Вторая половина XIX века — время бурного развития освободительно-демократического движения. Глубокие противоречия и контрасты буржуазного общества вызывают страстный протест среди прогрессивно настроенной интеллигенции. Но протест уже не носит характера романтического бунта отдельной личности против социального неравенства. Демократические идеи возникают в итоге анализа и реалистически трезвой оценки общественного бытия, стремления к познанию и объяснению мира. В сфере искусства властно утверждаются принципы реализма. В литературе эта эпоха характеризовалась мощным расцветом критического реализма, давшего свое отражение и в живописи — русские передвижники тому пример; в музыке это привело к психологизму, страстной народности, а в общественной деятельности музыкантов — к просветительству. Изменяются требования, предъявляемые к искусству. Хлынувшая в концертные залы, желающая на всем учиться, мелкобуржуазная интеллигенция, получившая в России наименование «разночинцев», жадно тянется к музыке глубокой, серьезной. Лозунгом дня становится борьба с виртуозничанием, внешней эффектностью, салонностью. Все это порождает коренные изменения в музыкальной жизни — в репертуаре исполнителей, в методах исполнительского искусства.
Фердинанд Лауб
На смену репертуару, насыщенному виртуозными произведениями, приходит
репертуар, обогащенный художественно полноценным творчеством. Широко исполняются
не эффектные пьесы самих скрипачей,
а концерты Бетховена, Мендельсона, позднее — Брамса, Чайковского. Наступает
«возрождение» произведений старых мастеров XVII—XVIII веков — И.-С. Баха,
Корелли, Вивальди, Тартини, Леклера; в камерном репертуаре сугубое внимание
уделяется последним квартетам Бетховена, отвергавшимся ранее. В исполнительстве
на первый план выдвигается искусство «художественного перевоплощения»,
«объективной» передачи содержания и стиля произведения. Слушателя, приходящего
на концерт, интересует в первую очередь музыка, личность же исполнителя,
мастерство измеряется его способностью к передаче идей, заключенных в
творениях композиторов. Сущность указанных изменений афористически точно
отметил Л. Ауэр: «Эпиграф — «музыка существует для виртуоза» более не
признается, и выражение «виртуоз существует для музыки» превратилось в
credo подлинного артиста наших дней».
Самыми яркими представителями нового художественного направления в скрипичном
исполнительстве были Ф. Лауб, Й. Иоахим и Л. Ауэр. Именно они разрабатывали
основы реалистического метода в исполнительстве, были творцами его принципов,
хотя субъективно Лауба многое еще связывало с романтизмом.
Фердинанд Лауб родился 19 января 1832 года в Праге. Отец скрипача, Эразм,
был музыкантом и его первым педагогом. Первое выступление 6-летнего скрипача
состоялось в частном концерте. Он был так мал ростом, что его пришлось
поставить на стол. В 8 лет Лауб предстал перед пражской публикой уже в
публичном концерте, а некоторое время спустя отправился с отцом в концертную
поездку по городам родной страны. От его дарования в восторге норвежский
скрипач Уле Булль, к которому однажды привели мальчика.
В 1843 году Лауб поступил в Пражскую консерваторию в класс профессора
Мильднера и блестяще ее закончил в 14-летнем возрасте. Игра молодого музыканта
обращает на себя внимание, и Лауб, окончив консерваторию, не испытывает
недостатка в концертах.
Его молодость совпала с временем так называемого «чешского возрождения»
— бурного развития национально-освободительных идей. На всю жизнь сохранил
Лауб пламенный патриотизм, бесконечную любовь к порабощенной, страдающей
родине. После пражского восстания 1848 года, подавленного австрийскими
властями, в стране воцарился террор. Тысячи патриотов оказываются вынужденными
уйти в изгнание. Среди них PI Лауб, поселяющийся на 2 года в Вене. Он
играет здесь в оперном оркестре, занимая в нем положение солиста и концертмейстера,
совершенствуется в теории музыки и контрапункте у Шимона Сехтера — чешского
композитора, осевшего в Вене.
В 1859 году Лауб переезжает в Веймар на место Йозефа Иоахима, уехавшего
в Ганновер. Веймар — резиденция Листа, сыграл большую роль в развитии
скрипача. Как солист и концертмейстер оркестра, он постоянно общается
с Листом, который высоко оценивает замечательного исполнителя. В Веймаре
Лауб подружился со Сметаной, всецело разделяя его патриотические чаяния
и надежды. Из Веймара Лауб часто ездит с концертами в Прагу и другие города
Чехии. «В ту пору, — пишет музыковед Л. Гинзбург, — когда чешская речь
преследовалась даже в чешских городах, Лауб не стеснялся говорить на родном
языке, находясь в Германии. Жена его впоследствии вспоминала, как Сметана,
встретившись с Лаубом у Листа в Веймаре, ужаснулся тому, с какой смелостью
в центре Германии Лауб изъяснялся по-чешски».
