Лауреаты Ленинской премии

Музыкальная литература



Лауретаты музыкального и хореографического искусства СССР

 

В. Рабей
ДАВИД ОЙСТРАХ

 

1 2

 

 

 

Есть имена, которые для миллионов людей символизируют высочайшую степень совершенства, достигнутую в какой-либо области. Так, имя Михаила Ботвинника знакомо даже тому, кто ни разу не передвинул королевской пешки на е4. Имя Давида Ойстраха знают люди, никогда не проявлявшие интереса к концертам скрипачей и, может быть, выключающие радиоприемник при слове «прелюд» или «симфония». Это имя сделалось почти синонимом громадных достижений советской скрипичной школы, да и всей нашей музыкально-исполнительской культуры; оно словно вобрало в себя весь ее положительный опыт, все самое ценное, что накоплено за многие годы. А за рубежом имя Ойстраха неотделимо от представления о советском искусстве вообще. Заговорите с иностранцем о наших артистах — он обязательно, вслед за балетом Большого театра, назовет Ойстраха в числе первых двух трех «звездных» имен.
Но разумеется, не отголоски мировой славы побуждают нас с уважением и любовью произносить это имя. Оно дорого нам прежде всего потому, что вновь и внош. несет радость соприкосновения с подлинным, возвышенным и умным искусством.

Когда в конце 20-х годов впервые заговорили о Давиде Ойстрахе как о молодом, многообещающем таланте— это было началом его артистического пути, совпавшим по времени с началом формирования в стране новой, послеоктябрьской скрипичной школы.
На протяжении последующих сорока лет творческая биография Ойстраха являлась как бы отражением основных этапов становления и развития этой школы — ее «выхода в свет», на арены международных конкурсов, ее постепенного и повсеместного признания в качестве передовой, образцовой, лучшей скрипичной школы мира. Воспитанные в ее традициях, десятки первоклассных скрипачей ныне постоянно и блистательно поддерживают эту репутацию повсюду. Но Ойстрах и при всем том остается Ойстрахом, с честью оправдывающим свое неофициальное, никакими академиями не присужденное и все же общепризнанное звание корифея, премьера и, если можно так выразиться, эталона советского скрипичного искусства;

Подобно всем подлинным мастерам культуры, Ойстрах универсален в лучшем смысле слова (у нас за последнее время стали чураться этого определения, почему-то непременно связываемого с понятием «всеядности»). Нам кажется, что весь склад творческой натуры Ойстраха в первую голову характеризуется именно своей универсальностью. Это качество проявляется и в широте профессиональных и духовных интересов, и в энциклопедичное™ репертуара, охватывающего едва ли не всю известную скрипичную литературу, и в самой природе его музыкального таланта.
В своей практической деятельности Ойстрах, по сути дела, реализовал все возможности, заложенные в его профессии, и частично вышел за ее рамки. Возьмем хотя бы игру в камерном ансамбле. Для многих скрипачей она лишь приятное, освежающее репертуар дополнение к сольному концертированию — отчего бы не сыграть в начале программы камерную сонату? Величайший виртуоз-скрипач, Ойстрах в течение всей жизни посвящал значительную часть своего времени и труда камерной музыке, всецело подчиняясь при этом неписанным законам жанра, требующим от исполнителя полной, бескорыстной отдачи общему делу, начисто исключающим артистический эгоцентризм и мелочное самолюбие. Постоянно играя в ансамблях — дуэте с Л. Обориным, трио с Л. Обориным и С. Кнушевицким, квартете со своими коллегами по консерватории—С. Кнушевицким, П. Воидаренко, М. Тэрианом, наконец, в скрипичном дуэте с сыном Игорем,— Ойстрах внес в развитие советского камерного исполнительства вклад, может быть, не менее значительный, чем в область сольной игры. Так, его интерпретация скрипичных сонат Бетховена, Трио Чайковского и ряда других произведений по праву отнесена к классическим образцам.
За более чем тридцатилетнюю педагогическую деятельность Ойстрах выпестовал целую фалангу скрипачей, которые после конкурсных побед концертируют на эстрадах Советского Союза и зарубежных стран. Сегодня мы с полным основанием говорим о «школе Ойстраха» как об органической части всей нашей скрипичной школы и «центре притяжения» для талантливой молодежи всего мира. Методика этой школы, ее специфичность, как школы, возглавляемой выдающимся концертантом, должна и несомненно будет изучаться столь же глубоко и обстоятельно, как, скажем, фортепианная школа Игумнова или Нейгауза.
Не так давно, кажется, состоялся дебют Ойстраха в качестве дирижера, а сейчас эта сторона его деятельности лишена всякого элемента сенсации — она органично и полноправно вошла в нашу музыкальную жизнь. Выступления Ойстраха во главе лучших симфонических коллективов Москвы, Ленинграда, а затем и гастроли за рубежом (Лондон, Париж, Вена) получили признание широкой музыкальной общественности и прессы. Характерно, что если первое время в ряде критических отзывов явно сквозило удивление дирижерским профессионализмом Ойстраха, свободой воплощения им своих намерений — то сейчас все больше отмечается свежесть и своеобразие его трактовки знакомых партитур, в том числе таких, как все четыре симфонии Брамса, Шестая симфония Чайковского, Пятая и Шестая симфонии Прокофьева.

