23 июля 1870 года началась франко-прусская война. С полной ясностью показала она гнилость и бессилие наполеоновской Империи. Несмотря на самоотверженное сопротивление солдат, французская армия терпела одно поражение за другим.
Как и все его соотечественники, Бизе жил в это время вестями с фронта. Его приводила в отчаяние бездарность генералов, напрасная гибель людей: «Разумеется, я не шовинист, ты это знаешь, — обращается он к своему самому близкому другу Эрнесту Гиро,—но со вчерашнего дня у меня сжимается сердце и слезы стоят в глазах! Бедная страна! Бедная армия!. Почему всех нас не призовут для защиты наших городов? Или он (Наполеон III. — Э. В.) боится вооружить нацию?»
Для Бизе, как и для всякого подлинного гуманиста, война—прежде всего страшное бедствие, он видит в ней лишь слезы, кровь, груды трупов, преступление без числа, без конца! «Я француз, я об этом помню, но не могу совсем забыть, что я еще и человек, — пишет он Эдмону Га-Лаберу. — Эта война обойдется человечеству в 500 000 жизней. Что до Франций, то она потеряет в ней все».
Несмотря на ненависть к войне, Бизе не уклоняется от своего гражданского долга. С первых же дней он находится на службе в Национальной гвардии, в задачу которой входит охрана и патрулирование столицы. Но композитор не удовлетворен, его все время мучают угрызения совести, он упрекает себя за то, что выполняет лишь требования закона. Единственная причина, которая удерживает его в тылу — Женевьева. «Не будь я женат, я пошел бы в пехоту. мне было бы все равно»,—признается Бизе в одном из писем.
Война быстро приближалась к своему трагическому исходу. Меньше чем за полтора месяца французские генералы проиграли десять крупнейших сражений. Окончательной катастрофой стала битва при Седане, где была разбита и взята в плен огромная французская армия, во главе с императором.
4 сентября 1870 года в Париже создано правительство Национальной обороны и провозглашена буржуазная республика. Однако новое правительство ограничивается лишь громкими фразами и обещаниями. Оно так и не сумело организовать оставшиеся войска и дать отпор вражеской армии. Париж оказался в осаде, отрезанный от важнейших жизненных центров. В городе начался голод. Жители, особенно беднейшее население, вынуждены питаться кониной, причем и ее выдают микроскопическими дозами — до 30 граммов на человека.
Современник Бизе писатель Эдмон де Гонкур так описывает некогда прославленный своим изобилием парижский рынок: «Там, где торговали рыбой, во всех ларьках продается только конина, а вместо масла предлагают жир неведомых животных, похожий на большие прямоугольные куски белого мыла. В лавке мясника на почетном месте висит ободранный хобот молодого Поллукса, слона из Зоологического сада, и среди безымянных кусков мяса приказчик предлагает верблюжьи почки».
Жорж Бизе
Бизе мужественно переносит все трудности осады. Он не хочет покинуть Париж в тяжелую минуту. Композитор считает подобный шаг трусостью и презирает людей, которые бегут из осажденной столицы, полагая, подобно шекспировскому Фальстафу, что честь — не более чем условность. Вместе с родным городом Бизе пережил и тот страшный мартовский день, когда по улицам Парижа торжественным маршем прошли прусские войска. «В это утро, — вспоминает Эдмон де Гонкур, — Париж потерял свой громкий гудящий голос, и тревожное безмолвие этих трудных часов так глубоко, что мы слышим, как часы на Булонской церкви бьют пять. Горизонт кажется пустым, необитаемым. Потом, в полной тишине, царящей повсюду, глухо доносится неясная и далекая дробь приближающихся барабанов».
Пруссаки пробыли в Париже недолго. Бисмарк, опасаясь за боевой дух и дисциплину своей армии, приказал через три дня вывести ее за пределы города. Среди населения столицы росло недовольство политикой правительства. 18 марта 1871 года парижский пролетариат, возмущенный позорной капитуляцией и бездействием руководителей страны, поднял восстание. Этот день навсегда вошел в историю как день провозглашения Парижской коммуны. Впервые государственная власть оказалась в руках рабочих и бедняков.
С самого начала своего существования Коммуна издает декреты, направленные на улучшение жизни трудящихся. Наиболее нуждающимся оказывают материальную помощь, аннулируют различные задолженности, например, в оплате за квартиру. Подготавливается введение обязательного школьного обучения, причем впервые за время своего существования школа полностью отделяется от церкви. Многое успела сделать Коммуна и в приобщении народных масс к искусству. Перед трудящимися открылись двери театров, музеев, библиотек. Рабочие, ремесленники, беднота получили доступ к сокровищам живописи, скульптуры, литературы, которыми до сих пор наслаждались лишь немногие избранные. Как и во времена великой французской революции 1789 года на улицах и площадях Парижа зазвучала музыка, устраивались красочные массовые зрелища, концерты с участием знаменитых артистов.
