Бородин
С.А. Дианин
Жизнеописание, материалы и документы
"Государственное музыкальное издательство", 1960г.
(pdf 23 Мб)
Содержание:
ВВЕДЕНИЕ
Публикуемый труд С. А. Дианина является результатом многолетней самоотверженной
работы, начатой еще отцом автора книги — учеником и другом А. П. Бородина
Александром Павловичем Дианиным (1851—1918).
В 1870—1873 годах А. П. Дианин слушал лекции Бородина в Медико-хирургической
академии, а затем сделался его ассистентом. После получения степени доктора
философии в Иенском университете и, вскоре после этого, степени магистра
химии в Харькове А. П. Диамин в 1880 году был назначен, благодаря хлопотам
Бородина, ценившего его способности, адъюнкт-профессором Медико-хирургической
академии. Живя на протяжении последних четырнадцати лёт жизни Бородина
в его квартире, Дианин постепенно сблизился со своим, великим учителем,
а после его смерти стал душеприказчиком Бородина.
Он бережно хранил рукописи Александра Порфирьевича, его личные вещи, обстановку,
собирал материалы для его биографии, которыми делился также с В. В. Стасовым,
и вскоре после смерти Бородина опубликовал очерк о его жизни и деятельности.
Громадную работу по изучению, систематизации и публикации материалов о
жизни и творчестве Бородина ведет уже на протяжении десятков лет сын А.
П. Дианина, автор публикуемой книги Сергей Александрович Дианин, родившийся
14(26) декабря 1888 года в той самой квартире, в которой жил в 1863—1887
годах Бородин.
«С детства, как себя помню, я был окружен предметами обстановки, принадлежавшими
Бородину, видел его портреты, его знакомых, слышал рассказы о Бородине»,—
рассказывает С. А. Дианин в автобиографической записке. Математик по специальности,
С. А. Дианин опубликовал в 1929—1937 годах ряд научных работ, посвященных
различным вопросам математической физики и музыкальной акустики. Однако
постепенно С. А. Дианин все более и более отдавал себя работе над изучением
жизни и творчества Бородина.
В 1923 году во французской и немецкой прессе появилась его первая статья
о Бородине, написанная совместно с А. Н. Римским-Корсаковым. За этой работой
последовал ряд других, в том числе статья «О роли чувства тональности
в процессе творчества Бородина», опубликованная в 1927 году.
Наиболее капитальным трудом С. А. Дианина явился изданный Музгизом в 1928—1950
годах четырехтомник «Письма А. П. Бородина», потребовавший длительных
текстологических исследований и обширных комментариев. В последний том
этой ценнейшей публикации С. А. Дианин включил также музыкально-критические
статьи Бородина.
Первый раздел новой работы С. А. Дианина содержит биографию великого композитора,
написанную на основании источников, нередко впервые вводимых в научный
обиход и дающих возможность критически пересмотреть некоторые данные,
обычно приводившиеся в биографиях Бородина. Много нового содержится в
этом разделе книги, посвященном жизнеописанию Бородина и той «трагической
повседневности», с которой он героически боролся, самоотверженно выполняя
свой долг художника, исследователя, воспитателя и защитника молодежи,
гражданина и патриота.
Публикуемые во втором разделе этого тома письма составляют часть изученного
и систематизированного С. А. Дианиным архива Бородина. При отборе писем
составитель, естественно, руководствовался принципом целесообразности
их издания, определяемой исключительно ценностью данных, которые читатель
может почерпнуть из публикуемых материалов. Именно в силу этого письма,
имеющие сугубо личный, интимный характер, не включены в данную публикацию,
основное содержание которой составляют письма М. А. Балакирева, Н. А.
Римского-Корсакова, Ц. А. Кюи, В. В. Стасова.. Л. И. Шестаковой, Д. М.
Леоновой и других деятелей русской музыкальной культуры, русских ученых
— Д. И. Менделеева, Н. Н. Зинина, Н. А. Меншуткина, А. М. Бутлерова, жены
Бородина —Екатерины Сергеевны, а также таких выдающихся западноевропейских
музыкантов, как Ф. Лист, К. Сен-Сане и другие.
Подготовленная С. А. Дианиным публикация эта содержит свыше ста пятидесяти
писем, которые не только подкрепляют фактический материал биографического
очерка, составляющего первый раздел данной книги, но и во многом дополняют
его. Помимо ярких штрихов, которыми обрисовывается обаятельная личность
великого композитора и ученого, письма эти содержат многочисленные данные
о различных этапах работы Бородина над своими произведениями, об их первых
исполнениях и изданиях, о критических откликах на них, об отношении современников
к творчеству Бородина и т. п.
Многие из публикуемых писем существенным образом дополняют картину отношения
к Бородину со стороны передовой русской музыкальной общественности, достойно
оценившей гений Бородина и величие его творческих замыслов,— прежде всего,
разумеется,— «Князя Игоря», Академик Б. В. Асафьев справедливо отметил,
что «Игорь» —концепция национально-государственная», ибо «тезис строительства
государственного, как обороны и против стихии степи, с ее кочевниками,
и против феодально-княжеской раздробленности и безначалия, проведен мощной,
можно сказать, «суриковской» рукой через всю оперу,— именно эта сфера
содержания «Игоря» обосновывает монументальность музыки, ее основное качество».
И далее: «В данном отношении Бородин шел напролом против всех течений,
отрицавших в русском народе чувство и мысль о государственном начале,
как неизбежной основе национальной жизнеспособности, и полагавших, что
русский народ есть некая стихия, безначальная и своенравная, не способная
к объединению и сугубо анархическая. Больше того, Бородин исключительно
смело и сочно сопоставил два мира государственности: рабьей, кочевой,
насильственной— половцев — и оборонной, трудовой, себя защищающей государственности
русского великого труженика— крестьянства и дружинного народа во главе
с князем, не «насильственным владыкой», а «лучшим воином», сосредоточившим
в себе черты народного былинного богатыря и «князя-воителя житий», как
Александр Невский, Михаил Черниговский и другие».
Не подлежит сомнению, что идейно-художественная концепция оперы Бородина
была близка и дорога передовым кругам русской общественности того времени,
и участники балакиревского кружка горячо откликнулись на этот замысел,
подсказанный Бородину Стасовым, приславшим,. как известно, композитору
«сденариум» оперы с письмом, впервые публикуемым в книге С. А. Дианина..
Отвечая Стасову на это письмо, Александр Порфирьевич писал: «Мне этот
сюжет ужасно по душе. Будет ли только по силам? не знаю»
Друзья композитора не разделяли его сомнений по этому поводу, считая,
что сюжет «Игоря» находится в надежных руках и что осуществление этого
замысла приведет к созданию оперы, которая воплотит заветные мечты «Могучей
кучки», мечты о продолжении эпической линии «Руслана». Недаром еще 28
декабря 1868 года Стасов писал Бородину о его романсе «Спящая княжна»:
«Что за прелесть! правду говорит Даргомыжский, что это просто — страница
из «Руслана», Итак, эпическая направленность дарования Бородина, проявившаяся
не только в этом романсе, но и в его первой симфонии, и в поразительной
по силе «Песне темного леса», была уже тогда вполне понята и оценена по
достоинству. Публикуемые в этом томе письма содержат существенные данные
о признании, которое гений Бородина получил в кругу строителей русской
музыкальной культуры.