Вполне естественно, что за последние годы скрипке Ойстраха пришлось несколько потесниться перед его дирижерской палочкой. Но это не нанесло сколько-нибудь заметного ущерба сольному концертированию артиста; даже некоторое его чисто количественное сужение практически не ощущается. При этом Ойстрах-скрипач и Ойстрах-дирижер не просто «сосуществуют», а взаимно дополняют один другого — две формы раскрытия единой духовной сущности, какой является внутренний мир художника!
Это особенно остро почувствовалось после двух вечеров в Большом зале Консерватории (27 и 29 сентября 1968 года), ознаменовавших шестидесятилетие Давида Федоровича. В первом из них он выступил как скрипач, во втором — как дирижер. Надолго останутся в памяти эти вечера — не юбилейным торжеством, а истинным праздником музыки.
Упомянем также о музыкально-общественной деятельности Ойстраха, которой он отдает немало времени, участвуя во многих культурно-художественных начинаниях, выступая устно и в печати по животрепещущим вопросам музыкальной жизни и музыкального образования. Прежде всего здесь нужно отметить его работу в качестве члена жюри многочисленных конкурсов, всесоюзных и международных, работу, выражающуюся в астрономических цифрах «человеко-часов» (понимая под этим конкурсные программы, помноженные на число участников). Тому, кто не сидел подолгу на конкурсных прослушиваниях, трудно даже представить себе объем и напряженность этой работы.

 

Скрипач Ойстрах

Отдавая музыке все свои силы и способности, Ойстрах в качестве солиста-концертанта активно пропагандирует лучшее из того, что создавалось на протяжении веков и что порождено духом и идеями нашего времени. Ему, первооткрывателю, обязаны своим «земным существованием» многие выдающиеся произведения советской музыки, в том числе скрипичные концерты Мясковского, Хачатуряна, Ракова, Шостаковича, сонаты Прокофьева; окончательная доработка этих произведений авторами происходила при непосредственном участии Ойстраха, с учетом его ценнейших практических советов. Продолжением этой, в каком-то смысле ведущей линии его исполнительского творчеств а являются и выступления перед нашей аудиторией с дотоле незнакомыми ей капитальными сочинениями зарубежных композиторов (концерты Уолтона, Бартока, Шнмановского) и воскрешение жемчужин музыкальной старины (например, цикла программных концертов Вивальди «Времена года»). Распространению настоящей, хорошей музыки Ойстрах способствует не только как виртуоз, но и как редактор, автор каденций и как музыкальный критик, высказывающий в печати свои мысли по поводу исполненных им произведений. К нему абсолютно неприложимо понятие «исполнителя» в наиболее прямом и узком значении этого слова.
Разумеется, деятельность такого масштаба и размаха была бы немыслима для музыканта талантливого, но одностороннего, тяготеющего к ограниченному кругу образов и средств выражения. Здесь-то и проявляется во всей силе универсальность Ойстраха, понимаемая в чисто творческом плане. И в прошлом, и в наше время, несомненно, найдутся скрипачи, способные сильней, чем Ойстрах, ошеломить публику блеском виртуозности или увлечь стихийностью разбушевавшихся эмоций. Но у каждого из них наверняка не достанет многих качеств, которыми в избытке располагает Ойстрах. В единое целое, восхищающее соразмерностью и взаимодополняемостью элементов, слагаются у него свежесть, непосредственность и мудрая сдержанность лирического чувства; глубина зрелой мысли и взлеты неистраченного, поистине юношеского романтизма; безупречное благородство вкуса и аромат подлинной скрипичности и многое, многое другое.

