Музыкальному искусству казахского народа, естественно, отведено в декаде казахского искусства в Москве видное место. Оно показано не во всей своей жизненной полноте и не во всех своих подлинных выявлениях, что было бы немыслимо. Но музыкальное содержание пьес «Жалбыр» и «Кыз-Жибек» н, затем показ народных игр, песен и плясок в непрерывном действии (вечер молодежи в ауле), выступление отличного инструментального ансамбля и отдельных певцов на концерте казахской народной музыки,— все это в целом дает яркое, наглядное представление о значении музыкального творчества в жизни казахского народа, об интенсивном росте музыкальной культуры на народно-национальной основе и об исключительно богатом, эмоционально-отзывчивом музыкальном языке казахов.
Конечно, песня оказалась представленной полнее и конкретнее, чем инструментальная музыка: в обеих названных пьесах действие развернуто очень выгодно с точки зрения показа места песенного творчества в быту казахов и раскрытия образно-идейной значимости песни в конкретных драматических ситуациях. Можно с уверенностью ожидать дальнейшего развертывания казахской народно-импровизационной песенности в музыкальную драму, где песня перестанет быть только связующим звеном и трансформируется в непрерывное музыкальное действие.
Одно из замечательных качеств казахской песенной мелодики — ее проникновенная эмоциональная отзывчивость и чуткость, что обусловливает и вызывает удивительную гибкость интонаций. Эпическая, в сущности своей, песня излучает множество интонационных оттенков — от нежнейшей лирики до драматически насыщенного выразительнейшего сказа. Эта исключительная отзывчивость песенной мелодики позволяет отмечать тончайшими интонационными колебаниями образное содержание стиха, в результате чего музыка и поэтическая речь, взаимно проникая, образуют волнующее выразительное единство. Гибкость мелодических линий, их задушевная напевность, возможности драматической фразировки (театрализация песни), многообразие песенной тематики — все эти свойства ощущаются через жизненно-полнокровное исполнение казахских певцов, как показатели глубочайших переживаний народной психики, а не как аморфные, отзвучавшие отложения.
Казахская песенная и инструментальная импровизация — это, прежде всего,
живая речь, это действительность. Отсюда вытекают широкие творческие перспективы
не только для театральной, но и симфонической музыки на народно-национальной
основе. Необходимо только осознать, что пути развития казахской музыкальной
драмы и симфонической музыки тесно связаны с усвоением казахами вершин
западно-европейской и русской музыкальной классики в тесном содружестве
со всей музыкальной культурой Союза ССР.
Речь идет не о подражании музыкальной классике и не о стилизации (а в
сущности — «стрижки» традиционно-европейской схемы) песенной стихии.
Но когда на смену культуры аулов приходит культура социалистических городов,
вырастающая из творческого усвоения лучших достижений и преодоления «художественных
мерзостей» буржуазной музыкальной культуры, неизбежно наступает эпоха
усвоения опыта передовой культуры и отбора художественных ценностей прошлого,
т. е. сложный процесс перековки местно-национальных культур и взаимопроникновения
их в общем творческом содружестве. Проблема музыки Союза ССР, настойчиво
выдвинутая сейчас интенсивным ростом запросов масс к искусству, и является,
в существе своем, проблемой перерастания музыкальных культур братских
республик — с сохранением действенных еще форм национально-самобытного
творчества — в музыкальную культуру великой социалистической родины.
Выступление певцов и инструменталистов Казахстана как раз значительно
тем, что их исполнением передается интенсивный творческий подъем, охвативший
их страну: это перестройка всего жизненного уклада, всей психики недавно
еще кочевого народа. И песня, сопровождавшая казахский народ на всех его
исторических путях, должна и теперь, в великую эпоху раскрепощения униженных
культур, обрести еще идейную насыщенность и целеустремленность, но не
теряя своих лучших качеств: простоты, свежести и богатой выразительности.
Для советского музыковедения в казахской народной музыке содержится неисчерпаемый
источник для наблюдения и исследования сложнейших процессов преобразования
музыки устной традиции, проблем музыкальной семантики и т. д. Музыковеды
имеют здесь дело не с мертвыми запасами отзвучавшей музыки, а с конкретной
творческой действительностью.
В изучении народной музыки советскому музыкознанию давно уже пора выйти
за узкоописательные навыки музыкальной этнографии и поставить дело на
исследовательскую идейную высоту: пора забыть феодально- и буржуазно-высокомерное
деление музыки на народную и художественную, как будто качество художественности
присуще только индивидуальному изобретению и творчеству отдельных композиторов.
Нельзя не вспомнить здесь о многочисленных записях казахской песни, сделанных
А. Затаевичем и положивших прочное основание ознакомлению широких слоев
слушателей СССР с богатством казахской мелодики. Но записи эти — только
музыкально-этнографический сборник, притом еще, так сказать, изустный
опыт собирателя, и не удовлетворяют современному строго научному методу
фиксации напевов (фонограммархивы). Это приходится отметить при всей признательности
А. Затаёвичу за его чутко-музыкальные записи и проявленную им исключительную
энергию. Но, повторяю, казахская народная музыка заслуживает глубокого
и внимательного исследования своей образной сущности и раскрытия своего
содержания как базы для дальнейшего роста композиторского творчества.