В цитировавшемся уже письме от 28 декабря Стасов сообщает Бородину, что
его «Спящую княжну» накануне вечером дважды пели у Л. И. Шестаковой. Вошедшие
в публикацию С. А. Дианина одиннадцать писем Людмилы Ивановны свидетельствуют
о неизменной сердечности и заботливости, с которой она относилась к Бородину
и его творчеству. Достаточно прочитать письмо Л. И. Шестаковой от 27 февраля
1877 года, написанное под впечатлением первого исполнения «Богатырской»
симфонии, исполнения, сопровождавшегося неудачей (вплоть до шиканья тупиц,
каковые «не поняли и дурили») и тем не менее названного «нашим общим праздником»
в письме Людмилы Ивановны, которая предсказала композитору, что симфонии
его «предстоит стоять на той высоте, как «Руслан»...
Можно представить себе, как поддержали Бородина эти слова, сказанные сестрой
автора «Руслана», тем более, что, как мы знаем, композитор был частым
гостем в ее доме, и общение с Людмилой Ивановной и ее музыкальным кружком
неизменно укрепляло веру Бородина в свои силы. Напомним также, что беседа
Бородина с В. В. Стасовым, имевшая решающее значение для возникновения
замысла «Князя Игоря», состоялась именно у Л. И. Шестаковой, посвященной
в этот замысел и горячо на него откликнувшейся.
Со свойственной ему страстностью и пламенным энтузиазмом относился Стасов
к гению Бородина, называл себя его «глубочайшим поклонником» в публикуемом
письме от 4 декабря 1876 года, письме кратком, но позволяющем составить
себе яркое представление о том, чем были Бородин и его музыка для Стасова.
Не менее интересно и письмо Стасова от 30 марта того же года, содержащее
характернейший выпад против Кюи, написавшего отзыв о концерте, в котором
исполнялся «прославный хор» из «Князя Игоря». Кюи останавливается на внешних
сторонах музыки Бородина, на приемах развития и т. п. «Где же само-то
создание, где хоть единое слово о характере и смысле этого гениального
хора, которому мы все намедни поклонялась?»— гневно спрашивает Стасов,
определяя основные задачи музыкальной критики и требуя от нее прежде всего
суждения об идейно-эстетической ценности разбираемого произведения, а
не «приговоров шульмейстера», как называет Стасов критику Кюи в этом письме,
полностью сохранившем глубоко принципиальное значение и для нашего времени.
Стасов зорко разглядел не только масштабы, но и национальную самобытность
дарования Бородина, называя Мусоргского его «сиамским близнецом, по силе
и оригинальности» (письмо от 8 августа 1879 года). И еще один штрих: 1883
год Стасов надеялся начать встречей с Бородиным, Он написал письмо своему
любимцу, прося его прийти на следующий день: «Вся музыкальная компания
будет, и отсутствие такого крупного туза, как Alexander Porfiriewitz,
заставило бы побледнеть все остальные масти...» А мы знаем, что критерием
для стасовских оценок была идейно-художественная значительность того или
иного явления, определявшаяся не космополитически-безличным смакованием
мастерства, а полнотой выражения национальных черт отечественной культуры.
Этот критерий лег в основу книги Стасова о Бородине.
Уже первое знакомство с оперой, сочинявшейся Бородиным, убедило его друзей
в том, что русская музыка обогатится новым великим творением, а последующие
годы еще более укрепили эту уверенность. В письме от 19 сентября 1875
года Стасов пишет Бородину о том, как его ждали накануне с надеждой послушать
отрывки из «Князя Игоря», о котором Римский-Корсаков «рассказывает такие
чудеса». Б предыдущем письме от 17 сентября Стасов пишет Бородину, что
«Князь Игорь» черт знает, как нас интересует, особенно вдруг подвинутый
вперед львиною хваткою».
И Стасов, и Римский-Корсаков приходили в отчаяние от всего, мешавшего
Бородину работать над оперой. «Множество дел по профессуре и женским медицинским
курсам вечно мешали ему. Домашнюю обстановку его я уже описывал. Его бесконечная
доброта и отсутствие себялюбия делали эту обстановку такою, что заниматься
сочинением было для него крайне неудобно»,— вспоминает Н. А. Римский-Корсаков.
А в письме от 6 февраля 1878 года Стасов спрашивает Бородина, «во время
праздников не подвинулся ли «Князь Игорь»? Или же он так-таки и спит целых
2 года? Если да, это просто непростительно для талантливого человека,
как Вы...»
Но участие друзей и соратников Бородина, проявлявшееся по отношению к
судьбе его оперы, далеко не ограничивалось только напоминаниями. Автор
«сценариума» оперы
B. В. Стасов в своей книге пишет: «Бородин отнесся с необычайной внимательностью
и тщательностью к сюжету своей оперы. Точь-в-точь, как Мусоргский, когда
тот принимался за сочинение «Бориса Годунова» и «Хованщины», Бородин перечитал
все, что только могло относиться к его сюжету.
Я доставлял ему из Публичной библиотеки летописи, трактаты, сочинения
о «Слове о полку Игореве», переложения его в стихи и прозу, исследования
о половцах; он читал,
сверх того, эпические русские песни, «Задоишнну», «Мамаево побоище» (для
сцены жен, прощающихся с мужьями), эпические и лирические песни разных
тюркских народов (для
княжны Кончаковны и вообще всего половецкого элемента). Наконец, от В.
Н. Майкова он получил некоторые мотивы песен финско-тюркских народов и
через него же, от знаме-
нитого венгерского путешественника Гунфальви, музыкальные мотивы, записанные
им в Средней Азии или у потомков древних половцев, живущих еще и до сих
пор несколькими
селениями в одном округе Венгрии...» Впервые публикуемое C.А. Дианиным
письмо В. Н. Майнова к Бородину является существенным дополнением к ранее
известному письму
В. Н. Майнова к В. В. Стасову, роль которого в снабжении Бородина обширнейшими
материалами для его оперы делается еще более очевидной.
Общеизвестны огромные заслуги Н. А. Римского-Корсакова перед русской музыкальной
культурой, заключающиеся не только в создании произведений, составляющих
ее славу и гордость, но и в самоотверженной работе над творческим наследием
других великих мастеров. Еще при жизни Бородина предлагал ему Римский-Корсаков
свою помощь, предлагал бескорыстно, с единственною целью — ускорить окончание
«Князя Игоря», значение которого для отечественной музыкальной культуры
соратники Бородина прекрасно понимали. Именно поэтому считали они своим
долгом не только торопить композитора, но и делать все возможное, чтобы
способствовать окончанию оперы.
10 августа 1879 года Римский-Корсаков писал Бородину: «Бели вы теперь
за лето довольно много насочините, да осенью будете поддерживать сочинительский
стих, заменяя им до «некоторой степени разные филантропические дела, которые
на вас нагрянут в Питере (простите, что говорю о предмете, который до
меня, может, не должен касаться), то вы имеете вероятность кончить всю
вашу оперу к великому посту и представить ее в театре, чтобы она пошла
в сезон 1880/81 г., а я берусь вам в вашей работе помогать, перекладывать,
переписывать, транспонировать, инструментовать по вашему указанию и т.
д., ибо эту зиму я вряд ли буду сочинять что-нибудь свое; а вы совеститься
не извольте, ибо, поверьте, мне хочется, чтобы ваша опера, пошла на сцене
чуть ли не больше вашего, так что я с удовольствием буду помогать, как
бы работая над своей собственной вещью».
