Из пятнадцати месяцев работы на фронтах Великой Отечественной войны самыми волнующими для Фрадкина оказались дни, проведенные в Сталинграде. «Когда в сентябре 1942 года я улетел из Сталинграда,— пишет композитор,— из этого когда-то прекрасного волжского города, мне особенно запомнились суровая обстановка и спокойные лица людей, у которых, казалось, только глаза говорили о том, что собраны вся воля, все силы, жгучая ненависть к врагу; собраны в одно желание: отстоять Сталинград».
Это было время, когда наши войска стягивались к городу-герою, время подготовки великого контрнаступления.
Когда же композитор приехал в Сталинград вторично, в начале января 1943 года, огромная армия Паулюса была уже окружена, и теперь Марку Григорьевичу сразу же бросилось в глаза совершенно особое приподнятое настроение бойцов и командиров, которое так знакомо фронтовикам в период проведения какой-либо сложной операции. Тут песня, как никогда, была необходима всем. Фронт настойчиво требовал все новых и новых песен: выполнить это требование стало боевой задачей композитора.
С командного пункта он выехал к летчикам, «обрабатывающим» немцев в Сталинградском кольце. Летчики — народ певучий и, несмотря на свою трудную и суровую боевую работу, большие лирики, и очень любят лирические песни. Вспоминается Марку Григорьевичу такой почти анекдотический случай, ярко характеризующий горячее желание летчиков использовать появившуюся возможность для создания своей песни. Первоначально он получил направление к летчикам-истребителям. Приехав на место и предъявив документы о цели своего приезда, он был радушно встречен начальником Политотдела соединения, который сказал ему, что он прибыл весьма кстати, но находится не у истребителей, а у бомбардировщиков, что бомбардировщики ждут не дождутся своей песни! Закончив свою работу у бомбардировщиков, Фрадкин все же решил попасть к истребителям. В машине, в которой он ехал, рядом с шофером сидел незнакомый летчик. Дорогой они разговорились, и летчик сказал, что едет как раз туда, куда нужно и Марку Григорьевичу. Они приехали в большую приволжскую станицу и остановились у невысокого чистого домика. Композитора также радостно встретили, и через несколько минут он узнал, что находится все-таки не у истребителей, а у штурмовиков. Майор, везший его, оказался летчиком-штурмовиком. К истребителям Фрадкин попал уже после штурмовиков.
В один из морозных январских дней композитор благополучно переправился через Волгу и попал на высокий берег, с бесконечным количеством землянок, в расположение 62-й армии. Это уже была передовая линия, в трехстах—четырехстах метрах шел бой.
Вид на разрушенный Сталинград, за который сражались советские воины, был незабываемым для всякого, кто находился около его стен в те дни. Вот что пишет в своих воспоминаниях маршал артиллерии В. И. Казаков: «Даже бывалым людям не часто доводилось видеть такое: на нас в упор смотрел разрушенный, превращенный в руины город. В домах зияли проломы, словно незажившие раны. Прямо перед нашими пунктами раскинулось большое белое плато, густо усеянное темными пятнами. Это были окопы, в которых стояли наготове минометы и орудия. Тут все до отказа было забито артиллерией» 12.
— Почти каждый день, проведенный мной в Сталинграде,— говорит композитор,— был полон событий, дающих художнику неисчерпаемый материал для творчества. Вот несколько таких дней:
25 января. Сегодня получил пригласительный билет: «Дорогой товарищ! Командование дивизии приглашает Вас принять участие в торжественном вечере, посвященном годовщине присвоения дивизии звания «13-й Гвардейской». Вечер состоится 25 января 1943 года в 20.00 на старом К. П. (труба).
Командование дивизии, город Сталинград.
Точно к 20.00 мы были у КП командующего дивизии Героя Советского Союза генерала Родимцева. Представьте себе большую заводскую водосточную трубу (дивизия располагалась в районе завода) метров в пять шириной и такой же высоты. Стены завешены плащ-палатками, на них висят лозунги, в глубине — подобие эстрады. После приветственных речей началась неофициальная часть. Незабываемый, веселый вечер! Песни ни на минуту не умолкают. Ансамбли песни и пляски двух дивизий поочередно показывают свое мастерство. Это подлинно фронтовые ансамбли. Вся программа высоко оптимистична. В программе хора — песни «Есть на Севере хороший городок» Хренникова, «Гвардейский марш» Хачатуряна, несколько моих песен и боевые песни дивизии 62-й армии, написанные самодеятельными композиторами и поэтами. Лихо пляшут танцоры, заражая всех своим темпераментом.
