А.Бородин - Жизнеописание, материалы и документы

 



Музыкальныя литература, книги, ноты к романсам

 

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Первая симфония
«Богатыри»
Романсы (1863—1869)

 

 

 

Первые годы после возвращения из-за границы и получения профессуры в Медико-хирургической академии были для Александра Порфирьевича мирным, счастливым и плодотворным ^периодом жизни. С увлечением отдаваясь преподаванию химии и научно-исследовательской работе в этой области, живо откликаясь на события окружающей жизни, Бородин находил время и для серьезных занятий музыкой и для творчества.
Вскоре после знакомства с Балакиревым и возобновления дружеского общения с Мусоргским Александр Порфирьевич познакомился с В, В. Стасовым, затем (около 1864 года) — с Ц, А. Кюи и, наконец, — осенью 1865 года — с возвратившимся из дальнего плавания Н. А. Римским-Корсаковым.
Описываемое время было для балакиревского кружка периодом расцвета. В 60-е годы создавалась «музыка русская, новая, великая, неслыханная, невиданная»1; эти стасовские слова можно отнести к творчеству кучкистов в целом, к их стремлениям, связанным с общими устремлениями передовой русской общественности того времени, с идеями Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Герцена и других светочей прогресса и демократии.

При всех различиях в творческом и общественном облике, которые существовали между членами балакиревского кружка, их объединяло горячее стремление к подлинной' народности в искусстве, к реалистической правдивости, которую «Могучая кучка» противопоставляла западничеству кругов, близких к императорскому дому, поддерживавшему реакционное искусство, далекое от народа и его запросов. «Августейшая покровительница» Русского музыкального общества, великая
княгиня Елена Павловна (осмеянная в «Райке» Мусоргского под именем «Музы Евтерпы») возглавляла «немецкую партию», противодействовавшую борьбе за утверждение национальной самобытности русской музыки. Термин «немецкая партия» применялся балакиревцами для обозначения всех рутинеров, пытавшихся подчинить развитие всего музыкального искусства мертвым схемам, культивировавшимся в Лейпцигской консерватории, о которой так ядовито отзывался Лист. Естественно поэтому, что консерваторы русские и западные враждебно относились к демократическим устремлениям великих русских мастеров. «Отмечу характерный факт: немецкая партия в Бельгии (составляющая там такое же зло, как и у нас) исчерпала все возможные и невозможные средства, чтобы воспрепятствовать исполнению моей второй симфонии в Антверпене»,— писал, например, Бородин жене в одном из писем.
Общность интересов, разгоравшаяся борьба за высокие идеалы «новой русской школы» сплотила балакиревцев. У Бородина, в частности, образовалась тогда со всеми членами кружка прочная дружба, выдержавшая все последующие изменения взглядов и настроений его друзей. Особенно сблизился Александр Порфирьевич, несмотря на разницу в летах, — с Н. А. Римским-Корсаковым2.
Бородин жил зимой в Петербурге на своей уже упомянутой квартире в Естественно-историческом здании Медико-хирургической академии. Квартира эта, довольно обширная, ро неудобная, была разбросана по частям среди казенных помещений: кухня помещалась в подвальном этаже, части же квартиры, находившиеся в первом этаже, были разделены коридором, в который выходили двери академических лабораторий и кабинетов, поэтому там постоянно сновали студенты и служащие. Было немало и других неудобств. Спокойного, уединенного места для работы у Александра Порфирьевича дома не было, не было еще тогда у него и своей отдельной лаборатории, которую удалось оборудовать несколько позже, У Екатерины Сергеевны оточти постоянно гостил кто-нибудь из родственников или опекаемых ею людей, причем нередко это стесняло Бородиных, иной раз терпевших даже материальные лишения из-за той помощи, которую они считали своим долгом оказывать всем, нуждавшимся в ней.
Несмотря на все эти неурядицы, Александр Порфирьевич в те годы почти всегда бывал в светлом жизнерадостном настроении, работая с неизменным увлечением то в академической аудитории, то в лаборатории, то за фортепьяно.