Все это, как лучами солнца, озарено аполлоническим, «моцартовским» началом его искусства. Именно отсюда проистекает исполнительская концепция ряда произведений, в частности, концертов Бетховена, Брамса, Чайковского, дающая перевес всему, что есть в них лирического, светлого, жизнелюбивого. Проявлением этого начала можно считать и никогда не изменяющее артисту чувство меры. Ни сильнейший драматический накал, ни острая характерность при исполнении музыки XX века не послужат для него поводом к балансированию на грани эстетически дозволенного; его игра словно иммунитетом защищена от всего грубого, назойливого, неестественного. Общепризнанная эволюция исполнительской манеры Ойстраха —от известной камерности первых лет к широте и масштабности, может быть, особенно ярко проявившейся в исполнении Первого концерта Шостаковича — протекала в высшей степени органично, без сколько-нибудь заметных «издержек роста». Ойстрах никогда не увлекался маштабностью игры как самоцелью, не заражался болезнью скрипичной гигантомании, столько повредившей многим одаренным музыкантам. Звучание его скрипки даже в самых экспрессивных моментах остается легким, объемным; мы никогда не услышим у него звука форсированного, крикливого, за которым чувствуется «дно», напоминающее о мертвом куске дерева.
Рискуя быть обвиненным в чрезмерной субъективности, я все же решусь высказать мнение, что даже феноменальное мастерство и законченность игры Ойстраха как-то по-иному действуют на слушателя, чем то же качество у других исполнителей, например у Яши Хейфеца. Совершенство Хейфеца подавляет, оно повелительно указывает «массе» ее место у пьедестала гения. Совершенство Ойстраха окрыляет, внушает рядовому музыканту веру в возможность если не достичь такой же высоты, то, по крайней мере, приблизиться к ней. Очевидно, те чисто человеческие качества, которыми Давид Федорович привлекает к себе симпатии людей во всем мире, — простота, приветливость, юмор, такт, каким-то образом проявляются у него и в непосредственном творческом процессе.

