Б. Асафьев - О симфонической и камерной музыке

Б. Асафьев (книги)



Литература о композиторах, музыке, ноты

 


Берлиоз

 

 

Берлиоз —старший современник Листа, Вагнера, Шумана, Шопена и Глинки, заражавший всех их своим огненным темпераментом и бурно-романтическим жизнеощущением, ярчайший симфонист-революционер французской музыки, преемник выдвинутых великой революцией идей, страстный поклонник Бетховена и оригинальнейший мыслитель о музыке. Жизнь Берлиоза — великая трагедия художника, «надоевшего» эпохе своим беспокойным нравом, и вместе с тем в ней есть черты «авантюрного романа», в котором воочию смешались образы Гарольда 37, Вильгельма Мейстера 38, Мельмота 39, Ромео и Бенвенуто Челлини (героя его оперы). Берлиоз в юности создал сцены, из «Фауста» и послал их Гёте, до страсти увлекался Шекспиром, а кончил мечтой о ренессансе в музыке римского эпоса Виргилия 40, увидя здесь якорь спасения для романского духа от надвигавшейся лавины вагнеризма. «Героику» Бетховена он понимал, но в героические замыслы Вагнера не хотел поверить: немудрено, ибо в нем, как в истом французе, таились и Рабле и Монтень. Остроумный, пылкий, страстный, колкий, дерзкий и лукавый, шаловливый и едкий Берлиоз-писатель был подлиннейшим журналистом своей эпохи. Он знал цену выдумке, иронии, фантастике, причудам и раскатистому смеху, блестящим остротам и злой саркастической улыбке. Его характер насыщен странностями, граничащими с безумством, резкими контрастами и нервными вспышками, порывами страстей и вдруг приступами отчаяния и тоски. Только скепсис и чувство меры могли додержать эту буйную натуру на грани крайне неустойчивого равновесия до 66-летнего возраста. Впрочем, последние годы его жизни — годы творческой агонии и постепенного угасания пламени среди пустоты вокруг: ни родных, ни друзей, ни веры в искусство, ни энергии.

Берлиоз-композитор явление исключительно интересное и все-таки странное. Революция звала музыку на площадь и на улицу, учила ее обращаться к массе, к народу. Берлиоз создал эту музыку, но тогда, когда отзвучала сама революция. Жизнь жаждала покоя, напряженные нервы искали равновесия, слух утешался виртуозной игрой, а Берлиоз бредил фантастическими бредовыми идеями, рожденными эпохой террора; любовь стала салонным развлечением, а Берлиоз жертвовал из-за нее' жизнью; Париж его презирал, больше доверяя Мейерберу, а Берлиоз мог дышать только воздухом Парижа; заповедь благоразумия стала управлять французами, а Берлиоз всю жизнь был неблагоразумным и нерасчетливым, расточая себя на все стороны.
Удивительно, что среди нервно-напряженной жизни Берлиоз, при всем этом, успел создать ряд капитальных произведений, как Фантастическая симфония (1829), Реквием (1837), «Гарольд в Италии» (1834)—чисто романтический вид симфонии-путешествия, или «авантюрной симфонии» с чередованием пейзажа и жанровых картин; затем «Ромео и Джульетта»— театрально-лирическая симфония (1839), грандиознейший «Те Deum» 4I, драматическая легенда «Гибель Фауста», «Траурно-триумфальная» симфония (1840), оперы: «Бенвенуто Челлини» (1838), «Беатриче и Бенедикт», «Завоевание Трои» и «Троянцы в Карфагене»; пасторально красивая и умиротворенная оратория «Детство Христа» и несколько, ярких увертюр. Он писал музыку, как сильный декоратор: мощными мазками. Но он же мог работать, как искуснейший ювелир. Микеланджеловские черты уживались в нем рядом с челлиниевскими.
Мастер оркестра, знавший как никто в его время игру тембров и ценность инструментальной краски, Берлиоз первый из симфонистов пользовался тембром и красочными комплексами как конструктивными элементами, как организующими форму факторами. Вне понимания этой особенности творчества Берлиоза нельзя уяснить себе ни его концепций, ни их структуры. У Берлиоза засверкала, засияла и загорелась инструментальная ткань во всей обаятельности и яркости. Его голосоведение — своеобразная полифония, вытекающая не из абстрактно архитектонических, а из конкретно-тембровых предпосылок. Зато все инструменты в музыке Берлиоза используются соответственно их природе и характеру. Они — живые действующие лица симфонии, они-—выразители чувств и мыслей, но они же декораторы и пиротехники, ибо блеск оркестра Берлиоза не уступает силе эмоционального напряжения, а разнообразие образов и видений, вызвавших эту музыку и ею в свою очередь вызываемых, не уступает чисто романскому чувству формы, пластичной и рационально конструированной. Как бы ни казался экстравагантным Берлиоз, он мыслит об эффекте и знает (как опытный режиссер), каким образом можно с наибольшей экономией средств показать материал с наивыгоднейшей стороны. Берлиоз превратил театральное действо в симфонию, не отказавшись, однако, от театральности.

Берлиоз-лирик трогает и волнует, несмотря на свой несколько чуждый нам пафос. Ирония Берлиоза (Мефистофель в «Гибели Фауста») дразнит и задевает. Блеск его мыслей и яркость фантазии увлекают и очаровывают. Повествования его, и романтические и эпические, ведут за собой, как ведет умно скомпановаиный роман. Берлиоз — Шекспир и Байрон французской музыки, но он же ее Гюго и Делакруа —там, где он игрой своего оркестра открывает перед нашим воображением новые красочные пятна, новые тембры, а значит и новые миры.

В симфонии «Ромео и Джульетта» все это проявляется особенно сочно и особенно ярко. Любовная лирика Берлиоза от скромных признаний до страстного экстаза звучит здесь с особенной проникновенностью и теплотой. Фантастика (знаменитое скерцо «Фея Маб») до сих пор не потеряла своей заманчивости и эффектности. Берлиоз в «Ромео» одинаково чарует и выдумкой, и силой чувства, мужественного и острого, и своей способностью делать пластичными самые нежные и интимные переживания, и своей душевной проницательностью: он всегда умеет овладеть чувственностью и сдержать ее; впечатлительный и увлекающийся, он, тем не менее, никогда не превращает музыку в субъективнейшую страстную исповедь: музыка его — всегда поэмна, всегда подчинена инстинкту меры, культу разума и поэтической идее при -всей своей видимой романтической раскиданности! Недаром же Берлиоз был таким горячим и пылким поклонником Виргилия и кованого латинского стиха. Он искал там спасения от начинавших бушевать вокруг него все неистовее и неистовее волн вагнеровской музыки.