«Бородин был в высшей степени душевный и образованный человек," приятный и своеобразно остроумный собеседник. Приходя к нему, я часто заставал его работающим в лаборатории, которая помещалась рядом с его квартирой, — вспоминает Н. А. Римский-Корсаков. — Докончив работу, он уходил со мною к себе на квартиру и мы принимались за музыкальные действия или беседы, среди которых он вскакивал, бегал снова в лабораторию, чтобы посмотреть, не перегорело или не перекипятилось ли там что-либо, оглашая при этом коридор какими-нибудь невероятными секвенциями из последовательностей нон или септим; затем возвращался и мы продолжали начатую музыку или прерванный разговор.»
Кроме Н. А. Римского-Корсакова, бывали у Александра Порфирьевича и другие балакиревцы. некоторые собрания балакиревского кружка происходили и на квартире Бородина, который в те годы был одним из самых активных деятелей «Могучей кучки».

Весной 1864 года Бородин собирался ехать вместе с женой за границу: в письме к Екатерине Сергеевне от 12 мая 1864 года Александр Порфирьевич сообщает, что он «к субботе должен еще сочинить витиеватый рапорт, в котором надобно выставить с поэтической стороны необходимость ехать за границу» 4. Эта заграничная поездка не состоялась, и Бородин, как кажется, провел лето 1864 года в Москве.
По всей вероятности,- в это лето было сочинено скерцо первой симфонии; такое предположение хорошо согласуется как с указанием Е. С. Бородиной в ее неоднократно упоминавшейся нами записке, так и с обычаем Бородина посвящать музыкальному творчеству свой летний досуг.
26 мая (старый стиль) 1865 года Бородины поехали за границу и провели летние месяцы на юге Австрии, в городе Граце. Они посещали местные театры, путешествовали по гористым окрестностям Граца, словом, вели ту же жизнь, как и в первые месяцы своего знакомства. Как передает нам Екатерина Сергеевна, во время одной из таких прогулок Бородин сочинил середину Andante первой симфонии:
«.Александр вернулся с прогулки по [.] горам близ какой-то беседки одного старого замка. Там ему пришла в голову Des-дурная середина Andante, именно эти, так удачно в ней вышедшие, вздохи качающегося аккомпанемента. Как теперь вижу его за фортепьяно.»

Возвратились Бородины в Россию 18 августа (старый стиль). Вскоре после этого, осенью 1865 года, возвратился в Петербург и Н. А. Римский-Корсаков; в декабре того же года Бородин присутствовал на первом исполнении его первой (тогда es*moll ной) симфонии в концерте Бесплатной музыкальной школы6-
О жизни Бородина в следующем — 1866 году сохранились несколько более подробные сведения благодаря относящейся к весне и началу лета этого года переписке его с женой.
Из этих писем мы узнаем, например, о продолжавшихся встречах Александра Порфирьевича с друзьями — балакиревцами. Некоторые косвенные указания дают основания предположить, что в.конце мая 1866 года Бородин занимался обработкой финала своей первой симфонии7. В этих письмах мы находим также сведения бытового характера и возмущенные отклики на реакционные выходки президента Медико-хирургической академии П. А. Дубовицкого, старательно насаждавшего тогда в Академии казарменные порядки 8.
Из тех же писем мы узнаем о длительных хлопотах Александра Порфирьевича в связи с лечением глазной болезни брата жены—А. С. Протопопова и о том, что Бородин, покончив со всеми хлопотами, отнявшими у него немало времени, уехал в июне 1866 года в Москву, где он провел все лето. Написанные в июне и июле письма Александра Порфирьевича к уехавшей в Петербург жене преисполнены нежности к ней и полны неистощимого веселья; в одном из этих писем есть прелестное описание прогулки Бородина в подмосковную усадьбу Свиблово, находящуюся близ Останкина0.
Осенью 1866 года Александр Порфирьевич ездил в Псковскую губернию — в Хилово — для исследования тамошних минеральных вод: это исследование положило начало организации известного ныне Хиловского курорта. Поездка Бородина продолжалась с 6 сентября по 17 сентября, когда он вернулся в Петербург 10.
По-видимому, вскоре после этого — поздней осенью 1866 года, вернее, во время зимних или весенних каникул 1866/67 учебного года — была закончена первая симфония, создававшаяся, таким образом, на протяжении пяти лет.