Это письмо принадлежит к числу примечательнейших документов, позволяющих
нам судить о высоком этическом уровне, о редком благородстве отношений
между творцами русской классической музыки. Да позволено будет здесь заметить,
что история музыкальной культуры всего мира не знает примеров, подобных
самоотверженной работе Римского-Корсакова над творческим наследием Бородина
и Мусоргского, или работе Танеева — над рукописями Чайковского
В пятнадцатой главе «Летописи моей музыкальной жизни» Римский-Корсаков
вспоминает: «Перед отъездом на дачу я уговаривал Бородина разрешить мне
переписать собственноручно и поработать над отделкою хора и партий гудочников
в сцене у Владимира Галицкого в «Князе Игоре». Сцена эта была им сочинена
и записана уже довольно давно, но находилась в полном беспорядке; кое-что
надо было сократить другое переложить в иной строй, кое-где написать хоровые
голоса и т. п. Между тем дело вперед не шло; он собирался, не решался,
откладывал со дня на день, и опера не двигалась. Меня это крайне огорчало.
Мне хотелось помочь ему, я предлагал ему себя в музыкальные секретари,
лишь бы только подвинуть его чудную оперу. После долгих отнекивакий и
уговоров Бородин согласился, и я взял упомянутую сцену с собой на дачу».
Судьба «чудной оперы» и на протяжении последующих лет продолжала волновать
Римского-Корсакова и всех других друзей и почитателей Бородина. В письме
от 28 января 1880.года Д. М. Леонова пишет композитору о «безгранично
полюбившемся» ей «Игоре» и возобновляет свою просьбу о присылке ей отрывков
из оперы. Друзья Александра Порфирьевича всячески стремятся помочь ему
в работе над оперой и думают над тем, от каких забот можно освободить
его, чтобы он мог заняться «Игорем». 15 -апреля 1882 года Балакирев пишет
Бородину, что нашел сестру милосердия, «опытную в ухаживании за больными»,
и, предполагая, что болезненное состояние жены композитора является одной
из помех, стоящих на пути долгожданного «Игоря», прямо спрашивает:, «Не
пожелаете ли воспользоваться этим случаем устроить хороший уход за дорогой
Екатериной Сергеевной и освободить себя для большего занятия оперой, которую
следует же, наконец, окончить».
Публикуемые С. А. Дианиным материалы ярко рисуют нам отношение прогрессивных
музыкантов к «чудной опере», завершение которой после смерти Бородина
было не только данью памяти великого композитора, но и выполнением патриотического
долга перед отечественной культурой. Залогом успеха этой работы было,
конечно, руководящее участие в ней другого великого русского мастера —
Николая Андреевича Римского-Корсакова.
Преклонение перед гением Бородина, характерное для всего беляевского кружка,
началось еще при жизни композитора, к которому мастера «Могучей кучки»
старались приблизить молодое поколение русских музыкантов. Публикуемые
документы содержат ценные материалы, непосредственно относящиеся к сближению
Бородина с композиторами, составившими впоследствии основу беляевского
кружка.
14 января 1878 года Балакирев, приглашая к себе Бородина, писал ему: «У
меня будет Лядов, принесет новый свой. Этюд — прелестный, и еще кое-что
свое. Мне очень хотелось бы его соединить с Вами, и этот талантливый юноша
стоит быть в Вашей компании. Ваше сообщество ему может принести огромную
пользу».
Личное и творческое общение Лядова с Бородиным началось еще раньше, ибо
уже осенью 1873 года Александр Порфирьевич в письме к жене упоминает об
одной из своих встреч, с Лядовым у Кюи. В написанных в том же году юношеских
романсах Лядова, в особенности — в «Песне» («Ты не спрашивай») на текст
А. К. Толстого, уже явственно ощущается влияние. Бородина, благотворно
сказавшееся на творческом развитии Лядова и в дальнейшем, но преломившееся,
естественно, через призму своеобразного дарования этого замечательного
музыканта.
В 1878 году, к которому относится публикуемое письмо Балакирева, произошло
более тесное сближение Бородина с Лядовым, окончившим в этом году Петербургскую
консерваторию и начавшим в ней свою многолетнюю педагогическую деятельность.
В этом же году Лядов вместе с Бородиным, Римским-Корсаковым и Кюи принял
участие в сочинении фортепьянных «Парафраз» на тему детской польки, а
затем помогал Бородину в оркестровке «Половецких плясок», объявленных
в абонементных концертах Бесплатной музыкальной школы в начале 1879 года.
Перечисляя сочиненные Бородиным к этому времени номера «Князя Игоря»,
Римский-Корсаков вспоминает: «Я выпрашивал у автора эти отрывки для исполнения
в концертах школы. Ария Кончака была им оркестрована целиком, но окончания
оркестровки половецких плясок и заключительного хора нельзя было дождаться.
А между тем вещи эти стоят на программе и уже разучены мною и хором. Пора
было и партии уже расписывать. Я в отчаянии упрекаю Бородина. Ему тоже
не весело. Наконец, потеряв всякую надежду, я предлагаю ему помочь в оркестровке,
и вот он приходит ко мне вечером, приносит свою начатую партитуру плясок,
и мы втроем—он, А. К. Лядов и я,— разобрав ее по частям, начинаем спешно
дооркестровывать. Для скорости мы пишем карандашом, а не чернилами. За
такой работой сидим мы до поздней ночи».
В 1882 году Бородину был представлен и другой талантливейший композитор
— молодой А. К. Глазунов, с именем которого связана работа над окончанием
«Игоря» и записью первых двух частей третьей симфонии Бородина. В публикуемых
С. А. Дианиньм письмах Е. П. Глазуновой и Моласа, относящихся к апрелю—маю
1882 года, содержатся данные, свидетельствующие о том, как в этих домах
дорожили присутствием и мнением Бородина. То было время появления ранних
сочинений Глазунова: 17 марта 1882 года Балакирев впервые исполнил его
первую симфонию, заслужившую высокую оценку Бородина, суждением которого
о новых произведениях так дорожили русские музыканты. Вполне естественно
поэтому, что мать Глазунова хотела услышать мнение Александра Порфирьевича
и о первом струнном квартете своего сына, «намеченном к исполнению в доме
Глазуновых весной 1882 года.
Сам Глазунов, как известно, особенно дорожил встречами с Бородиным, к
эпической мощи которого он тяготел на протяжении всей своей творческой
жизни, многое восприняв и усвоив именно от автора «Богатырской» симфонии.
Это — «произведение гигантское, «русская 9-я симфония», как справедливо
говорит Глазунов»,— читаем мы в одном из писем В. В. Стасова к С. Н. Кругликову,
С гордостью следил Бородин за развитием могучего дарования Глазунова,
называя его, вслед за Стасовым, «нашим милым юным Самсоном».
В эпистолярных материалах, собранных С. А. Дианиным, встречается также
имя Ф. М. Блуменфельда, который еще в годы юности познакомился с А. П.
Бородиным и, подобно-другим членам беляевского кружка, был страстным почитателем
автора «Князя Игоря» — «чудной оперы», после смерти автора подготовленной
к печати и первому исполнению, как известно, при участии Ф. М. Блуменфельда.
В публикуемых материалах содержатся и другие, достаточно многочисленные
данные, свидетельствующие о том, что Бородин еще лри жизни пользовался
широким признанием со стороны русской прогрессивной общественности, неизменно
поддерживавшей композитора во всех его начинаниях, относившейся к нему
чутко и заботливо и дорожившей не только его творчеством, но и общением
с ним и.поэтому стремившейся приблизить к нему композиторскую молодежь,.
