<.> Необходимейшие теоретико-познавательные проблемы тесно связаны с функционированием при Разряде [истории и теории музыки Института истории искусств] акустической лаборатории, с предполагаемым оборудованием опытного музыкально-этнографического кабинета и с намеченными в ближайшую очередь исследованиями в области сравнительного музыкознания и инструментологии. Это — области, которые сейчас все более и более привлекают к себе внимание западно-европейских музыкальных исследователей, в силу конкретности их заданий (фольклор, музыкальный быт и музыкальная культура рас, племен, народов и цивилизаций) и научной точности их методов.
В плане сравнительного музыкознания стоит изучение музыки как важного социального фактора, как языка (следовательно, как одного из средств взаимного общения). Поэтому отпадает представление об европейской художественной музыке как об альфе и омеге всей музыки, как о главенствующей и единственно прекрасной сфере звукового искусства, как о мере, которою надлежит измерять и оценивать все прочие многообразные проявления музыки во всем мире. Сравнительное музыкознание не может считаться с эстетическими оценками — оно изучает музыку как физический, биологический и социальный фактор, как бытовое явление, всякое проявление которого должно быть наблюдаемо, описано, зафиксировано и суммировано. Накопляемый постепенно материал фонограмм помогает исследователям анализировать, устанавливать связь и обобщать изученное на основании непосредственных данных, не прибегая к обязательному переводу на европейскую систему звукосоотношений. Признано право на эволюцию за многообразными ответвлениями музыкального языка, как равноправными социальными факторами и «выразителями» эмоциональных состояний. Этим, само собой разумеется, нисколько не умаляется ценность великих достижений европейской музыки. Но самый факт открытия «новых» музыкальных культур весьма знаменателен.
<.> Какую эпоху русской музыки следует взять за образец? <.>
Надо остановиться на народной музыке. На частушке? — продукте нашей бытовой-городской
культуры, которая сумела дать деревне гнуснейший материал? На старинной
песне? Спору нет, ее надо вернуть деревне, на ней следует воспитать новый
художественный вкус масс. Но сделать это не так легко, как кажется, а
навязывать директивно нельзя.
Современный город уже настолько отвлек рабочего и крестьянина от архаического
языка народной песни (к тому же, по ассоциации, вызывающей в его сознании
связанные с ней изжитые бытовые отношения), что должно пройти еще много
времени, прежде чем песня в переработанном виде займет соответствующее
ей место в музыкальном обиходе фабрики и деревни. Заботы об этом надо
предоставить органам, ведающим музыкальным образованием, — школьным и
внешкольным. Я нисколько не сомневаюсь в том, что как только широкие массы
рабочих и крестьян усвоят основы музыкальной европейской культуры и современной
музыкальной техники, возродится подлинно народная русская музыка — не
архаизованная и не стилизованная по изжитым схемам, а реально народная,
ибо ее творцами будут сами крестьяне и рабочие. Какой именно будет она
— трудно сказать. Но с уверенностью можно ожидать, что не узко национальной,
хотя и не лишенной своеобразного
русского отпечатка, как это и было до сих пор с русской
музыкой. Говорю так с полным убеждением в естественной последовательности
и неотразимости хода вещей, хотя нисколько этим не умаляю достоинств старинной
народной русской песни, которую сам горячо люблю и как музыкант высоко
ценю.
Надо смотреть действительности прямо в глаза: песня народная — сейчас
только стилистический материал. Нельзя заставить современное музыкальное
сознание сузить свой горизонт до ступеней чистой песенности. Но нельзя,
конечно, не выставить в противовес европейскому искусству звука, в целях
обогащения его, своеобразия нашего музыкального языка. Как это сделать?
Только в равной борьбе.
(.) Насколько на своих вершинах музыка почти отрывается от быта и сама
диктует ему условия восприятия, настолько в быту в употреблении только
такая музыка, которая легко подчиняется любому прихотливому эмоциональному
воздействию. Она действительно общедоступна, пользуется немногими привычными,
усвоенными множеством людей, звуковыми сочетаниями, которые, опять-таки,
в силу привычных ассоциаций, вызывают соответствующие переживания. Это
музыка — непосредственно воздействующая на чувства, музыка «души».
В такой музыке преобладает устная традиция, импровизация на основе некоторых излюбленных последовательностей, а интерес непосредственного воспроизведения (при легкости исполнения) доминирует над сложностью композиции, над архитектоническим воплощением и письменной кристаллизацией. Это — бытовая музыка: музыка «дурного вкуса» для специалистов и знатоков; музыка сердца для массы людей, выражающих в ней и горе, и радость; музыка, являющаяся настойчивой жизненной потребностью и оправдывающая своим существованием для масс и высшую музыку. По своей формально-художественной ценности она — явление обывательское, по своей непосредственной эмоциональной выразительности она — жизненная ценность. Прибавлю: и сильная. Сильная, потому что нередко успех и долголетие произведений «музыки высокого стиля» в той же социальной среде зависят от качественной примеси в них вот этой самой «обывательщины» — элементов общезначимых, непосредственно, вызывающих эмоциональные реакции или, иначе говоря, элементов, понятных множеству людей: звуковых символов, к которым привык слух, пассивно их воспринимая.
<.> Почему же важно именно для русского исследователя музыки понимать
бытовую музыку? Укажу лишь на несколько фактов. Во-первых, без этого никак
нельзя понять начального периода русской оперы и русского романса, где
бытовой элемент занимал важное место. Не понять, далее, ни Серова, ни
Чайковского. Во-вторых, преломление народной песни сквозь городской быт
и его музыкальные тенденции наложило своеобразный отпечаток на русскую
художественную музыкальную лирику. Этот процесс в свою очередь тесно сплетался
с воздействием цыганской песенной стихии, сыгравшей громадную роль в «эмоционализации»
музыкальных (прибавлю и поэтических: Полонский, Блок) потребностей и вкусов
русской интеллигенции. Вопрос мало изученный, но острый, и пройти мимо
него — значит выказать полное непонимание проблемы роста и развития музыкального
материала: даже вершины художественной музыки питаются музыкой быта, и
процессы, совершающиеся в последней, отражаются на творчестве композиторов-индивидуалистов.
<.> Наша народная песня — общепризнанное богатство, лежащее все
еще под спудом (так мало сделано, в общем, и в направлении собирания и
научно-точной фонографической записи и в направлении планомерного ее изучения).