Лето 1867 года Бородины проводили в Москве; в конце этого лета Александр Порфирьевич заболел, вследствие чего ему пришлось задержаться с возвращением в Петербург, куда он приехал только 24 сентября.
В это лето Бородин начал работу над музыкой к шуточной пьесе В. А. Крылова «Богатыри». Музыка была задумана как пародия на «большие» оперы Мейербера, Россини и других западноевропейских композиторов, а также на «Рогнеду» Серова.
Вначале предполагалось, что Бородин напишет к «Богатырям» оригинальную музыку в пародийном духе. Однако этот первоначальный план был изменен в связи с желанием В. А. Крылова поскорее поставить «Богатырей» на московской оперной сцене.
В письме к В. А. Крылову, относящемся к августу или началу сентября 1867 года, Бородин высчитывает, что на написание партитуры «Богатырей» ему понадобится «более 70 дней напряженного, сосредоточенного труда, при исключительном занятии одною опереткою». «Не забудьте еще,— продолжает Александр Порфирьевич, — что этот расчет сделан в виду, что все будет написано сразу набело; что не по-, требуется ни помарок, ни поправок, ни перемен, ни даже переписки;—в действительности же это едва ли возможно. Прибавьте к этому, что процесс сочинения не есть чисто механический; темы, мелодии, гармонические комбинации, голосовые и инструментальные эффекты не приходят в голову каждый день по востребованию. Из всего этого ясно, что, посвящая даже все свое время исключительно писанию оперетки, невозможно окончить ее и в 3 месяца.» Указав далее, что для него «музыка — побочное занятие, отдых от более серьезных трудов» и что ему, следовательно, «невозможно писать в день средним числом более 2 страниц партитуры или 4 страниц фортепьянного аранжемента.», Александр Порфирьевич приходит к окончательному выводу, что для сочинения оригинальной музыки к «Богатырям» ему понадобится почти целый год.