Перед народом выступают скрипач Шарль Данкла, композитор и пианист Анри Литольф, актрисы Агар и Борда. На сцене идут лучшие произведения классического репертуара: «Немая из Портичи» Обера, «Вильгельм Телль» Россини, «Гугеноты» Мейербера. «Коммуна, — писал К. Маркс, — чудом преобразила Париж. Распутный Париж Второй Империи бесследно исчез. Трудящийся, мыслящий, борющийся, истекающий кровью, но сияющий вдохновенным сознанием своей исторической инициативы, Париж почти забыл о людоедах, стоящих перед его стенами, всецело отдавшись строительству нового общества».
Захваченные общим революционным подъемом, передовые деятели искусства безоговорочно перешли на сторону восставшего народа. Гюстав Курбе возглавил Комиссию по охране художественных памятников. Он разработал несколько смелых проектов, среди них — проект монумента вечного мира, который хотели установить на месте памятника Наполеоновской империи — Вандомской колонны. Широкие демократические преобразования в организации музыкального обучения задумывает Сальвадор-Даниэль, назначенный после смерти Обера директором Консерватории. Крупный исследователь народной музыки и композитор, он первым среди артистов избран в революционное правительство на пост музыкального комиссара Коммуны.
Революционные идеи глубоко затронули все области французской культуры. Но если в таких сложных жанрах как опера или роман их влияние сказалось значительно позже, то в наиболее злободневном и массовом виде искусства— песне они нашли свое прямое и непосредственное выражение. Именно в этот период рабочий поэт Эжен Потье создает свои бессмертные стихи:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир рабочих и рабов!
Спустя несколько лет другой рабочий, музыкант-любитель Пьер Дегейтер напишет к ним музыку. С этого времени «Интернационал» обойдет все страны, его узнают в самых отдаленных уголках земного шара. Мужественная и прекрасная песня, рожденная в пламени революции, станет гимном пролетариата всего мира.
Свободный и гордый человек, Рабочий, как равный входит в возвышенный мир поэзии:
Прочь шляпы, буржуа, и поклонитесь людям!
Да, мы рабочие. Рабочие! Мы будем
Господствовать, когда настанет новый век.
И с утра до ночи кующий человек,
Великий следопыт причин и следствий, встанет,
Он вещи укротит и повода подтянет,
И оседлает мир, как своего коня.
(Перевод П. Антокольского)
Так писал шестнадцатилетний Артюр Рембо, поэт необычной судьбы, чья юность совпала с грозными и величественными днями Парижской Коммуны.
Однако далеко не все художники поняли и оценили значение этого великого события. Многие, в том числе и такие большие писатели как Золя, Флобер, Додэ, Эдмон де Гонкур увидели в коммуне лишь бунт возмущенной черни. Нет ничего удивительного, что и такой человек, как Жорж Бизе, в сущности очень далекий от научного понимания социальных проблем, не сумел разобраться в сложной и непривычной обстановке. Ведь и сами коммунары, творившие «чутьем гениально-проснувшихся масс» не всегда понимали величие тех событий, в которых они участвовали.
Бизе искренне старается понять происходящее, посещает центр восставших — Монмартр, беседует с коммунарами. Человек большого мужества и честности, он считает своим долгом опровергнуть клеветнические слухи, распространяемые о коммунарах буржуазными газетами: «Не похитили ни одной иголки, —отмечает он в одном из писем. —Они там, наверху, дисциплинированные, и первый из тех, кто украл, был бы немедленно расстрелян. Монмартр совершенно доступен. Консерваторы прогуливаются туда и их принимают очень вежливо».
Коммуна продержалась всего 72 дня. Буржуазное правительство зверски расправилось с восставшим народом. Город подвергался разрушительным обстрелам, в предместьях, рабочих кварталах и в центре Парижа велись жестокие бои. Коммунары героически сражались на баррикадах, но силы были слишком неравными. Войска преследовали и убивали восставших без суда и следствия как врагов или преступников. Был схвачен и расстрелян Сальвадор-Даниэль, вместе с другими заключенными брошен в тюрьму Гюстав Курбе.
Эдмон Гонкур, ставший очевидцем одной из нечеловеческих расправ над восставшими, пишет в своем дневнике: «Между всадниками (конными жандармами — Э. В.) движется группа людей. Эти люди как-то особенно бледны; их блуждающий взгляд навсегда остался у меня в памяти. Конвой подгоняет их, заставляет бежать к казарме Лобо, ворота которой с грохотом и странной стремительностью захлопываются за ними.
— Это будет недолго, скоро услышите первый залп.
— Какой залп?
— Да ведь их сейчас расстреляют!
Почти в тот же миг я услышал стрельбу. В первый, во второй, в третий раз раздавалось братоубийственное «р-р-р-а». Наконец, стрельба замолкает. Все вздыхают с облегчением, как вдруг грохочет еще один выстрел. потом еще. и, наконец, последний. Говорят, что это полицейские добивают тех, кто остался жив».