в -полной уверенности, что это, выражаясь уже приведенными Словами Балакирева,
«может принести огромную пользу».
Бородин знал, что его любят и восторгаются его творчеством не только музыканты,
но и все те, кому дороги судьбы русской культуры. Постепенно учащались
исполнения его произведений, в том числе и отрывков из «Князя Игоря»,
который еще до первой постановки завоевал признание и популярность. Общеизвестно
восторженное отношение учащейся молодежи к Бородину. Еще одним штрихом
для суждения об этом является публикуемое С. А, Дианиным письмо, полуденное
Бородиным в феврале 1883 года от кружка юных поклонников композитора,
который в этих простых и бесхитростных строках мог увидеть новое доказательство
того, как -близко и дорого его искусство русской общественности. Бородин
хорошо понимал также, как он нужен молодежи, с трудом пробивавшей себе
дорогу к знанию в тяжелых условиях царской России,— недаром «опорой и
другом учащихся» назвали Александра Порфирьевича провожавшие его в последний
путь женщины-врачи в надписи на надгробном венке, (принесенном ими «основателю,
охранителю, поборнику женских врачебных курсов».
В кровной связи с родиной черпал Бородин силы для своей многогранной творческой,
научной, педагогической и общественной деятельности. Связь эту ощущал
он до конца дней своих. Творческая энергия Бородина, вопреки имеющимся
в музыковедческой литературе высказываниям, не иссякала у композитора
буквально до самого последнего дня его жизни, о чем убедительнейшим образом
свидетельствует приводимый С. А. Дианиным рассказ его отца, видевшего
Александра Порфирьевича — «взволнованного, радостного, со слезами на глазах»,
через несколько минут после того, как за стеной химической лаборатории
Военно-медицинской академии прогремел «финалище» третьей симфонии. Да
и как могла иссякнуть творческая энергия у такого патриота, каким был
Бородин?!
Публикации С. А. Дианина дают много ценного для -освещения вопроса о взаимоотношениях
Бородина с его зарубежными поклонниками. Подчеркиваем,—именно поклонниками,
а не покровителями, ибо встречающаяся зачастую в зарубежной, литературе
версия о том, что русская музыка завоевала мировое признание якобы благодаря
стараниям именитых западных меценатов, не выдерживает ни малейшей критики
при рассмотрении документальных данных,, к числу которых относятся и материалы,
собранные в этой книге.
Сообщая Бородину в письме от 21 мая 1880 года о триумфальном успехе его
первой симфонии, исполнявшейся накануне в Баден-Бадене профессор Лёйпцигской
консерватории Карл Ридель отмечает «глубокое уважение и восхищение» слушавших
эту симфонию немецких музыкантов. А Лист, присутствовавший на баден-баденском
фестивале,, подчеркивает, что симфония имела огромный успех не только
у знатоков, но и у «многочисленной публики». Вслед за этим дирижер Леопольд
Дамрош, который «слышал столько прекрасного о симфонии» Бородина, обращается
к композитору с просьбой выслать ее партитуру и оркестровые голоса для.
нью-йоркского исполнения.
В апреле 1883 года Ридель пишет Бородину о том нетерпении, с каким Артур
Никит ожидает присылки партий первой симфонии, которую он собирается играть
в Лейпциге. О таком же намерении дрезденского дирижера Франца Вюлльнера
сообщает Ридель Бородину в ноябре того же года, а в марте следующего года
к Александру Порфирьевичу с просьбой выслать нотный материал первой симфонии
обращается и Герман Кречмар из Ростока. Редактор «Всеобщей немецкой музыкальной
газеты» Лессман, выражая желание опубликовать на страницах этой газеты
биографические очерки о Бородине, Кюи, Римском-Корсакове, Лядове и Чайковском,
прямо пишет в августе 1881 года о том, что немецкая обществеимюсть должна
усвоить опыт тех «корифеев новой русской музыки», от влияния которых «не
должно отгораживаться немецкое искусство». Содержание этого письма нельзя
не сопоставить с многочисленными высказываниями Листа о русской музыке,
в великую будущность которой он твердо верил .
«Лист относился 1К русской музыке не только с большой симпатией, но прямо
с каким-то обожанием. Всякие ноты, присылаемые из России, немедленно им
просматривались, и он всегда мне говорил: «Давайте скорее проиграем, тут
наверное есть что-нибудь хорошее»,— вспоминает А. Зилоти. И далее: «В
Веймаре я познакомился с А. К. Глазуновым и покойным А. П. Бородиным,
предполагаемый приезд которых Лист ждал, как нечто особенное для нашей
веймарской жизни. Он при каждом удобном случае повторял, что Германия
и Франция свое музыкальное слово уже сказали и что все новое может явиться
только из России...»
Подобное ожидание «света с Востока» характерно и для других представителей
прогрессивной музыкальной общественности, восторженно встречавших новые
произведения русской музыкальной классики, создававшейся во второй половине
XIX 1века. Несомненно, очень интересен в этом отношении публикуемый С
А. Дианиным цикл адресованных Бородину писем бельгийского композитора
и дирижера Теодора Жадуля. Осенью 1883 года, не будучи еще знаком с Бородиным,
Жадуль обращается к великому русскому композитору с просьбой принять посвящение
романса и попутно дать оценку его произведению, называя симфонии Бородина
«прекраснейшими из всех, написанных после Бетховена», а балладу «Море»
— «прекраснейшим из всех существующих романсов». А несколько позже, посылая
Бородину посвященный ему романс, Жадуль пишет: «Не проходит дня, чтобы
мы не сыграли здесь Ваши симфонии и Ваш степной эскиз в 4 руки. У меня
есть ученики, любящие Вашу музыку не менее меня (если это возможно), и
они восхитительно поют Ваши романсы...»
Итак, в стенах Льежской консерватории уже в начале $0-х годов прошлого
столетия ежедневно звучала музыка-Бородина. Вслед за его симфониями и
романсами прочную популярность завоевала и симфоническая картина «В Средней
Азии», о иенской премьере которой (10 декабря 1883' года) известили композитора
Лист и его друг Гилле. А через несколько дней Эдуард Штраус, дирижировавший
первым исполнением этой пьесы в Вене, писал Бородину, что его симфоническая
картина была повторена по требованию публики. Весной следующего года Жадуль
сообщил Бородину, что этот «симфонический эскиз» имел в Льеже «очень большой
успех», а затем де Мерси-Аржанто телеграфировала Кюи о «прекрасном успехе»,
который имела эта пьеса Бородина и в Париже.
Крайне показательно также письмо Жадуля от 16 мая 1884 года, содержащее
просьбу рекомендовать новые произведения русских композиторов: «...с тех
пор, как я узнал но--вую русскую школу, я нахожу ее настолько выше других,,
что люблю теперь только ее музыку». Упоминая о произведениях Бородина,
Римского-Корсакова и Кюи , Жадуль интересуется также творчеством Глазунова,
слухи о котором уже тогда дошли до Льежа, где, как мы узнаем из одного
из следующих писем Жадуля, вскоре создается кружок любителей русской музыки,
привлекающей самые искренние симпатии широких кругов бельгийской общественности.