В результате всех этих рассуждений Бородин в том же письме советует В. А. Крылову, если он торопится увидеть «Богатырей» на сцене, снабдить их музыкою «из готового старого театрального репертуара»12.
Вероятно, после этого письма у В. А. Крылова возникло желание попросить Бородина самого подобрать эту музыку к «Богатырям» «из готового старого репертуара». Бородин согласился выполнить эту работу, причем написал некоторое количество оригинальной музыки, которая в сочетании с остроумно подобранными отрывками известных опер стала замечательной пародией на условности оперного жанра. Как видно из письма Бородина к Н. П, Савицкому, составление музыки к «Богатырям» было им закончено 13 октября 1867 года 13. С этою музыкою опера-фарс «Богатыри» шла на сцене московского Большого театра 6 ноября 1867 года,1 в бенефис режиссера Н. П. Савицкого, но успеха не имела. Публика и театральные рецензенты совершенно не поняли пародийного характера музыки, в которой московские меломаны увидели просто собрание перепевов любезных их сердцу мотивов, заимствованных композитором, скрывшим свое имя под тремя звездочками, стоявшими на афише.
Не обошлось и без курьеза. Сотрудник «Московских ведомостей» Н. М. Пановский14, лично знакомый с Бородиным, сообщил в «Московских ведомостях» незадолго до представления «Богатырей», что в этой шуточной опере изображен один недавно приключившийся в московском пригородном ресторане скандал; по всей вероятности, названный «литератор» хотел этой газетной уткой по-своему «услужить» Бородину, повысив интерес к содержанию «Богатырей». Случилось, однако, обратное. Лица, пришедшие на премьеру «Богатырей» именно из желания увидеть инсценировку какого-то* скандала, были крайне возмущены полным отсутствием связи либретто «Богатырей» с этим скандалом и, кажется, сами довольно бурно выражали неудовольствие по этому поводу.
После первого же представления «Богатыри» были сняты с репертуара; предполагалось поставить их в Петербурге, куда была прислана партитура, но постановка не состоялась.
«Хотя и добродушно-лукавая затея — «Богатыри», на мой взгляд, заслуживают внимания каждого исследователя творчества Бородина, которое, повторяю, без свойственного ему жанра передразнивания и без блестков скоморошества было бы значительно опустошенным. Кто знает, оказалась ли бы столь 'сочной характеристика Скулы и Ерошки в «Князе Игоре», если бы Бородин не повозился задолго до того над столь нелепой, по-видимому, затеей, как «Богатыри», — справедливо отмечает Б. В. Асафьев, указывая при этом, что пародия Бородина была, по существу, «единственной русской опереттой» 15.
Важно подчеркнуть также, что острие этой «добродушно-лукавой затеи» Бородина было направлено одновременно и против условностей западноевропейской оперы и против считавшегося балакиревцами «псевдорусским» стиля «Рогнеды», пародирование которой обусловило и сюжет «Богатырей». («В кружке Балакирева над «Рогнедой» сильно подсмеивались»,— вспоминает Н. А. Римский-Корсаков в «Летописи».)
Действие «Богатырей» происходит «до поры до времени», в удельном княжестве Куруханском на Калдык-реке, где правит князь Густомысл.
В первом действии * чужестранный богатырь Соловей Будимирович дает обещание сыну Густомысла, князиньке Задире, выкрасть его сестру Забаву «при всем честном народе».
Во втором действии Соловей осуществляет свое намерение. Во время торжественного жертвоприношения Перуну в присутствии князя и всего народа он похищает Забаву, убаюкав все собрание песенкой. После пробуждения начинаются длительные сборы богатырей князя Густомысла в поход за похитителем**. Самый главный богатырь Фома Беренников из трусости остается охранять столицу.
В третьем действии, происходящем в терему жены Густомысла — княгини Милитрисы Кирбитьевны — центральным моментом служит появление хора «калик перехожих», Они сообщают о подступившей к столице несметной женской рати с богатыршею Амелфою во главе. Фома выступает на защиту города.
В четвертом действии изображается единоборство Фомы и Амелфы. Фома выходит из этой борьбы победителем посредством надувательства и благодаря счастливому случаю. Он, при начале боя, весь дрожа от страха и зажмурившись, начинает подкрадываться к Амелфе. Та же, полагая, что действия Фомы заключают в себе особую военную хитрость, в точности ему подражает. Заметив это, Фома улучает момент, когда у Амелфы совсем закрыты глаза, и сдергивает у нее с головы венец, в котором заключалась вся ее сила.
После победы Фомы, честь которой присваивает себе прятавшийся во время боя Густомысл, являются от Соловья Будимировича послы-сваты, просящие у князя «родительского благословения» на брак Соловья с похищенной им Забавой. Густомысл милостиво удовлетворяет эту просьбу.
В пятом действии изображается свадебный пир у Соловья, в котором участвуют все действующие лица оперы. Пир завершается общим неистовым плясом («куруханской вакханалией»).
Музыка «Богатырей» состоит из 22 отдельных музыкальных номеров и играет в льесе значительную роль, почти непрерывно сопровождая действие. Действующие лица не везде поют, а иногда, просто говорят. К таким чисто разговорным отрывкам относится, например, «дурацкий спич» Густомысла в последнем действии, начинающийся обычным в те времена вступлением к либеральным речам: «В настоящее время, когда.» и внушенный автору либретто Бородиным.
Для того, чтобы дать читателю краткую и ясную характеристику музыки «Богатырей», я позволю себе здесь воспроизвести таблицу, составленную проф. П. А. Ламмом 16 (см. табл. на след. стр.).
Итоговые цифры этой таблицы П. А. Ламма показывают, что 44% музыки «Богатырей» принадлежит Бородину или обработаны им, в отношении же заимствованных частей им определено их чередование, и, в некоторых частях, — изменена оркестровка, в основном выполненная для спектакля дирижером Э. Н. Мертеном.
Необходимо указать, наконец, что В. А. Крылов, так же как и в некоторых других своих произведениях, сделал в этой пьесе немало социально-обличительных намеков. Таков, например, характер действующих лиц (феноменальная глупость князя Густомысла, сребролюбие и лукавство жреца Кострюка и т. п.).
Из многочисленных намеков на современные события и лица цензура изъяла только один — уничтожила фамилию «Длинноруков» одного из действующих лиц, признав в этой фамилии сходство с фамилией тогдашнего московского генерал-губернатора Долгорукова.

Есть основание полагать, что Бородин не забывал и впоследствии «Богатырей» и кое-что оттуда показывал своим знакомым. Так, например, Н. П. Дианин, поступивший в университет и познакомившийся с Бородиным около половины 70-х годов, знал всех главных действующих лиц «Богатырей» и кое-какие напевы оттуда.
Как известно, вторая половина 60-х годов принесла ряд творческих замыслов членов балакиревского кружка в области оперного творчества. В этой области они стремились противопоставить свои принципы народности и реализма условностям оперного жанра, высмеянным в «Богатырях».
Мусоргский работал над «Борисом Годуновым», Римский-Корсаков— над «Псковитянкой». Бородин также имел уже в то время намерение заняться сочинением оперы. Как сообщает В. В. Стасов, около 1867 года Балакирев предложил Бородину в качестве сюжета для оперы историческую драму Мея «Царская невеста». Александр Порфирьевич сочинил для этой оперы несколько «превосходных сцен и хоров (самый замечательный был хор пирующих буйных опричников*), но сюжет этот скоро перестал нравиться Бородину, и он забросил оперу».