Через год после переселения в Веймар Лауб женился на Анне Мареш. Он познакомился
с ней в Новой Гуте, в один из приездов на родину. Анна Мареш была певицей
и как Анна Лауб приобрела известность, часто гастролируя с мужем. Она
родила пятерых детей — двух сыновей и трех дочек и в течение всей жизни
была ему преданнейшим другом. На одной из его дочерей, Изабелле, был женат
скрипач И. Гржимали.
Мастерство Лауба вызывало восхищение крупнейших музыкантов мира, однако
в начале 50-х годов в его игре отмечалась главным образом виртуозность.
В письме к брату в Лондон в 1852 году Иоахим писал: «Поразительно, какой
блестящей техникой обладает этот человек; для него не существует никаких
трудностей». Репертуар Лауба в это время заполнен виртуозной музыкой.
Он охотно исполняет концерты и фантазии Баццини, Эрнста, Вьетана. Позже
центр его внимания перемещается на классику. Ведь именно Лауб в интерпретации
произведений Баха, концертов и ансамблей Моцарта и Бетховена был в известной
мере предшественником, а затем соперником Иоахима.
Большую роль в углублении интереса к классике сыграла квартетная деятельность
Лауба. В 1860 году Иоахим называет Лауба «лучшим скрипачом среди своих
коллег» и восторженно оценивает его как квартетиста.
В 1856 году Лауб принимает приглашение берлинского двора и поселяется
в прусской столице. Его деятельность здесь отличается крайней интенсивностью
— он выступает в трио с Гансом Бюловым и Волерсом, дает квартетные вечера,
пропагандирует классику, в том числе последние квартеты Бетховена. До
Лауба публичные квартетные вечера в Берлине в 40-е годы проводились ансамблем,
возглавлявшимся Циммерманом; историческая заслуга Лауба заключалась в
том, что его камерные концерты стали постоянными. Квартет действовал с
1856 по 1862 год и многое сделал в воспитании вкусов публики, расчистив
путь Иоахиму. Работа в Берлине совмещалась с концертными поездками, особенно
часто в Чехию, где он подолгу жил в летнюю пору.
В 1859 году Лауб впервые посетил Россию. Его выступления в Петербурге
с программами, включавшими произведения Баха, Бетховена, Мендельсона,
вызывают фурор. В восторге от его игры выдающиеся русские критики В. Одоевский,
А. Серов. В одном из писем, относящихся к этому времени, Серов называл
Лауба «истинным полубогом». «В воскресенье у Виельгорского слышал я только
два квартета (Бетховена F-dur, из Разумовских, ор. 59 и гайдновский G-dur),
но что это было!! Даже в механизме Вьетана перещеголял».
Серов посвящает Лаубу цикл статей, уделяя особое внимание его интерпретации музыки Баха, Мендельсона, Бетховена.
«Чакона» Баха, опять — изумление смычку и левой руке Лауба, — пишет Серов,
— его густейшему тону, широкой тесьме звука под его смычком, усиливающим
скрипку вчетверо против обыкновенного, его деликатнейшим оттенкам в «pianissimo»,
его бесподобнейшей фразировке, с глубоким вниканием в глубокий стиль Баха!.
Слушая эту восхитительную музыку в восхитительном Лаубовом исполнении,
начинаешь недоумевать: может ли быть на свете еще иная музыка, совсем
иной стиль (не полифонический), может ли иметь иной стиль право гражданства
в иску ест се, — столько полное, как бесконечно органический, мнох оголосный
civ ь великого Себастьяна?»
Лауб поражает Серова и в Концерте Бетховена. После концерта 23 марта 1859
года он писал: «В нынешний раз эту чудесно-прозрачную; светлую, ангельски
искреннюю музыку он спел своим смычком еще несравненно лучше, чем в своем
концерте в зале Благородного собрания. Виртуозность изумительная! Но она
в Лаубе существует не сама для себя, а на пользу высокомузыкальных творений.
