Музыкальныя литература, книги, статьи, рецензии, нотные сборники
Всем памятно, какое почетное положение,
завоеванное многолетним трудом, занимала еще так недавно русская опера,
какой интерес имели ее представления, как она посещалась, каким общим
уважением она пользовалась.
С тех пор прошло два-три года, и все изменилось, все рушилось. Репертуара
нет, театр пуст; явилось к русской опере пренебрежение, к сожалению заслуженное,
явились дефициты.
Причины этого падения заключаются вовсе не в упадке или оскудении наличных
сил русской оперы. Ее капельмейстер — тот же энергический и добросовестный
мастер своего дела; прежние артисты тоже не изменились: Стравинский так
же даровит, Прянишников по прежнему добросовестен, Рааб не менее музыкальна;
явились новые силы, среди которых найдутся и дарования, и голосовые средства;
оркестр и хор пополнены и стали много лучше прежнего; наконец, наша опера
для своих представлений получила превосходный театр.
Причиной этого упадка — отношение к русской опере нынешней театральной
дирекции, управление русской оперой неумелое, нерациональное, враждебное
русскому искусству,
крайне дилетантское в музыкальном отношении и вдобавок не всегда беспристрастное.
Следующие факты подтвердят только что высказанное.
Неумелость и нерациональность управления. В прошлом сезоне в русской опере
было пять меццо-сопрано. Тогда же вся печать единодушно указала на происходящий
от этого вред как для дирекции, так и Для самих артистов. На эти указания
дирекция ответила в этом сезоне ангажементом десяти или одиннадцати сопрано,
Которые чаще являются в дирекцию за получением жалованья, чем на оперную
сцену. Отсюда: с одной стороны, большие бесполезные затраты, с другой
стороны — отсутствие практики и деморализующее бездействие, столь пагубное
для молодых артистов при начале их карьеры, Могут сказать, что дирекция,
Пользуясь услугами опытных артистов, в то же время исподволь подготовляет
себе молодые силы. Это было бы благоразумно, по таким образом можно с
пользой подготовлять одну, много — двух артисток, но не четыре или пять,
выпуская их поочередно в роли Ольги в «Русалке» или Гориславы в «Руслане»,
причем для каждой нужны репетиции, то есть время, тормозящее правильный
ход репертуара.
Не тяготясь бесполезной многочисленностью персонала, дирекция нашла вместе
с тем возможным уволить в начале сезона Каменскую,6 одну из наших лучших
и опытнейших артисток, и вместе с ней вычеркнуть из нашего убогого репертуара
«Рогнеду», «Пророка» и «Лоэнгрина», в которых Каменская может быть замещена,
но не заменена. Ангажемент десятка бесполезных артисток и отказ одной
полезнейшей ярко характеризуют действия нашей театральной дирекции. Правда,
на-днях Каменскую вновь ангажировали и даже, наподобие итальянок, стали
печатать жирным шрифтом в репертуаре, но это делает лишь честь нашей печати
и нашей публике, настойчиво этого требовавшим, и не делает чести рассудительности
нашей дирекции, опять вернувшейся к тому, что она считала бесполезным.
С начала сезона, в течение почти пяти месяцев, на нашей сцене не явилось
ни одной новой оперы. После годового промежутка была дана «Майская ночь»
—вот и все. Даже в эти пять месяцев не были даны все те готовые оперы,
которые шли в прошедшем сезоне. Причиной этому пятимесячному бездействию,
как говорят, декорации. Дирекция находит, что в России нет декораторов
и заказывает декорации за границей. А заграница водит дирекцию за нос:
то она не делает к сроку, то отказывается, то возвышает цены. А между
тем оперы с надеждами на декорации репетируются, положим «Фрейшгоц» и
«Лалла Рук». Надежды а декорации «Фрейшгоца» возрастают, учат «Фрейщюца»,
а &Лалла Рук» отложена в сторону; перевешивают ладежды па декорации
Падаа
Рук»,—эта опера разыгрывается, а «Фрейшюц» забывается. И так тянется пятимесячное
водотолчение. Не видя перед собой цели, артисты падают духом и ничего
не делают, являются на репетиции не работать, а лишь как на докучливое
дежурство. А между тем репертуар сузился до последней степени и вращается
на тех же шести-семи операх, всем надоевших от их частого повторения;
публика перестала ходить в русскую оперу; «Руслан» не делает сборов; от
частого, надоедливого повторения исполнение артистов, хора, оркестра стало
скучное и неряшливое. Нельзя же с увлечением петь вечно то же самое, да
еще перед пустым театром. И это происходит в русской опере с персоналом,
способным разучить в два месяца любое труднейшее произведение, в опере,
которая при прежних дирекциях и мало-мальски рациональных распоряжениях,
постоянно ставила по три оперы в сезон. Наконец, после пятимесячных потуг
русская опера разрешилась на днях «Лалла
Рук», жиденькой оперой в двух действиях, которую приходится давать с балетом.