Кровавая расправа с революционным народом вызвала у Бизе гнев и отвращение. Он считает чудовищными с точки зрения политики и гуманизма циркуляры премьер-министра Тьера, призывающие к беспощадной травле коммунаров. Все, что было в Париже бесчестного и подлого, композитор видит в Версале — бывшем дворце короля, а теперь резиденции буржуазного правительства. Яснее, чем когда бы то ни было, Бизе понимает, что и при буржуазной республике все останется по-прежнему. Как и во время Наполеоновской Империи, материальные блага будут разделены между интриганами и ничтожествами, среди которых честным людям не найдется места. Вновь встанет грубый и прозаический вопрос хлеба насущного. У композитора мелькает мысль даже о том, чтобы покинуть родину и искать работу в Италии, Англии или Америке.
Женевьева Галеви, жена композитора
Действительно, если политика Третьей республики и отличалась от нравов Империи, то лишь еще более откровенной реакционностью. Напуганные народным восстанием бужуа старались подавить всякий проблеск свободомыслия, либеральных настроений, не говоря уже о сочувствии к восставшим. Они просто зверели — эти благовоспитанные господа, когда кто-либо решался поднять голос в защиту жертв террора. Преследованию подвергались не только те, кто открыто выступал на стороне восставших, но и многие деятели культуры, лишь заподозренные в сочувствии коммунарам. Даже прославленный Виктор Гюго, ставший уже при жизни классиком французской литературы, подвергся самой настоящей травле в газетах за то, что осудил жестокую расправу с коммунарами, а выборы его кандидатуры в Палату депутатов окончились провалом.
Но и в этих условиях торжествующей реакции Бизе остается самим собой, человеком кристальной честности, который не может и не хочет пойти на сделку со своей совестью. А такую сделку, т. е. покровительство самых высокопоставленных особ, вплоть до премьер-министра Тьера, предлагает ему Леони Галеви. Она всячески стремится устроить карьеру своего зятя, характер которого кажется ей не только странным, но даже диким. Бизе непоколебим в своих убеждениях. Для него нетерпимы зависимость, покровительство, рекомендации.
На заботы тещи композитор отвечает письмом, в котором с полной откровенностью высказывает свои взгляды: «То, что называют почестями, чинами, званиями и т. д. внушало бы мне глубокое отвращение, если бы я не был к ним так равнодушен. Я видел, как Жюль Коэн и другие холуи императорского двора захватывали положение, должности, на которые больше всех имел бы право я, если бы хоть на одно мгновение подумали о заслугах и о праве. Я не жалуюсь; если бы я был менее дик или менее честен (это зависит от точки зрения),—то имел бы теперь доходы, которых у меня нет и, вероятно, никогда не будет. Быть может, мое суждение не очень здраво, но я предпочту отказаться от любого положения, если не достигну его сам, и полностью своими силами».
Однако достигнуть положения, надеясь только на свои силы, во Франции времен Третьей республики почти невозможно. И Бизе довольно скоро убедился в этом. Его надежды на получение должности главного концертмейстера Большой оперы так и не осуществились. После длительных переговоров композитору, чей талант и блестящее мастерство пианиста были достаточно известны, предпочли самого заурядного музыканта, обладающего зато значительными связями. Бизе вынужден снова браться за любые, самые трудоемкие заказы, убивать силы на корректуру объемистых партитур, в то время как должность главного концертмейстера с окладом 4000 франков в год дала бы ему необходимую материальную обеспеченность и возможность свободно заниматься творчеством.
Имя Бизе достаточно известно в музыкальном мире. Новый директор консерватории Амбру аз Тома, назначенный после расстрела Сальвадора-Даниэля, высоко ценит его музыку. Но и он не решается привлечь известного своими оппозиционными взглядами композитора к преподаванию в старейшем музыкальном институте страны. Зато второстепенным авторам, незначительным ремесленникам в консерватории всегда находится место: ведь они не станут менять устаревшие методы преподавания, не будут беспокоить тихое болото академической рутины, искать новые смелые пути в искусстве.
Композитор уже привык к подобным ударам судьбы, к трудностям и неудачам. Он сознает, что для него возможен лишь один путь — борьба. Ничто не может лишить Бизе веры в правильность избранного пути, в то, что рано или поздно он добьется своей цели. «Путь, избранный мною, долог, но я знаю, куда он меня ведет. Тот, кто, кажется, совсем у цели, никогда ее не достигнет, я же, если нормальная жизнь возобновится, быстро добьюсь своего», — пишет он Леони Галеви.
Композитор чувствует, что настало время для творчества, и не намерен больше терять ни одного дня. В его голове зреют проекты опер, ораторий, симфоний. «Нужно производить—таков девиз Бизе.—Время идет и нельзя умереть, не реализовав предварительно всего, что в нас есть». Он знает, что еще создаст музыку прекрасную и волнующую, которая даст людям радость, осветит и согреет их жизнь. В этом сознании он черпает душевные силы и бодрость.