В начале 1885 года «с поразительным успехом» (как сообщил Кюи Бородину)
проходят в Льеже концерты русской музыки. «Спящая княжна» Бородина, исполнявшаяся
в этих концертах, «так понравилась, что музыкальные магазины на протяжении
нескольких дней не продавали ничего, кроме этого романса»,—как писал композитору
Жадуль, назвавший в следующем своем письме его первый струнный квартет
«чудом вдохновения и мастерства». Каждое новое произведение Бородина,
появлявшееся в продаже и в Бельгии и во Франции, тотчас же расхватывалось
многочисленными поклонниками русской музыки, «Ваша маленькая сюита бойко
продается — ее беспрестанно спрашивают»,— писала де Мерси-Аржанто Бородину
весной 1886 года.
Найденное С. А. Дианиным обращение к Бородину президента международного
объединения композиторов — Брюно — содержит просьбу о присылке симфонии
для исполнения в концертах фестиваля 1885 года. Но наряду с этим официальным
документом заслуживают внимания и такие интимные строки, как восторженные
отзывы невилльского кюре Роишена о «блистательном творении» Бородина,
как стихи Луизы де Мерси-Аржанто, посвященные «прославленному мастеру,
сладостному и блистательному гению», или письма бельгийского поэта Жорисенна
(известного под анаграмматическим псевдонимом И. Серженнуа), который,
пусть :в наивно-вычурной форме, противопоставил вагнеровской мистике здоровые
человеческие чувства, воплощенные в музыке Бородина,
Многочисленные зарубежные поклонники, любители музыки и профессионалы
буквально засыпают Бородина письмами с выражением своих чувств и благодарности
мастеру, который «восторгом дивно упоил» всю Европу. Его просят о присылке
портретов, автографов и, прежде всего, произведений— и своих собственных,
и мастеров русской школы, которую один из бельгийских поклонников Бородина
называет «славой музыкального искусства и той страны, где зародилось это
движение» (письмо Г. Дабэна от 12 июня 1886 года), считая Бородина «выдающимся
главой этой юной школы». Именно такое положение и занимал, по-видимому,
Бородин в глазах западноевропейской общественности того времени, ибо,
например, Жюльетта Фольвилль, письма которой
публикует С. А. Дианин, именует Александра Порфирьевича «великим Бородиным,
главой русской школы».
Не подлежит сомнению, что творчество Бородина в сильнейшей степени содействовало
развитию и укреплению на Западе интереса и горячих симпатий к русской
музыке, к ее высоким реалистическим устремлениям и жизнеутверждающей силе.
Поэтому далеко не случайным было встречающееся и в музыкальной критике
того времени, и в публикуемых документах противопоставление молодой русской
классики развивавшемуся на Западе мистицизму, который, как высказал предположение
Жорисенн в своем письме от 22 июня 1886 года, «будет становиться все менее
и менее понятным для реалистически мыслящих рас...»
Таким образом, новые публикации документов из архивов Бородиных и Дианиных,
собранные в этой книге, дают немало материалов для суждения о том, чем
была русская музыка для прогрессивной общественности Запада еще при жизни
Бородина. Предметом восхищения и изучения, а отнюдь не меценатского «покровительства»
было на Западе творчество великих русских мастеров, утверждавших славу
своей родины и веру в ее светлое будущее, вопреки гнету действительности,—
ибо непроходимая пропасть всегда лежала между царизмом и творцами передовой
русской культуры, неизменно отмеченной чертами подлинного демократизма,
в высокой степени свойственными и музыке Бородина, и его благородному
облику человека и гражданина.
К своим зарубежным триумфам Бородин относился как истинный патриот, радующийся
больше всего не личным успехам, а прогрессу и признанию отечественной
культуры. Подобное отношение в высшей степени характерно для всех великих
русских мастеров, которым было свойственно не мелкое тщеславие и себялюбие,
а благородное чувство национальной гордости. «Меня вызывают после каждого
действия, как представителя Глинки и русской музыки»,— писал Балакирев
из Праги в 1867 году после премьеры «Руслана и Людмилы», премьеры, сопровождавшейся,
как известно, пламенным проявлением дружбы русского и чешского народов,
«Сколько было восторгу, и все это совсем не мне, а голубушке России»,—
подчеркивал Чайковский двадцатью годами позже, после своих концертов в
Праге, прошедших с огромным успехом. Точно так же и Бородин поездки свои
организует, считая их необходимыми «для музыкального дела нашего», как
писал он жене 1 октября 1885 года, отмечая попутно, что высоко ценимый
й любимый им Н. А. Римский-Корсаков слишком застенчив и что, таким образом,
«решительно, кроме меня и Кюи, нет никого, кто бы мог с честью представлять
русский элемент нашего кружка за границей»,
В письмах Бородина содержатся поэтичнейшие описания красот русской природы,
которую он так горячо любил. «Как здесь хорошо! Какие рощи, леса, бор,
поймы! Что за воздух! С первого же дня меня охватило деревней так, что
вышибло совсем «заграницу»,—писал он из Давыдова А. П. Дианину.
Бывая за рубежом, Бородин всегда думал о родной земле и тосковал по ней.
Описывая празднование дня объединения Италии в 1861 году, жена (тогда
еще невеста) композитора, находившаяся с ним в Пизе, вспоминает, как у
вышедшего на улицу Александра Порфирьевича «градом катились слезы, он
должен был отворачиваться, чтоб не заметили их. Общее ликование еще более
стесняло сердце и возбуждало грусть по милой родине и ее сынам...»
Горячо любил Бородин свою родину, свой народ и проявлял эту любовь не
только в творческой и общественной деятельности, но и в повседневном участии
к людям, с которыми он так или иначе соприкасался. «Гуманность его не
имела границ,— писал А. П. Дыанин .— Он, можно сказать, искал сам случая,
где бы он чем бы то ни было и кому бы то пи было мог-быть полезен. Это
положительно была его потребность. Деньги, советы, всякая активная помощь
— сыпались самой щедрой рукой...» «Великодушнейшим из смертных» называет
Бородина Анна Николаевна Калинина в письме от 24 апреля 1885 года, отмечая
в одном из следующих писем его «всегдашнюю готовность откликнуться на
судьбу ближнего».
«Ближними» своими считал Бородин далеко не только круг интеллигенции,
в котором он обычно вращался. Нельзя безволнения читать письмо крестьянина
М. С. Варварина,. служителя химической лаборатории, который просил Александра
Порфирьевича «не оставить его своим покровительством» и «каким-либо порядком»
избавить его от царской рекрутчины. В комментариях С. А. Дианина содержатся
сведения о том, что Бородин откликнулся на эту просьбу, выполнение которой,
конечно, было связано с большими хлопотами, и не допустил «случиться несчастью»..
В уже цитированном нами письме Н. А. Римского-Корсакова от 10 августа
1879 года содержится упоминание о «разных филантропических делах», которым
Бородин отдавал значительную часть своего времени, о чем свидетельствуют
и многие письма его и новые публикации. «Не умею я достаточно выразить
Вам, Александр Порфирьевич, того чувства, которое вызывает во мне Ваше
участие и все, что Вы сделали для брата»,— пишет Бородину 29 июня 1885
года Е. П. Подвысоцкая, а через три недели Л. Яновский горячо благодарит
композитора «за оказанное благодеяние». Несколькими днями позже чернорабочий
А. Н. Николаев выражает «их превосходительствам» благодарность за денежную
помощь и делится, как с близкими людьми, своими горестями и переживаниями.