Если б все виртуозы так понимали свое значение и назначение!» «В квартетах,—
пишет Серов, прослушав камерный вечер, — Лауб кажется еще выше, нежели
в соло. Он совершенно сливается с исполняемой музыкой, что не умеют делать
многие виртуозы, в том числе и Вьетан».
Притягательным моментом в лаубовских квартетных вечерах для передовых
петербургских музыкантов было включение в число исполняемых произведений
последних квартетов Бетховена. Тяготение к третьему периоду бетховенского
творчества было характерно для демократической интеллигенции 50-х годов:
«.и в особенности старались мы познакомиться в исполнении с последними
квартетами Бетховена», — писал Д. Стасов. После этого понятно, почему
камерные концерты Лауба были встречены столь восторженно.
В начале 60-х годов Лауб много времени проводит в Чехии. Эти годы для
Чехии были порой бурного подъема национальной музыкальной культуры. Основы
чешской музыкальной классики закладывает Б. Сметана, с которым Лауб поддерживает
самые тесные связи. В 1861 году в Праге открывается чешский театр, торжественно
празднуется 50-летие консерватории. Лауб на юбилейном вечере играет Концерт
Бетховена. Он постоянный участник всех патриотических начинаний, активный
член национального объединения представителей искусства «Умелецка беседа».
Летом 1861 года, когда Лауб жил в Баден-Бадене, к нему часто приезжал
Бородин с женой, которая, будучи пианисткой, любила играть с Лаубом дуэты.
Лауб высоко ценил музыкальный талант Бородина.
Из Берлина Лауб переезжает в Вену и по 1865 год живет здесь, развивая
концертную и камерную деятельность. «Королю скрипачей Фердинанду Лаубу»
— гласила надпись на золотом венке, который был преподнесен ему Венским
филармоническим обществом, когда Лауб покидал Вену.
В 1865 году Лауб вторично едет в Россию. 6 марта он играет на вечере у
Н. Рубинштейна, и присутствовавший там русский писатель В. Соллогуб в
открытом письме к Матвею Виельгорскому, напечатанном в «Московских ведомостях»,
посвящает ему следующие строки: «. игра Лауба до того меня восхитила,
что я забыл и снег, и вьюгу, и болезни. Отличительными свойствами Лауба
показались мне спокойствие, звучность, простота, строгость стиля, отсутствие
вычурности, отчетливость и вместе с тем интимное воодушевление, соединенное
с необыкновенной силой. Он не сух, как классик, не порывист, как романтик.
Он своебытен, самостоятелен, в нем есть, как говаривал Брюллов, отсебятина.
Его нельзя ни с кем сравнивать. Истинный художник всегда типичен. Много
говорил он мне и спрашивал про вас. Он вас от души любит, как любят вас
все, которые вас знают. В обхождении, мне показалось, что он прост, сердечен,
готов признать чужое достоинство и не обижается им, чтобы возвысить свое
значение».
Так несколькими штрихами Соллогуб набросал привлекательный образ Лауба,
человека и художника. Из его письма ясно, что Лауб уже был знаком и близок
со многими русскими музыкантами, в том числе с графом Виельгорским — замечательным
виолончелистом, учеником Б. Ромберга, видным музыкальным деятелем России.
После исполнения Лаубом g-moll'Horo Квинтета Моцарта, восторженной статьей
откликнулся В. Одоевский: «Кто не слыхал Лауба в ге-мольном квинтете Моцарта,
— писал он, — тот не слыхал этого квинтета. Кто из музыкантов не знает
наизусть той дивной поэмы, которая называется ге-мольным квингетом? Но
как редко приходится слышать такое его исполнение, которое бы вполне удовлетворило
нашему художественному чувству».
В третий раз Лауб приехал в Россию в 1866 году. Концерты, данные им в
Петербурге и Москве, окончательно укрепили его необычайную популярность.
Лаубу видимо импонировала атмосфера русской музыкальной жизни. 1 марта
1866 года он подписывает контракт о работе в Московском отделении Русского
музыкального общества; по приглашению Н. Рубинштейна становится первым
профессором открывшейся осенью 1866 года Московской консерватории.
Подобно Венявскому и Ауэру в Петербурге, Лауб выполнял в Москве те же
обязанности: в консерватории вел класс скрипки, квартетный класс, руководил
оркестрам; был концертмейстером и солистом симфонического оркестра и первым
скрипачом в квартете Московского отделения Русского музыкального общества.