Ойстраху, прошедшему огромную жизненную школу, более чем многим другим, ведомы тяготы, извилины и крутизны дорог, ведущих к славе, мучительные искания, фаустовская погоня за воплощением своего идеала. Несомненно, Ойстрах любит концертную эстраду (могло ли быть иначе!), и эстрада любит его. Однако тс, кому приходилось наблюдать Ойстраха в непосредственной близости, в рабочей обстановке репетиции или концерта, могли не раз подметить, казалось бы, немыслимые у него вспышки эстрадного волнения. Эти вспышки, благодаря громадному опыту и волевой закалке артиста, обычно остаются вне восприятия аудитории, и лишь чутье профессионала улавливает их по некоторым еле заметным признакам (один из таких признаков— импровизированная замена скрипичных штрихов). Мы говорим здесь об этом с единственной целью — подчеркнуть те качества исключительной требовательности к себе, обостренного чувства ответственности, которые, несомненно, кроются за этими явлениями, независимо от внешних причин, могущих в каждом отдельном случае повлиять на творческое состояние исполнителя. Но именно эти качества для каждого истинного художника образуют могучий резерв его духовных сил. Будучи уже в том возрасте, когда многие артисты давно живут йа проценты с капитала и, по существу, перепевают самих себя, Ойстрах неизменно продолжает расти, радуя слушателей заново открывающимися гранями своего неисчерпаемого таланта; этот рост не приостановился и сейчас, за порогом шестидесятилетия. Ярчайшее доказательство тому — выступления Ойстраха за дирижерским пультом, к которому его подвела властная логика внутреннего творческого развития, беспрерывные поиски новых путей и средств выражения.
Но и в этом своем артистическом амплуа Ойстрах всеми проявлениями своей художнической и человеческой натуры предстает таким, каким мы его издавна знаем и любим. Симфонический репертуар Ойстраха уже сейчас достаточно обширен и стилистически разнообразен. Но все же чувствуется его тяготение к симфонизму лирико-романтического плана. Ойстраха особенно влекут к себе произведения, в которых «поэзия чувств» сочетается с глубиной и мудростью; недаром ему так близок Брамс.
По-видимому, Ойстрах ощущает оркестр прежде всего как поющий организм. Его дирижерская манера проста и естественна, в ней нет и намека на аффектацию, на кокетничанье перед публикой —то, чем исподволь грешат многие из числа стоящих за пультом, иногда даже некоторые крупные мастера. Заимствуя театроведческую терминологию, можно сказать, что в лице Ойстраха-дирижера перед нами типический пример «искусства переживания» (в отличие от «искусства представления»). Не удивительно, что музыка, переживаемая с такой искренностью и силой, по-настоящему доходит до слушателя, убеждает его. Но прежде она убеждает тех, кто создает ее непосредственно, в реальном звучании. Контакт с оркестром — один из глубинных, трудно поддающихся анализу секретов дирижерского мастерства. Ойстрах добивается его просто и ненарочито, без мелочного диктаторства — невидимым, но всепроникающим излучением тех творческих эмоций, которые переполняют его самого. И, конечно, силой авторитета и обаяния, окружающего его имя. Невозможно играть не наилучшим образом, когда находишься в поле зрения такого артиста, как Давид Ойстрах; невозможно, видя его в момент лирического или драматического подъема, остаться самому равнодушным и не отдать музыке все, на что ты способен.
Об Ойстрахе писалось и пишется немало. Как бы ни были различны формы и аспекты этих высказываний (многие из них принадлежат иностранной прессе), оценка артистических достижений Ойстраха, как с точки зрения их масштаба и значимости, так и с чисто эстетической стороны, практически является единодушной. Это и понятно. Перед непосредственным, всепокоряющим воздействием игры Ойстраха капитулируют самые экстравагантные снобы и завзятые хулители всех и вся. Да и самый его художественный облик —на редкость ясный, цельный, гармоничный — попросту не создает почвы для противоречивых суждений и мудрствований лукавых.

Современная музыкальная наука еще не сказала своего последнего слова по поводу места, занимаемого Ойстрахом в истории струнно-смычкового исполнительства, отечественного и мирового. Одно бесспорно; покуда непреложной остается истина о том, что живая интерпретация музыки способна обогащать умы и сердца,—имя Давида Ойстраха будет стоять в анналах советской музыкальной культуры рядом с именами Прокофьева, Мясковского, Шостаковича, Хачатуряна, подобно тому, как в анналах русского театра Щепкин стоит рядом с Островским, а Станиславский и Качалов— с Чеховым и Горьким. Для многих поколений музыкантов, в том числе и для самой молодой поросли, только вступающей на этот путь, Ойстрах был и остается примером вдохновенного, пытливого художника, великого труженика, с расточительной щедростью отдающего людям все то, чем в избытке наделила его природа.

1 2