В архиве Бородина не сохранилось автографов номеров «Царской невесты». Материалом, который был, по всей вероятности, использован для этих номеров, можно считать хранящиеся ныне в Ленинградской консерватории записи песен, сделанные Александром Порфирьевичем, в особенности, — сказа «Грозный царь Иван Васильевич». (Записи эти, сделанные «сокращенным способом» — без ключа и указания тональности— обнаружены в архивных материалах А. Н. Дмитриевым).

 


Но если работа над этим, первым оперным замыслом Бородина (осуществленным, как известно, впоследствии Римским-Корсаковым) не привела в конечном счете к успешным результатам, то в другой области Бородин в это время достиг многого: он сочинил «Спящую княжну» и «Песню темного леса». Точные даты сочинения этих романсов нам неизвестны. Отметим, однако, что в поздравлении со днем именин (?), написанном 28 августа 1867 года, Екатерина Сергеевна называет Бородина «новеньким Глинкой». Такое название могло возникнуть, скорее всего, именно после сочинения «Спящей княжны», так как именно этот романс в балакиревском кружке часто 'сравнивали с произведениями Глинки. Следовательно, «Спящая княжна» была создана во всяком случае не позже августа 1867 года.
24 февраля 1868 года М. А. Балакиревым, приглашенным с осени 1867 года на должность дирижера концертов Русского музыкального общества, была устроена в зале Михайловского дворца закрытая репетиция, на которой, наряду с другими новыми вещами русских композиторов, была исполнена первая симфония Бородина18. Исполнение было неудачным, так как в переписанных наспех партиях было много ошибок. Несмотря на это, как говорит Н. А. Римский-Корсаков, «все-таки можно было судить о великих достоинствах симфонии и ее превосходной оркестровке».

К весне 1868 года относится сближение балакиревского кружка с А. С. Даргомыжским, у которого стали почти каждую неделю бывать Балакирев, Бородин, Кюи, Римский-Корсаков, Мусоргский, Стасов и другие лица, близкие к «новой русской школе». На этих собраниях исполнялись отрывки из сочинявшегося тогда Даргомыжским «Каменного гостя», а также другие произведения, в том числе и песни Бородина 20.* В числе исполнительниц выделялись сестры Пур-гольд — Александра Николаевна (в замужестве — Молас) и Надежда Николаевна (впоследствии вышедшая замуж за Римокого-Корсакова). Как кажется, на этих собраниях произошло знакомство Бородиных с сестрой композитора Н. И. Лодыженского— Анной Николаевной (в замужестве-Калининой). Вскоре Бородины познакомились и с другими представителями многочисленного семейства Лодыженских и по приглашению братьев Н. Н. и И. Н. Лодыженских провели лето 1868 года в Кашинском уезде Тверской губернии в имении Ивана Николаевича Лодыженского — «Маковницы».

А. Н. Калинина в то лето серьезно увлеклась Бородиным, который, рассказывая Екатерине Сергеевне в письме от 25-октября 1868 года о своих отношениях с А. Н. Калининой, писал: «в чувстве моем к ней я от тебя ничего не отнимаю, а даю только то, чего не могу дать тебе: «чувство моей любви к детям», т. е. к элементу слабости, молодости, надежд и будущности.» Под влиянием встреч с Анной Николаевной композитор сочинил в июле месяце 1868 года романс «Морская царевна» на собственные слова, а вслед за тем написал и романсы «Отравой полны мои песни» и «Фальшивая нота», в которых звучат отражения его переживаний и некоторой натянутости, создавшейся тогда в отношениях с женойу
Вскоре по возвращении в Петербург — 23 сентября — Бородин посетил Ц. А. Кюи, у которого застал М. П. Мусоргского и Н. А. Римского-Корсакова. В тот день у Кюи была исполнена часть только что им оконченного «Ратклифа», несколько отрывков из начатой Римским-Корсаковым «Псковитянки» и первый акт «Женитьбы» Мусоргского.
Из этих новинок «Ратклиф» заслужил самый положительный отзыв Бородина**, еще более восторженные слова вызвала «Псковитянка»: «Это такое благоухание, такая молодость, свежесть, красота. я просто раскис от удовольствия. Экая громада таланта у этого человечка! и что за легкость творчества!»
Наряду с этим, музыке Мусоргского к «Женитьбе» дается, в полном согласии с мнениями Кюи и Балакирева, оценка весьма сдержанная:
«Потом исполнил Мусоргский первый акт «Женитьбы»-Гоголя, написанный прямо на текст этого писателя, без всякого изменения. Вещь необычайная по курьезности и парадоксальности, полная новизны и местами большого юмору, но в целом — une chose manquee — невозможная в исполнении. Кроме того, на ней лежит печать слишком спешного труда».