Не забудем, что это было начало царствования Александра III, что Бородин
был высокопоставленным лицом,— и вряд ли многие «превосходительства» царской
России писали письма рабочим и крестьянам, поддерживали их морально и
материально. Впрочем, сам Бородин имел совершенно определенное представление
о чиновной верхушке царского правительства, И всегда, читая письма Бородина,
мы ощущаем выраженную в той или иной форме грань, проводимую им между
официально-бюрократическими кругами, к которым он относился с презрением,
и родиной, которую он горячо любил.
Служением родному народу были и творчество Бородина, и его общественно-педагогическая
деятельность, и «разные филантропические дела», совершавшиеся без какого
бы то ни было барского оттенка «благотворительности», и, наконец, его
плодотворнейшая научная работа, ценные сведения о которой мы также находим
в публикуемых ныне материалах.
Печатаемые письма учителя Бородина — замечательного русского химика Н.
Н. Зинина — свидетельствуют о теской дружбе между обоими учеными. Любопытный
штрих, позволяющий догадаться о тяжелом материальном положении Зинина,
встречается в письме его от 9 марта 1874 года, содержащем просьбу одолжить
сюртук. А ведь это был «дедушка русской химии», как гласила надпись на
венке от студенчества на похоронах Зинина, учитель многих русских ученых,
испытывавших, впрочем, зачастую такую же нужду в самом необходимом. Царское
правительство не считало нужным предоставить в их распоряжение даже сколько-нибудь
удовлетворительно оборудованные лаборатории. Этим объясняется, в частности,
и то обстоятельство, что русским ученым приходилось в те годы работать
в зарубежных лабораториях. Но эти поездки ничего общего не имели с «вояжами»
низкопоклонничавших перед Западом аристократов. Еще в ноябре 1859 года
Бородин писал матери из Гейдельберга: «Русские разделяются на две группы:
ничего не делающие, т. е. аристократы Голицыны, Олсуфьевы и пр., и (пр.,
и делающие что-нибудь, т. е. штудирующие; эти держатся все вместе и сходятся
за обедами и по вечерам».
Слово «штудирующие» здесь надо- понимать отнюдь не в смысле только учебы,
ибо, как известно, и Менделеев, и Сеченов (с которыми, как пишет Бородин
в цитируемом письме, он «короче всех сошелся»), да и сам Бородин вели
в иностранных лабораториях вполне самостоятельные разработки намеченных
тем. Более того, из впервые публикуемого письма известного боннского механика-конструктора
Гейсслера мы узнаем, что в 1863 году в Германии уже изготовлялись менделеевские
аппараты для измерения термодилатации. Впрочем, далеко не все западные
фирмы и ученые были так щепетильны, как Гейсслер, который ввел в свой
прейскурант аппаратуру, носившую имя великого русского химика. Из писем
Бородина известно, как защищал он всегда (национальный приоритет отечественной
науки: одно из писем содержит, например, сведения о заявлении, сделанном
им в связи с. попыткой боннского химика Кекуле присвоить себе приоритет
в области работ с валерьяновым альдегидом, предпринятых Бородиным на четыре
года раньше Кекуле. Чрезвычайно показательно также то негодование, в которое
привела Бородина «непростительная погрешность господ английских комиссаров»
(как выразился проф. Ф. Ф. Бейльштейн в публикуемом письме от 4 марта
1877 года), только в третьем издании каталога лондонской выставки 1876
года поместивших сведения о русских коллекциях химических препаратов,
не упомянутых поэтому и в обозрении немецкого химического журнала.
Достойный продолжатель Н. Н. Зинина, Бородин в речи, произнесенной 9 февраля
1880 года на его похоронах, сказал: «Обладая обширными знаниями, глубоким
светлым умом и горячо любя Россию, Николай Николаевич раньше многих других
понял, что наука у нас до тех пор не будет дома, пока к разработке ее
не будут привлечены молодые силы, в недрах самого отечества...» И Александр
Порфирьевич всю жизнь следовал заветам своего учителя, воспитывая кадры
русских ученых «в недрах самого отечества». Много данных об этой стороне
деятельности Бородина содержат новые публикации из его архива, свидетельствующие
о том, с какой чуткостью, вниманием и заботливостью относился он к своим
питомцам, оказывая им поддержку не только в годы учения, но и позже,—
всегда, когда он чувствовал, что кому-нибудь нужна его помощь.
«Князь Игорь» ожидал завершения, созревали замыслы новых произведений
и научных работ. Но все это отступало на второй план тогда, когда перед
глазами Бородина возникали образы живых людей, его современников, и прежде
всего молодежи. Из письма доктора Н. И. Уверского от 21 декабря 1875 года
мы узнаем, например, какое участие принимал Бородин в деятельности «Общества
помощи недостаточным студентам Медико-Хирургической академии». Письма
сенатора В. А, Арцимовича позволяют нам судить о том, как много времени,
по-видимому, отнимали у Бородина принятые им на себя обязанности казначея
«Общества для пособия слушательницам Женских врачебных и педагогических
курсов». А многие другие публикуемые письма свидетельствуют об участии
Бородина во всевозможных общественных начинаниях и о том, что помимо всего
этого он находил время и средства для оказания помощи студенческой молодежи
по собственной инициативе, минуя благотворительные кружки и общества,
и забывал о своих личных интересах. Поступал он так не только в.силу своей
безграничной доброты и высокой человечности, но и потому, что подобно
Н. Н. Зинину придавал огромное значение воспитанию кадров для отечественной
науки, для которой он так много сделал и как педагог и как талантливый,
смелый исследователь.
Гений Бородина-композитора несколько заслонил его облик ученого, вошедшего,
однако, в историю отечественной культуры в качестве создателя целой школы,
автора десятков работ и исследований, явившихся ценным вкладом в русскую
научную классику и завоевавших мировое признание еще при жизни Александра
Порфирьевича, даже несмотря на «непростительные погрешности» чужестранцев.
Так же как музыкальное творчество Бородина, многогранная научная деятельность
его была предметом ненависти международной реакции, но зато привлекала
внимание и симпатии прогрессивных зарубежных кругов. «Д. И. Менделеев
говорил, что когда он бывал за границей, его спрашивали: Что нового сделал
ваш Бородин?» — свидетельствует А. П. Дианин. «Ваше имя известно в Льежских
лабораториях»,— писал Бородину в июне 1886 года Г. Дабэн. Но все то, что
мы знаем о Бородине-химике, убеждает нас в неизменной патриотической направленности
его деятельности и в этой области, в которой Александр Порфирьевич, так
же как Н. Н. Зинин и Д. Й. Менделеев, стремился к утверждению приоритета
и величия русской науки.
Высокое чувство национального достоинства определяло и отношение Бородина
к русскому языку. Текст его оперы, который по праву считается одним из
лучших русских оперных либретто, поэтичиейшие строфы «Спящей княжны»,
«Морской царевны», «Песни темного леса», баллады «Море» и других романсов,
написанных композитором на собственные слова,— все это по праву составляет
гордость не только отечественной музыки, но и поэзии. Над своими поэтическими
текстами Бородин работал подолгу. В особенности кропотливой была работа
над либретто «Игоря», наброски к которому, перекликающиеся с образами
и поэтическим строем русского эпоса и летописей, мы встречаем на оборотах
писем, адресованных композитору, и черновиков его собственных писем. Обилие
этих черновиков, вошедших в четырехтомное собрание писем Бородина, говорит
об усидчивой, кропотливой работе над отделкой эпистолярного стиля, к простоте,
естественности и законченности которого стремились величайшие мастера
русского художественного слова,— вспомним «брульоны» писем Пушкина!