Результатом этого будет, конечно, пустой театр, потому что любители музыки
не пойдут на двухактную оперу, сопровождаемую балетом, а любители хореографии
не пойдут на один акт балета, сопровождаемый оперой. В принципе против
постановки небольших опер (разумеется, не таких ничтожных, как «Лалла
Рук») ничего нельзя сказать. Напротив, для начинающих наших композиторов
это было бы весьма удобным. Но не следует оперу мешать с самостоятельным
балетом. Это, быть может, по-парижски, по-бульварному, но не в наших нравах.
В этом случае следует давать две-три небольшие оперы вместе, и для этой
цели дирекция должно обратить внимание на оперу-балет Даргомыжского «Торжество
Вакха».
Враждебное отношение дирекции к русскому искусству (этот упрек относится
и к прежним дирекциям) проявляется главным образом в том наслаждении,
с которым дирекция при всяком удобном случае выбрасывает из репертуара
за борт русские оперы. Уехал Орлов на один год в Киев,— сейчас же выбросили
за борт «Псковитянку», превосходную оперу, имевшую постоянный и большой
успех. Будь эта опера иностранная, дирекция заменяла бы десятки раз одних
артистов другими. Ставится «Майская ночь»— для нее берут декорации из
«Кузнеца Вакулы», зиму переделывают в весну, а самого «Вакулу» — лучшую
в музыкальном отношении оперу Чайковского — выбрасывают за борт. Стоит
опере русского композитора дать один сбор похуже, тотчас опера вычеркивается
из репертуара, а оперы иностранных композиторов продолжают даваться на
русской сцене и совсем без сборов. Таким образом вычеркнуты из репертуара:
«Кроатка» Дютша, «Каменный гость» Даргомыжского, «Псковитянка» Римского-Корсакова,
«Опричник» и «Кузнец Вакула»
Чайковского, «Маккавеи» Рубинштейна, «Борис Годунов» Мусоргского (последний
после двадцати слишком представлений и при неослабевающем к нему интересе
публики). И только каким-то необъяснимым чудом «Нижегородцы» Направника
не выбрасывались за борт, да в нынешнем сезоне была вновь дана «Майская
ночь» после годичного перерыва (я не говорю о «Демоне», которого успех
был значительнее названных опер). При этом дирекция забывает, что один
более слабый сбор ничего не доказывает и следующие могут быть значительнее;,
что было время, когда «Руслан» и «Русалка» не делали сборов (теперь, благодаря
стараниям дирекции, для них вновь наступило это время); что по первым
представлениям «Демона» нельзя было предвидеть его дальнейшего успеха;
это относительно русского искусства дирекция имеет обязанность поддержки
и пропаганды, но не исключительного преследования мелких, меркантильных
целей; что публику нетрудно приучить к опере, не лишенной музыкальных
достоинств; что снять оперу с репертуара легко, но поставить ее труднее;
что главное для оперной сцены — богатый репертуар; что для сезона в шесть-восемь
месяцев, для того чтобы поддержать интерес в публике и в исполнителях,
нужно иметь в репертуаре до 30 опер, а для этого следует всеми силами
поддерживать в репертуаре всякую, не совсем безнадежную, раз поставленную
оперу. Пусть она дает три, даже два представления в сезон,— и то хорошо.
Приведу еще несколько фактов, доказывающих нерасположение дирекции к русской
опере и к ее деятелям.
В прошлом сезоне «Демон» дожил до своего 94-го представления. Сотое представление
ожидалось в нынешнем сезоне. Ввиду этой почтенной цифры Рубинштейн просил
дирекцию через своего издателя Бесселя о некотором подновлении постановки
и внесении в партитуру некоторых перемен. На это дирекция отвечала официально,
что «Демон» сделает в текущем году только пять представлений и что сотое
его представление нынче не состоится. Дирекция превращается в гадалку
"и предрекает вперед число оперных представлений, невзирая ни на
какие обстоятельства. Где же ей после этого заниматься делами русской
оперы! Где же ей подновить «Демона», когда нужно затратить тысячи для
иностранных авторов «Ричарда III», приютившихся под крылышком Вицен-тини!