У панорамы битвы за Сталинград
26 января. В этот исторический день мне вместе с поэтом Евгением Долматовским довелось присутствовать при том, как генерал-майор Родимцев, его заместитель и несколько командиров вышли с красными знаменами на передний край встречать авангард армии, идущей с Запада. Это было утром. Авангард пробился к нам с боем. Старший лейтенант Стотланд и его товарищи бежали навстречу. Стотланд начал рапорт, но, махнув рукой и утерев набежавшую слезу, крепко обнял Родимцева и каждого из нас. Настроение праздничное»13.
Этот день навсегда остался в сердцах всех, кто находился в это время на Сталинградском фронте. Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов пишет:
«На всю жизнь мне запомнился день 26 января, когда передовые части 21-й армии у поселка Красный Октябрь встретились с частями 13-й стрелковой дивизии генерала А. И. Родимцева, доблестно дравшейся в составе 62-й армии. В результате этой встречи наши войска окончательно разрезали окруженную немецко-фашистскую группировку на две части, одновременно сильно сократив в боевом и территориальном отношении обе ее половины»14.
А сам генерал-полковник А. И. Родимцев вспоминает:
«Примерно около 9 час. утра 26 января 1943 года подразделения Д. И. Панихина, дравшиеся северо-западнее Мамаева кургана, увидели знакомые очертания советских танков, шедших с запада. Следом за ними появилась пехота.
— Наши идут! — эта весть мгновенно облетела всех.
Гвардейцы усилили огонь. Фашисты заметались. Отважные воины выскакивали из блиндажей, окопов, траншей и устремлялись вперед, уничтожая штыками и гранатами тех, кто еще пытался оказать сопротивление.
— Наши идут! Вперед! Ур-р-ра! — гремело на южных склонах Мамаева кургана.
С каждой минутой все ближе родные фигуры в армейских полушубках и белых маскхалатах.
Последние метры осталось пройти навстречу друг другу. И сразу началось что-то невообразимое. Незнакомые люди обнимались, целовались, как родные братья. Под громкое «Ура» в небо полетели сотни шапок. У многих на глазах появились слезы. В этой радостной толчее майор Корень, расположившись прямо на снегу, написал на красном полотнище: «От 13-й гвардейской ордена Ленина дивизии в знак встречи 26.1. 1943 года».
В 9 час. 20 мин. я вручил знамя командирам батальонов гвардии старшим лейтенантам Стотланду и Усенко. Стихийно возник короткий митинг. Люди, еще разгоряченные боем, тесно сомкнулись у импровизированной трибуны.
Речи на митинге были лаконичны — все и без слов понимали друг друга.
— Это самый радостный день в моей жизни,— сказал я.— Мы вас долго ждали, крепко дрались за город. И вот дождались»15.
Все эти впечатления не могли не вылиться в песню, проникнутую великим преклонением перед защитниками города, восхищением их стойкостью и мужеством. Композитор не мог не создать гимна городу-герою. И он написал его. Написал на собственные слова. «Когда я понимаю, что не смогу передать поэту обуревающие меня чувства,— признался однажды Марк Григорьевич,— я пишу стихи сам». Видимо, в тот волнующий момент возникла именно такая ситуация.
«Марк Григорьевич живо помнит атмосферу дней, сопутствовавших рождению этой песни,— пишет исследователь его творчества Ю. Бирюков, предоставляя композитору слово:
— Морозным январским утром сорок третьего года из Заварыкина, где стоял тогда штаб фронта, ехал я со своими попутчиками к Сталинграду. Орудийная канонада с каждой минутой становилась все громче. Разбитые бомбами постройки, расщепленные осколками деревья — вот что встречало нас на каждом шагу. Но уже было предчувствие близкой победы, вера в нее. Все это настраивало на определенный лад. И начали складываться у меня первые строчки будущей песни. А когда я увидел на том берегу разрушенный, но непокоренный город, пришла и мелодия. Окончательно сложилась песня несколько дней спустя в прославленной 13-й гвардейской стрелковой дивизии.
Вот там-то и состоялась премьера «Песни о Сталинграде», (таково ее первоначальное название). Исполнителем был сам автор с аккордеоном»16.