Участвуя в жизни «Могучей кучки», вынашивая свои новые творческие музыкальные замыслы, Бородин продолжал занятия в Медико-хирургической академии, развивая, вместе с тем, энергичную научную и общественную деятельность. В начале декабря 1868 года он принял, например, участие в первом (учредительном) собрании Химического общества.
«Было очень весело и приятно. Второе заседание назначено на 9 января», —писал он П. П. Алексееву. Как видно из того же письма (от 23 декабря 1868 года), а также из других источников22, Бородин в то время ежедневно занимался химическими исследованиями, изучая продукты уплотнения валерианового альдегида, а также ставя некоторые опыты физико-химического характера, относившиеся, например, к допросам о притягивании воды расплывающимися веществами и о выпаривании водных растворов.
В том же декабре 1868 года Александр Порфирьевич, как доказывают его письма к М. А. Балакиреву 23, занимался редактированием партитуры и исправлением партий своей первой симфонии для открытого первого исполнения ее в концерте Русского музыкального общества. Эта весьма кропотливая работа вызывает у автора в цитированных только что письмах возмущенные восклицания: «Вранья там была чертова куча!. Вообще, над симфонией тяготеет какой-то рок: все наши вещи шли в бесплатной школе *, только моей не удалось; все шли своевременно — только моя три года ждет очереди. Все переписывал Гаман, только мою какой-то сукин сын. Остается только, чтобы автора закидали мочеными яблоками.»

Закончив исправления и отсылая симфонию Балакиреву, Бородин писал ему: «Вранья была в партиях пропасть. кроме нарочитых гармонических курьезов, должны были выходить совершенно необычайные сочетания малых секунд, квинт, мажора с минором и черт знает что. Ну, батенька, я никогда не думал, чтобы проверка партий была такая адская работа!»
Первая симфония «композитора, ищущего неизвестности», как называл себя Бородин, была впервые исполнена в концерте Музыкального общества под управлением М. А. Балакирева— 4 января 1869 года.

По воспоминаниям Балакирева 24: «Первая часть была принята со стороны публики холодно. По окончании ее немного похлопали и умолкли. Я испугался и поспешил начать Scherzo, которое прошло бойко и вызвало ряд рукоплесканий. Автор был вызван. Публика заставила повторить Scherzo. Остальные части возбудили горячее сочувствие -публики **, и после финала автор был вызван несколько раз. Тогдашний музыкальный критик Ф. М. Толстой, ненавистник новой русской музыки, стал мне далее нахваливать финал и видимо был растерян от неожиданности. Кологривов радовался от души и сердечно приветствовал Бородина. Умирающий Даргомыжский с нетерпением ждал известия о том, как прошел концерт, но, к сожалению, никто из нас к нему не зашел, *5оясь тревожить больного поздней ночью. Заехал только приятель его К. Н. Вельяминов, но тот, однако же, не мог рассказать ему обо всем подробно. На утро уже не стало Даргомыжского; он скончался от аневризма около 5-ти часов утра 5-го января. Но всего более доволен был автор исполнением своей симфонии, решившей его судьбу. Успех сильно подействовал на него, и тогда же он принялся за сочинение второй симфонии h-moil, чувствуя в музыке настоящее свое призвание».
К описываемому моменту противоречия между балакиревцами и другими музыкальными кружками достигли значительной остроты; неудивительно поэтому, что со стороны враждебных «Могучей кучке» рецензентов имело место прямое отрицание успеха симфонии Бородина, как это, например, видно из известного отзыва А. Н. Серова.

Но если при всем ее успехе симфония не могла еще быть единодушна принята, то для автора день ее первого исполнения действительно был важной жизненной вехой. Бородин почувствовал себя окрыленным этим успехом и ревностно принялся за исполнение новых художественных задач.
О музыкально-эстетических взглядах Александра Порфирьевича, сложившихся к тому времени, дают известное представление его критические статьи, помещенные на протяжении сезона 1868/69 года в газете «С.-Петербургские ведомости», где Бородин временно заменял Ц.А. Кюи, занятого репетициями «Ратклифа». Эти. рецензии, рисующие нам взгляды Бородина тех дней, перепечатаны в четвертом выпуске «Писем» А. П. Бородина.