Лауб прожил в Москве 8 лет, то есть почти до смерти; результаты его деятельности
велики и неоценимы. Он выделялся как первоклассный педагог, воспитавший
около 30 скрипачей, среди которых были В. Виллуан, окончивший консерваторию
в 1873 году с золотой медалью, И. Лойко, ставший концертантом, друг Чайковского
И. Котек. У Лауба начинал свое образование известный польский скрипач
С. Барцевич.
Исключительно высоко оценивалась современниками исполнительская деятельность
Лауба, особенно камерная. «В Москве, — писал Чайковский, — имеется такой
квартетный исполнитель, на которого с завистью взирают все западноевропейские
столицы.» По мнению Чайковского, с Лаубом во всем мире в исполнении классических
произведений может соперничать один Иоахим, «превосходящий Лауба в уменье
извлекать из своего инструмента трогательно-нежные мелодии, но безусловно
уступающий ему в силе тона, в страстности и благородной энергии».
Много позднее, в 1878 году, уже после смерти Лауба, в одном из писем к
фон Мекк, Чайковский писал об исполнении Лаубом Adagio из Моцартовского
g-тоИ'ного квинтета: «Когда это Adagio играл Лауб, я всегда прятался в
самый угол залы, чтобы не видели, что со мной делается от этой музыки»9.
В Москве Лауба окружала теплая дружеская атмосфера. Н. Рубинштейн, Коссман,
Альбрехт, Чайковский— все крупные московские музыкальные деятели были
с ним в большой дружбе. В письмах Чайковского с 1866 года встречаются
строки, свидетельствующие о тесном общении с Лаубом: «Посылаю тебе довольно
остроумное меню одного обеда у князя Одоевского, на котором я присутствовал
вместе с Рубинштейном, Лаубом, Коссманом и Альбрехтом, покажи его Давыдовым».
Лаубовским квартетом на квартире у Рубинштейна впервые был исполнен Второй
квартет Чайковского; Лаубу посвятил великий композитор свой Третий квартет.
Лауб любил Россию. Несколько раз он концертировал в провинциальных городах
— Витебске, Смоленске, Ярославле; его игру слушали в Киеве, Одессе, Харькове.
Жил он с семьей в Москве на Тверском бульваре. В его доме собирался цвет
музыкальной Москвы. Лауб был прост в обращении, хотя держался всегда гордо,
с достоинством. Он отличался большим трудолюбием во всем, что касалось
его профессии: «Он играл и упражнялся почти непрерывно, и когда я его
спросил,— вспоминает Сервас Хеллер, воспитатель его детей, — почему он
все еще так напрягается, когда он уже достиг, быть может, вершины виртуозности,
он засмеялся, как будто жалел меня, а потом серьезно сказал: «Как только
я перестану совершенствоваться, сейчас же окажется, что кто-то играет
лучше меня, а я этого не хочу».
Большая дружба и артистические интересы тесно связывали Лауба с Н. Рубинштейном,
ставшим его постоянным партнером по сонатным вечерам: «Они с Н. Г. Рубинштейном
очень подходили один к другому по характеру игры и дуэты их бывали иногда
несравненно хороши. Едва ли кто-нибудь слышал, например, лучшее исполнение
Крейцеровой сонаты Бетховена, в которой оба артиста соперничали в силе,
нежности и страстности игры. Они были так уверены один в другом, что иногда
играли публично неизвестные им вещи без репетиций, прямо a livre ouverb.
Среди триумфов Лауба внезапно настигла болезнь. Летом 1874 года врачи
рекомендовали ему отправиться в Карлсбад (Карловы Бары). Словно предчувствуя
близкий конец, Лауб по дороге остановился в милых его сердцу чешских селениях
— сперва в Крживоклате, где перед домиком, в котором он некогда жил, посадил
куст орешника, потом в Новой Гуте, где у родственников сыграл несколько
квартетов.
Лечение в Карловых Барах не пошло впрок и совершенно больного артиста
перевезли в Тирольский Гриз. Здесь 18 марта 1875 года он и скончался.
Чайковский в рецензии на концерт скрипача-виртуоза К. Сивори писал: «Слушая
его, я думал о том, что на этой же эстраде, ровно год тому назад. в последний
раз играл перед публикой другой скрипач, полный жизни и силы, во всем
расцвете гениального таланта; что этот скрипач уже не предстанет ни перед
какой человеческой публикой, что никого уже не приведет в трепет восторга
рука, извлекавшая звуки, столь сильные, мощные и вместе с тем нежные и
ласкающие. Г. Лауб скончался всего на 43-м году жизни».