Не так давно состоялся двадцатилетний юбилей неутомимой и добросовестной
деятельности капельмейстера русской оперы Направника. На этом юбилее дирекция
«блистала своим отсутствием». Вероятно, в это время она ухаживала за авторами
«Ричарда» в надежде, что за это «Фигаро» 8 ее погладит по головке и наградит
эпитетом «eminent» [.]. Говорят, авторам «Ричарда» были отпущены тысячи
для того.
чтобы они приехали руководить постановкой своего детища, неожиданно нашедшего
у нас пристанище. Интересно, предложит ли дирекция Чайковскому хотя бы
даровой билет второго класса на железную дорогу для того, чтобы он приехал
руководить постановкой «Мазепы».
Говорят, автор «Ричарда» 9 по представлению дирекции удостоился награды
российскими орденами. Сколько мне известно, никогда дирекция не представляла
к награде ни одного русского автора, хотя бы написавшего несколько опер,
в которых каждая страница талантливее всего «Ричарда». Как мы еще недалеко
ушли от того времени, когда русский композитор не имел права получить
за свою оперу более 1143 руб.! И т. д. и т. д.
Но пусть дирекция относится аристократически свысока, ограниченно, враждебно
к современной русской музыке, как относились в свое время к Глинке высокопоставленные
дилетанты, говоря о «Сусанине», что это «une musique de pochers», а о
«Руслане» — что это «un opera manque»; пусть она не знает ни русских композиторов,
ни русских опер, может быть, она тонкий и изящный знаток в западном искусстве
и выбор западных произведений у нас образцовый? Ничуть не бывало: и тут
она проявляет самый низкопробный дилетантизм. На западе в последнее время
были два в высшей степени оригинальных и замечательных деятеля: Берлиоз
и Вагнер. Постановка «Бенвенуто Челлини» или «Троянцев» Берлиоза, постановка
одной или нескольких из последних опер Вагнера, периода после «Лоэнгрина»,
сделала бы величайшую честь дирекции, артистам, имела бы серьезное художественное
значение, была бы поучительна и полезна для развития нашего искусства.
Но Вагиер и Берлиоз оставляются в стороне. Поищем пониже, у французов,
так как наша дирекция чувствует к ним особенное сердечное «влеченье— род
недуга». Есть у французов один средний композитор, не чета Берлиозу, но
человек не без таланта и превосходнейший музыкант. Это Сен-Санс.10 Постановка
его оперы «Самсон и Далила» была бы весьма приятна. Но и Сен-Санс не по
плечу нашей дирекции. Что же она ставит? Она ставит на итальянской сцене
«Ричарда», отвергнутого всеми французскими оперными сценами, и «Филемона
и Бавкиду»; а на русской сцене «Севильского цирюльника» и «Лалла Рук»
Фелисьена Давида. «Цирюльник» — образцовое в своем роде произведение,
но его постановка на русской сцене доказывает, что дирекции дороже плохая
копия с чужого, чем свой хороший оригинал; что она не понимает ни сил,
ни значения русской оперы; что соперничество с итальянцами в итальянском
ведет наших артистов к унижению и к посрамлению; что итальянская буффонада
и веселое кривлянье нам не к лицу, lie в нашей крдвн и способно только
вызвать краску стыда у истинного нашего артиста; что Славина 11—превосходная,
типическая Труня,12 но как Розина не может быть сравнима ни с Патти, ни
с Зембрих, ни с Репетто. Действительно, у многих наших артистов есть стремление
плестись за иностранными певцами и в бледном им подражании находить себе
удовлетворение. (Доказательством этому служит такой плохой в нынешнем
сезоне концерт оркестра русской оперы.) Но дирекция должна бы сдерживать
это неразумное стремление, а не поощрять его. Говорят, «Цирюльник» был
поставлен ради школы наших артистов, чтоб развить в них развязность игры
и пения. Но «Цирюльник» для этого непригоден. Время, когда пророк Моисей,
полководец Отелло и цирюльник Фигаро 13 на один манер полоскали себе горло
россиниевскими фиоритурами, прошло безвозвратно. Теперь от оперного пения
требуется другое: требуется выразительность, декламация, связь текста
с музыкой. Для этого у нас есть образцовое, оригинальное произведение;
это — «Каменный гость». Вот через какую школу желательно было бы провести
всех наших артистов. Но «Каменный гость», как ненужный хлам, давно выброшен
за борт. Что же касается «Лалла Рук», то невозможно и догадаться, на какой
музыкальной толкучке Парижа дирекция наткнулась на эту оперу. Достаточно
сказать, что Фелисьен Давид — один из самых убогих французских композиторов,
а «Лалла Рук» — одно из самых бледных его произведений.
