьевым из музыки
к фильму «Когда деревья были большими» (прим. 29а и 296).
Свободно развиваясь и плавно заменяя одна другую, они наполняют музыку
«Поэмы-вокализа» настроением, окрашенным то в светлые, то в сгущающиеся
драматические тона. Особая роль в этом сочинении принадлежит первой теме.
Она звучит в нем только дважды, открывая и завершая «Поэму-вокализ». Но
если в начале ее гимнический характер только угадывается, то в финале
это уже своеобразная эпиталама, откровенно торжественная, яркая, возвышенная.
О том, как важен композитору данный эмоциональный подъем, можно судить
по эпизоду, предшествующему финалу, новому по музыкальному материалу,
в котором исподволь, с помощью все нарастающей динамики, подготавливается
эта прекрасная кульминация.
И в заключении—о солирующем меццо-сопрано и все о той же камерности (масштабы, звучание) произведения. Такое ощущение, что голосу в нем уютно и что ему дано раскрыть свои красоты. Но голос именно здесь оказывается в роли того премьера, с которым на равных говорит оркестр. А в последнем преобладают струнные, они очень многолики, ибо главным образом с их помощью наиболее полно раскрывается все разнообразие настроений «Поэмы-вокализа», Это небольшое сочинение—еще одно свидетельство того, как тонко ощущает композитор симфонический оркестр и мастерски соединяет его с вокальной партией.