И недаром в публикуемом письме В. В, Стасова, относящемся к июлю 1880
года, содержатся такие восторженные строки о письмах Бородина. «Не Вам
у меня тут учиться, а мне у Вас»,— писал Стасов, вспоминая, как Балакирев
просил его просмотреть с точки зрения литературного стиля одну из музыкально-критических
статей Бородина. «Это все пречудесно. Какая картинность, какая живость,
как красиво и мило все подумано и сказано!»
Эти взволнованные стасовские слова как бы перекликаются с знаменитым пушкинским
определением художественного совершенства:
Какая глубина!и Какая смелость и какая стройность!
Определение это как нельзя лучше характеризует музыкальное, научное и
поэтическое творчество Бородина. А биография Александра Порфирьевича и
любовно собранные сыном его преданного ученика и друга письма слагаются
в повествование о жизни подлинно великого музыканта, ученого и патриота.
Игорь Бэлза
ОТ АВТОРА
Первое издание данной книги вышло в свет в 1955 году. Целью работы было
составление документально-обоснованного, точного с фактической стороны
жизнеописания Александра Порфирьевича Бородина. В этой биографии исправлены
ошибки, вкравшиеся в изданные ранее биографические работы, и объяснены
-различные недоразумения, касающиеся как жизни композитора, так и истории
возникновения его сочинений.
Приложенный к жизнеописанию отдел «Материалы и документы» содержит письма
к Бородину и некоторые другие материалы, обосновывающие изложение биографии
и не вошедшие в ранее опубликованное под моей редакцией четырехтомное
собрание «Писем А. П. Бородина».
В публикуемом ныне втором издании исправлены неточности, обнаруженные
мною в тексте первого издания. В частности, изменено и дополнено изложение
фактов жизни Бородина в 1860—1861 годах, а равно и соответствующих ссылок
на источники в примечаниях. Добавлены краткие указания, касающиеся возникновения
некоторых юношеских музыкальных произведений Бородина. В примечаниях к
главе первой помещено, в виде приложения, случайно пропущенное в первом
издании Свидетельство о рождении А. П. Бородина.
Послесловие к первому изданию во второе издаете не включено.
В конце книги приложен подробный список музыкальных произведений Бородина,
с указанием мест хранения уцелевших автографов. Этот список содержит значительно
больше произведений, чем указывалось ранее.
В получении материалов для списка произведений Бородина и в других делах»
связанных с данной книгой, я пользовался помощью ряда людей: С. М. Вильскер,
К. Ю. Давыдовой, В.В. Даниловой, О. А. Дмитриева, Е. А. Добрыниной, И.
Я. Кацельника, Л. М. Кутателадзе, О. П. Ламм, А.С. Ляпуновой, С. А. Погодина,
В. Н. Римского-Корсакова, Г.М. Римского-Корсакова, Б.И. Смирнова, А.Н.
Сохора, Н.В. Шелкова.
Считаю своим приятным долгом выразить всем этим лицам свою искреннюю,
сердечную и глубокую благодарность,
С чувством искренней признательности вспоминаю также умерших друзей, знакомых
и незнакомых лиц, оказывавших мне помощь и поддержку в работе над наследством
Бородина: прежде всего, Андрея Николаевича Римского-Корсакова, а также
М. В. Доброславину, И. Я. Ильина (Маршака), В. Д. Комарову, Н. Я. Мясковского,
М. Н. Римского-Корсакова, А. В. Финагина, М.М. Шкапскую и М.О. Штейиберга.
С. Дианин
АЛЕКСАНДР ПОРФИРЬЕВИЧ БОРОДИН ЖИЗНЕОПИСАНИЕ
Предки Бородина. Обстоятельства его рождения Детство и юность
Поездка за границу. Женитьба. Встреча с М. А. Балакиревым и вступление в период творческой зрелости (1859—1863)
Первая симфония, «Богатыри». Романсы (1863—1869)
Начало работы над «Князем Игорем». Семидесятые годы (1869—1879)
Последние годы жизни (1880—1887)
Примечания
К главе первой
К главе второй
К главе третьей
К главе четвертой
К главе пятой
ПИСЬМА К А. П. БОРОДИНУ
1. Г. Гейсслер. 30 марта/11 апреля 1863 г
2. Ф. С. Цыцурии. 20 мая 1866 г
3. Е. С: Бородина. 28 августа 1867 г
4. В. В. Стасов. 28 декабря 1868 г.
5. В. В. Стасов. 184 апреля 1869 г
6. В. В. Стасов. 28 декабря 1871 г
7. А. Н. Лукаиина. Весна 1872 г.
8. М. С. Варварин. 1 января 1873 г
9. М. А. Балакирев. 3 января 1873 г
10. В. В. Стасов. 30 января 1873 г.
11. М. И. Римский-Корсаков, 19 октября 1873 г
12. В. В. Стасов. 31 декабря 1873 г
13. В. В. Стасов. 31 января 1874 г
14. Н. И. Зиннн. 9 марта 1874 г.
15. И. Н. Зинин. 20 марта 1874 г.
16. Л. И. Кармалина. 6 апреля 1874 г
17. В. В. Стасов. 28 сентября 1874 г
18. Д. И. Менделеев. 22 октября 1874 г
19. П. С Стасова. 24 октября 1874 г
20. В. Н, Майнов. 1874—1875 г
21. В. В. Стасов. 17 сентября 1875 г.
22. Л. И. Шестакова. 17 сентября 1875 г.
23. В. В. Стасов. 19 сентября 1875 г.
24. К- К- Альбрехт. 30 октября 1875 г.
25. М. А.. Балакирев. 12 января 1876 г.
26. А. А. Полякова. 15 января 1876 г.
27. В. В. Стасов. 30 марта 1876 г
28. Л. И. Кармалина. 14 апреля 1876 г.
29. Л. И. Шестакова. 31 октября 1876 г
30. В. В. Стасов. 4 декабря 1876 г.
31. В. В. Стасов. 7 декабря 1876 г
32. Н. А. Римский-Корсаков. 1877 или 1879 г
33. Ы. А, Меншуткин. 16 февраля 1877 г.
34. Н. Соловов. 21 февраля 1877 г.
35. Л. И. Шестакова. 27 февраля 1877 г.
36. Ф. Ф. Бейльштейй. 4 марта 1877 г.
37. В. В. Стасов. Осень 1877 г.?
38. И. С. Тургенев. 27 октября/8 ноября 1877 г
39. В. В. Стасов. 22 ноября 1877 г.
40. В. В. Стасов. 18 декабря 1877 г.
41. Н. А. Римский-Корсаков. 1877—1879 г.?
42. М. А. Балакирев. 14 января 1878 г.
43. В, В. Стасов. 6 февраля 1878 г.
44. В. В. Стасов. 31 марта 1878 г.
45. Н. А. Римский-Корсаков. 30 сентября 1878 г.
46. Л. И. Шестакова. 17 ноября 1878 г.
47. Н. А Римский-Корсаков. 18 января 1879 г
48. М. А. Балакирев. 18 января 1879 г.
49. В. В. Стасов. 24 января 1879 г.
50. В. В. Стасов. 27 января 1879 г.
51. И. А. Римский-Корсаков. 12 апреля 1879 г
52. В. В. Стасов. 17 нюня 1879 г
53. Н. А. Римский-Корсаков. 8 июля 1879 г.