К этому следует добавить, что дирекция не только не понимает музыки, но
и не любит ее, предпочитая ей балет. Русская опера имела в своем распоряжении
один прекрасный день — воскресенье. Теперь этот день предоставлен балету.
Вся учащаяся молодежь, весь рабочий люд, занятый на неделе, лишены возможности
слушать оперу и наталкиваются на балет. Очевидно, для блага отечества
дирекция больше верит в возбухдающие пируэты балерин, чем в облагораживающее
действие музыки. А для балетоманов день представления балета безразличен,
так как они главным образом комплектуются среди состоятельного и праздного
класса населения. На этой неделе, в воскресенье, опять назначен по репертуару
«Цирюльник». Интересно, навсегда ли воскресенье сделается вновь достоянием
русской оперы, или это лишь единичное исключение для «Севильского цкрюльника»
как самой подходящей из всего репертуара оперы для русской воскресной,
учащейся и рабочей публики.
Желая указать на недостаток беспристрастия в некоторых действиях дирекции,
приходится сказать несколько слов о вероятно уже умершем «комитете» для
оценки опер, представленных для постановки. «Комитет» состоял под председательством
директора театров из восьми членов, служащих 'В театральной дирекции,
и четырех посторонних музыкантов. Первые образовывали сплоченное постоянное
большинство, готовое действовать по указанию или намеку начальника, вторые
были приглашены для того, чтобы служить прикрытием действий этого большинства.
Наши музыканты— народ наивнейший, обмануть их и обойти нет ничего легче.
Они не заметили протянутой им удочки и пошли в «комитет». Пока обсуждались
оперы положительно невозможные, как «Радомир», «Последний день Помпеи»,14
все было ладно. Когда дошла очередь до талантливой, замечательной и Оригинальной
оперы Мусоргского «Хованщина», приведенной в порядок и инструментованной
Корсаковым, и когда «Хованщина» огромным большинством не была допущена
далее до рассмотрения специалистов,* тут только наши музыканты увидели,
какую жалкую роль они играли в «комитете». И в то Время, когда «Хованщина»
не допускается до рассмотрения специалистов, «Мазепам Чайковского ставится
безо всякого «комитета» на двух оперных сценах сразу. Что опера Чайковского
ставится без «комитета», это превосходно, иначе и быть не должно: Чайковский
— композитор талантливый и заявивший себя не раз; подвергать его экзамену
«комитета» было бы неприлично. Но «Хованщина», не допущенная до рассмотрения
специалистов,— факт безобразный, нелепый, обнаруживающий столько же грубого
произвола, сколько и невежества. «Хованщина» — не произведение какого-нибудь
новичка; это произведение Мусоргского, достаточно заявившего себя в «Борисе
Годунове», композитора с талантом, более сильным и самобытным, чем Чайковский;
это произведение, получившее санкцию Корсакова, по своей музыкальности
и силе техники превосходящего всех наших композиторов. А подпись Мусоргского
и Корсакова не только равносильна подписи Чайковского, но очень способна
ее перевесить. После катастрофы с «Хованщиной» посторонние музыканты вышли
из «комитета», а печать и публика надлежащим образом оценили поступок
членов «комитета», подведомственных театральной дирекции.15 Дирекция же,
нужно думать, в отместку и как выражение своего презрения к голосу публики
выбросила за борт и «Бориса Годунова».
Самое же прискорбное во всем этом деле то, что, по-видимому, дирекция
совершенно довольна собою [.], что она ведет оперу к окончательной гибели,
к ее уничтожению; что приходится горько сожалеть о временах Кистера и
Лукашевича; что уронить дело было нетрудно, но понадобится много лет и
масса усилий, чтобы поднять его; что положение нашей оперы останется безнадежным
до тех пор, пока не будут брошены попытки ее офранцузить и обыностранить,
пока она не будет прочно основана на национальной почве и пока во главе
ее полным хозяином не будет поставлено лицо компетентное, музыкант, всесторонне
образованный, знакомый с наличными средствами, способностями и силами
нашей оперы, в подробности знакомый с историческим развитием русского
искусства и горячо всей душой ему преданный.
Впрочем, за нынешней дирекцией есть одна заслуга, которой она себя увековечит
в самом отдаленном потомстве: она уничтожила барышничество театральными
билетами, отучив публику ходить в театр.