Песня была вдохновлена и еще одним неизгладимым впечатлением. Во время одной из ночных варварских бомбежек города, в короткую минуту затишья Марк Григорьевич услышал, как на центральной площади группа людей пела широкую, как Волга, песню:
Есть на Волге утес, Диким мохом оброс.
Это показалось композитору символическим, и преобразованная народная мелодия легла в основу новой песни. Отдавая ее на суд тех, для кого она была написана, композитор очень волновался. К его великой радости, приняли песню доброжелательно, стали часто петь.
Одно из первых исполнений произведения, получившего название «Песня о Волжском богатыре», хорошо запомнилось участнику Великой Отечественной войны И. А. Дудину. «Вспоминаю лето 1943 года,— пишет он.— Фронт на Миусе, село Крынычное, недалеко от Матвеева Кургана. Служил я тогда рядовым бронебойщиком в 899-м полку 248-й дивизии. Наш полк сняли с передовой и отправили на несколько километров в тыл, чтобы мы могли, как говорится, привести себя в порядок и отдохнуть.
Вечером для нас был организован концерт силами артистов фронтовой бригады. Сценой служили кузова нескольких автомашин. А мы — солдаты и командиры — сидели на земле. На всю жизнь врезалась в мою память исполненная тогда «Песня о Волжском богатыре» Марка Фрадкина. Могучий напев, окрыляющие слова. Гимн великому городу на Волге, славным его защитникам.
Всякий раз, когда слышу песню, мыслями возвращаюсь в годы своей молодости, вспоминаю друзей однополчан, с которыми прошел боевой путь от астраханских степей до Берлина»17.
Теперь, в мирные дни, «Песня о Волжском богатыре» каждое утро звучит по Волгоградскому радио.
А под впечатлением знаменательной встречи наших войск композитором вместе с поэтом Долматовским была создана веселая, ироничная песня — «Колечко» — о славном кольце, сжимающем со всех сторон армию Паулюса.
Композитор бродил по территории заводов, в которых каждый цех был ареной жестоких схваток, он шел по протоптанным в снегу дорожкам — кругом все было заминировано. Необычная храбрость русских воинов поразила тогда даже немецких генералов. Один из них писал: «Такие крупные заводы, как завод имени Дзержинского, «Красный Октябрь» и «Красные баррикады», приходилось штурмовать порознь в течение многих дней. Город превратился в море огня, дыма, пыли и развалин. Он поглощал потоки немецкой и русской крови. Русские сражались с фанатическим упорством»18.
Каждая стена в разрушенном городе была символом героизма, каждая — памятник советским воинам. На одной из стен завода композитор прочел надпись: «Здесь насмерть стоял батальон гвардейцев Родимцева». Эта надпись произвела огромное впечатление и на поэта Долматовского. Ему показалось, что ее слова уже являются готовой стихотворной строчкой. «И сами собой,— рассказывает Долматовский,— пришли строки будущей песни:
У старой стены, на горящем заводе,
Гвардейский стоит батальон.
Фашисты обходят, фашисты обходят,
Обходят с обеих сторон.
«Друзья дорогие, бойцы-сталинградцы,—
Промолвил безусый комбат,—
Умрем, коль придется, но будем сражаться,
Не сделав ни шагу назад.»
Так у Фрадкина и Долматовского возникла песня «У нас в Сталинграде».
Первыми ее слушателями были те, кому она посвящалась,— гвардейцы дивизии генерала Родимцева. «С тех пор эта песня,— рассказывают участники Сталинградской битвы По-чатовский И. И., Плечищий А. В. и другие,— всегда была с нами. Мы пели ее в перерывах между боями, на коротких солдатских привалах, а бывало, что с песней шли в бой. Прошли с нею от Волжской твердыни Сталинграда до Берлина».
Эту песню напечатали на одной стороне листовки, а на другой — «Песню Сталинградской победы», которую композитор и поэт написали по поручению командарма 62-й армии Василия Ивановича Чуйкова. Обе песни должны были исполняться во время митинга, посвященного победоносному завершению Сталиградской битвы. «Но в день митинга,— рассказывает Долматовский,— с Волги на площадь, где он проходил, дул промозглый ветер, и к тому же наши воины-победители так все охрипли, что им было не до песен. И все-таки, видно, захватили они эти листки с собой, пронесли через войну. А некоторые, получается,— и через всю жизнь»19.