Мне думается, что творчество Марка Григорьевича Фрадкина характеризуется одним очень емким словом: «увлеченность». Я сказал: «Мне думается» и сказал неточно, потому что это не мои слова.
Вспоминаю годы войны, уральский городок Краснокамск. Как сейчас, вижу перед собой лица раненых, которые смотрят на нас, краснокамских школьников, пришедших в военный госпиталь на шефский концерт. Мы регулярно приходили в госпиталь к раненым, читали им стихи, а я играл свой марш на черных клавишах, и, главное, мы пели им полюбившиеся песни. Я аккомпанировал. Однажды моя одноклассница спела песню Фрадкина:
Ночь коротка,
Спят облака,
И лежит у меня на ладони
Незнакомая ваша рука.—
так называемый «Случайный вальс».
Если бы я был писателем, я бы, наверное, сумел рассказать о том взрыве аплодисментов, который последовал сразу же вслед за последним словом этой песни, хотя многие не могли аплодировать, рука была загипсована. Некоторые просто кричали «браво».
Когда мы ехали домой, я спросил у своей одноклассницы Нины Ефимовой:
— Нина, как ты думаешь, почему тебе так аплодировали? Она ответила:
— Это не мне. Это очень увлекся композитор.
Так она сказала, немножко наивно, немножко по-детски, совсем не по-музыковедчески, но я это запомнил: «Очень увлекся композитор».
Спустя сорок лет я услышал, как сам Марк Григорьевич в городе Днепропетровске пел «Ночь коротка, спят облака.» И снова последовал невероятный взрыв аплодисментов трехтысячной аудитории: концерт был на открытом воздухе, в Парке им. Т. Шевченко. И Марк Григорьевич в сопровождении эстрадного оркестра под управлением А. Петухова пел «Случайный вальс».
Я спросил у одного из слушателей:
— А что Вам понравилось так в пении Марка Григорьевича?
И через сорок лет из уст совершенно другого человека услышал:
— Вы знаете, он поет с такой душой, с таким сердцем, что не увлечься самому нельзя.
Для меня это звучало как продолжение мысли моей одноклассницы: увлечение композитора миром, человеком, его чистотой столь сильно, что оно не может не передаться тому, кто оказывается свидетелем этой увлеченности.
И сейчас, когда я думаю о всем творчестве этого композитора, убеждаюсь, что главное качество Марка Григорьевича — это увлеченность. Увлеченность, которая слышна прежде всего в интонации, которой композитор говорит с тобой лично. Это( не возгласы, яркие выкрики — нет! Эта увлеченность скрыта в мягкой, сердечной интонации. Я говорю «скрыта», потому что Марк Фрадкин не любит внешних эффектов. И если он так! популярен в народе, то именно потому, что свою увлеченность он умеет облечь в форму благородной сдержанности.
Эту русскую сдержанность я слышу решительно во всех его песнях. Вспомним «Ой, Днепро, Днепро!», песню, с которой вставали фронты. Вспомним остроэмоциональную песню «За того парня» с ее по-русски сдержанной лирикой. Вспомним знаменитую мелодию «Вернулся я на родину», и мы опять убедимся в том, что это речь мастера не только увлеченной, но и сдержанной интонации. Именно это сочетание делает лирику Фрадкина удивительно емкой и современной.
Говоря о песне «Вернулся я на родину», думаешь и о том, что бывают песни-воспоминания, песни о далеком прошлом. Но если в них нет веры в будущее, то это неполноценные песни,— не искусство, а просто воспоминание. У Фрадкина же есть этот удивительный оптимизм, вера в будущее. Эту веру я также слышу в каждой его мелодии независимо от того, песня ли это военных лет или времен покорения космоса, как, например, «Морзянка», или песня о любви молодых людей, чистых и настоящих.
И еще. Говорят, новые времена — новые песни. Это очень j привычная для всех формула. Она стала трюизмом, слишком уж часто ее все вспоминают. Я бы никогда не стал вспоминать о ней, если бы не одно очень серьезное соображение. К произведениям Марка Фрадкина эта формула не применима.