54. В. В. Стасов. 8 августа 1879 г
55. И. А. Римский-Корсаков. 10 августа 1879 г.
56. М. А. Балакирев. Около 10 декабря 1879 г
57. А. Н. Луканина. 24 января 1880 г
58. Д. М. Леонова. 28 января 1880 г
59. Д. М. Леонова. 12 февраля 1880 г.
60. Д. М. Леонова. 15 февраля 1880 г
61. А. М. Бутлеров. 3 марта 1880 г
62. А. М. Бутлеров. Начало апреля 1880 г.
63. А. И. Луканина. II мая 1880 г.
64. Ц. А. Кюи. Весна 1880 г
65. К. Ридель. 9/21 мая 1880 г
66. В. В. Стасов. 6/18 июля 1880 г
67. Ф. Лист. 22 августа/3 сентября 1880 г.
68. Л. Дамрош. 10/22 сентября 1880 г
69. И. Г. Рубинштейн и П. И. Юргенсом. Конец октября — начало ноября 1880
г
70. Т. И. Филиппов, 2 ноября 3880 г
71. П. С. Стасова. 15 ноября 1880 г
72. П. С. Стасова. 17 ноября 1880 г:
73. И. Р. Тарханов. 25 ноября 1880 г
74. Н. В. Галкин, 25 декабря 1880 г
75. Н. Соловов. 27 января Г881 г.
76. Е. К. Альбрехт. 15 февраля 1881 г
77. Ф. Д, Гридиин. 30 марта 1881 г..
78. Р. М. Щиглев. 19 апреля 1881 г .
79. М, Р. Щиглев. 7 мая 1881 г
80. О. Лессманн. 27 августа/8 сентября 1881 г..
81. М. А. Балакирев. 16 сентября 1881 г,.
82. М. Р. Щиглев. 18 сентября 1881 г.
83. М. Миланов. 23 сентября 1881 г...
84. М. А. Балакирев. 27 сентября 1881 г
85. В. В. Бессель. 23 октября 1881 г
86. Л. И. Шестакова. 25 октября 1881 г
87. Л. И. Шестакова. 29 октября 1881 г
88. Ф. Д. Гридинн. 7 ноября 1881 г
89. М. А. Балакирев. 29 ноября 1881 г
90. Ф. Д. Грнднин. 29 декабря 1881 г.
91. Т. И. Филиппов. 1 января 1882 г
92. Н. П Молас. 19 января 1882 г
93. С.-Петербургский кружок любителей музыки. 29 января 1882 г.
94. А. Н. Молас. 1 февраля 1882 г
95. Л. И. Шестакова. 10 февраля 1882—1884 г
96. Дирекция Петербургского отделения Русского музыкального общества.
13 февраля 1882 г
97. Дирекция Петербургского отделения Русского музыкального общества.
16 марта 1882 года
98. Л. И. Шестакова. 8 апреля 1882 г
99. Д. М. Леонова. 12 апреля 1882 г
100. М. А. Балакирев. 15 апреля 1882 г
101. Н. П. Молас. 18 апреля 1882 г
102. Е. П. Глазунова. Конец апреля 1882 г
103. И. П. Молас. 4 мая 1882 г
104. Е. С. Бородина. 21 августа 1882 г
105. Н. П. Молас. 23 сентября 1882 г
106. Д. М. Леонова. Начало ноября 1882 г.?.
107. В. В. Стасов. 1 января 1883 г
108. М. А. Балакирев. 1 февраля 1883 г
109. Кружок поклонников. 3 февраля 1883 г
110. К. Ридель. 11/23 марта 1883 г
111. М. А, Балакирев. 17 марта 1883 г
112. Д. В. Стасов. 20 марта 1883 г
113. В. В. Стасов и А. К. Глазунов. 4 июня 1883 г
114. Дирекция Петербургского отделения Русского музыкального общества.
11 июня 1883 г
115. Т. Жадуль. 21 октября/2 ноября 1883 г
116. Ф. Лист и К. Гилле. Около 3/15 ноября 1883 г
117. В. В. Стасов. 7 декабря 1883 г
118. Т. Жадуль. 9/21 декабря 1883 г
119. Э. Штраус. 15/27 декабря 1883 г
120. Л. Ауур. 5 января 1884 г
121. Т. Жадуль. Март 1884 года
122. Е. П. Глазунова. 26 марта 1884 г
123. Т. Жадуль. 30 апреля/12 мая 1884 г
124. Т. Жадуль. 4/16 мая 1884 г
125. Т, Жадуль. 11/23 мая 1884 г
120. Т, Жадуль. Конец мая —начало июня 1884 г
127. Т. Жадуль. Начало июня 1884 г
128. Т. Жадуль. 15/27 июня 1884 г
129. Т. Жадуль. 10/22 сентября 1884 г
130. Т. Жадуль. Октябрь 1884 г
131. Т. Жадуль 13/25 октября 1884 г
132. Л. И. Шестакова. 16 октября 1884 г
133. Л. Бурго-Дюкудрэ. 25 ноября/7 декабря 1884 г.
134. К. Сен-Саис. 25 ноября/7 декабря 1884 г
135. Т. Жадуль. 3/15 января 1885 г.
136. Ц. А. Кюи. 15 января 1885 г.
137. В. В. Бессель, 28 января 1885 г.
138. Т. Жадуль. Февраль.1885 г
139. М. А. Балакирев. 10 мая 1885 г
140. Г. Жориссенн. 16/28 апреля 1886 г
141. Г, Дабэн. 31 мая/12 июня 1886 г
J42. Ж- Фольвнлль. Начало июня 1886 г
143. Л. де Мерси-Аржаито. Конец мая —начало нюня 1886 г.
144. Г. Жориссенн. 10/22 июня 1886 г..145. Л, де Мерси-Аржанто. 13/25
июля 1886 г
146. Л. де Мерсы-Аржанто. 4/16 октября 1886 г
147. Т. Жадуль. Начало декабря 1886 г.
148. В. В. Стасов, 10 декабря 1886 г.
Примечания
ПИСЬМА, ДОКУМЕНТЫ, ВОСПОМИНАНИЯ О А. П. БОРОДИНЕ
1. Л.С. Гедианов — А, С. Голицыной. 30 декабря 1829 г.
2. Справка из Тверской казенной палаты
3, Л. И. Шестакова —М. А. Балакиреву, 4 ноября 1873 г.
4. В. Н. Майнов — В. В. Стасову. 1874—1875 г.?
5, Л. И. Шестакова — М. А. Балакиреву, 1 октября 1880 г.
6. Ш. Ламурё —Л. де Мерси-Аржанто. 8/20 октября 1884 г.
7. Л. де Мерси-Аржанто — Ц. А. Кюи. 9/21 октября 1884 г.
8. Вырезка из парижской газеты «Фигаро» от 25 февраля/9 марта 1885 г.
9. Т. Рад:? —Л. де Мерси-Аржанто 1/13 сентября 1885 г
10, Два, стихотворения Л. де Мерси-Аржанто
11. Л. де Мерси-Аржанто — Ж, Фольфилль. Начало марта 1887 г
12. В. В. Стасов —А. П. Дианииу. 29 сентября 1890 г.
13. Воспоминания Марии Васильевны Доброславиной
Примечания
Список музыкальных произведений Л, П. Бородина
Библиография
Алфавитный указатель авторов, поименованных в библиографии Указатель имен
и названий музыкальных произведений
Скачать книгу