В. Зак и И. Попов берут у композитора интервью
Марк Фрадкин начал свой путь во время войны, заявив о себе очень смело именно в дни жесточайших испытаний. Но он очень хорошо почувствовал человеческое сердце и в годы, которые следовали после этой жестокой битвы. Он современен и сегодня. И потому, что умеет зажечься новой темой, которая всех волнует (вспомним его песню о пожарниках Чернобыля), и потому, что не отвергает новых музыкальных веяний. Так, он изучает рок-культуру и берет от нее то, что ему представляется целесообразным.
Это умение не обрушиваться с огульной критикой на новое направление, а рассудительно, спокойно, опять-таки сдержанно разобраться в нем, переплавить его отдельные элементы в своем творчестве приводят к тому, что и новые песни мастера становятся современными. Вот почему мы пели Фрадкина в сороковых годах, вот почему мы поем его в восьмидесятых.
Способность Марка Григорьевича увлекаться тем, что, на первый взгляд, кажется не очень ясным сегодня, порой даже чуждым многим другим — проявление мудрости. Ибо изучая новое и глубоко проникая в то, чего никогда не было раньше ни у самого Фрадкина, ни у его коллег, он невольно подчиняется одному из главнейших законов композиторского творчества: если мастер хочет быть услышанным, он должен прислушиваться. Особенно это важно, если речь идет о песне. Потому что песня — это тот жанр, который прокладывает новые интонационные пути и потому — впереди других. Это умение вслушиваться в то, что происходит вокруг тебя, умение зажечься этим новым и передать эту увлеченность всему миру — особенность таланта Марка Фрадкина. Вот почему, как я сказал, мы пели его в сороковых и поем в восьмидесятых.
Я думаю, что если представить себе, в чем заключаются личностные качества этого мастера, то мы можем осмыслить его натуру через те же самые закономерности творчества, о которых говорили.
Я Марка Григорьевича хорошо знаю уже сорок лет. Я видел его в очень разных ситуациях. Не только как солиста на концерте, когда играет эстрадный оркестр, а он выступает как интересный интерпретатор своего творчества, опять же необыкновенно увлеченный. Я видел его в качестве собеседника с довольно большой аудиторией. В том же Днепропетровске, например, или в Кемерово, или в Кирове Фрадкин беседовал с очень разными слушателями, порой невероятно требовательными, порой даже нетерпимыми к тому или иному стилю песенного искусства. С удивительным мастерством Фрадкин ведет беседу с этой непоседливой и непреодолимо страшной для другого аудиторией. В результате он оказывается победителем. Он убеждает. Убеждает аудиторию в том, в чем убежден он сам. Откуда это? Почему это ему удается? Да потому, что здесь раскрываются те же свойства, о которых я говорил в отношении его творчества — он терпеливо выслушивает каждого и очень внимательно вдумывается в то, что являет собой позиция другого. С большим уважением анализируя эту позицию, он пытается убедить в том, что кажется ему безусловно точным. Вот эта неспешность, полное отсутствие лозунговости, нетерпимости к другим, по-моему, отличает не только его творчество, включающее в себя новые пласты новых интонационных миров, но и его как человека, как собеседника.
Я помню, как однажды, по-моему это было в Кемерово, он вступил в разговор в самый острый момент, когда, казалось, уже нельзя было найти примирения между композиторской средой и средой слушательской. Но Фрадкин примирил эти два полюса. Он нашел тот компромисс, который вполне удовлетворял и массовую аудиторию, и его коллег-профессионалов. Мне думается, что здесь проявились те свойства Фрадкина-человека, которые преломляются и в его творчестве. Это — умение проникнуться чужой мыслью и превратить ее в свою. В этом, по-моему, основа его тайны — тайны собеседника с аудиторией, тайны настоящего оратора, публициста, мастера дискуссии.
Я думаю, что просветительство Марка Фрадкина — это тоже одно из самых больших увлечений этого человека — очень искренних и естественных. Поэтому Марку Григорьевичу легче выступить с эстрады и как композитору, и как публицисту, нежели просто сыграть какую-то вещь. Мне кажется, что степень удовлетворенности необходимым контактом между артистом и аудиторией будет более высокой для него, если он проверит все нити этого контакта. Не случайно мы часто говорим, что это умный композитор и эрудированный разносторонний человек.
Вот основные качества таланта и личности композитора, без которых мы не поймем его как мастера песни.