Итак, 100-летие отделяет нас от дня, когда родился величайший певец мира, Федор Иванович Шаляпин. Десятки книг, сотни статей и воспоминаний написаны за это время об артисте, о его несравненном искусстве. И конечно, читателям нашего календаря нет необходимости рассказывать о Шаляпине и его месте в истории музыкального искусства, о его голосе, который и сегодня звучит в наших домах, запечатленный на множество грампластинок. Поэтому вспомним лучше о том, как ровно 75 лет назад приветствовал появление Шаляпина на русской сцене другой великий деятель нашего искусства — Владимир Васильевич Стасов в своей статье «Радость безмерная». Мы приводим здесь фрагменты из этой статьи.
«Как Сабинин в опере Глинки я восклицаю: «Радость безмерная!» Великое счастье на нас с неба упало. Новый великий талант народился.
Кто был в зале консерватории вчера, 23 февраля, наверное никогда, во всю свою жизнь, этого вечера не забудет. Такое было поразительное впечатление.
Давали в первый раз, после долгого антракта изгнания и добровольного неведения, одну из лучших и талантливейших русских опер: «Псковитянку» Римского-Корсакова. Во вчерашний вечер словно гром ударил и всех присутствующих ошеломил. И неожиданные красоты оперы, и неожиданный талант одного из исполнителей поразили и унесли всех присутствующих.
27 лет тому назад, в 1871 году, мне привелось напечатать в «С.-Петербургских ведомостях» тоже в феврале, как теперь (а именно 13 февраля): «В настоящую минуту—одним капитальным художественным произведением у нас больше. Это — статуя «Иван Грозный», вылепленная молодым скульптором Антокольским».
Прошло четверть столетия, и вот нынче с таким же доверием к тому, что перед собой вижу, я снова говорю: «В настоящую минуту—одним великим художником у нас больше. Это — оперный певец Шаляпин, создавший нечто необычное и поразительное на русской сцене. Так же как Антокольский, это еще юноша, даже на несколько лет моложе того, но создавший такого «Ивана Грозного», какого мы еще никогда не видали ни на драматической, ни на оперной сцене.
Все 27 лет, прошедшие с 1871 года, только подтвердили и укрепили, среди всей последующей русской публики, первоначальное впечатление, охватившее тогда русских зрителей. Так точно, мне кажется, наверное будет и нынче. В глубине и великости нового создателя и нового художника сомневаться нельзя. Впечатление слишком потрясающее, слишком ровно и неизбежно оно на всех действует.
Я видел вчера этого нового художника Шаляпина не в первый раз. Года четыре тому назад он выступил, еще совершенно юношей, в роли князя Владимира Галицкого в опере Бородина «Князь Игорь». Никто его до тех пор не знал, но все были бесконечно удивлены и восхищены талантливостью невиданного еще никогда прежде юноши. Все, чего требовал автор выразить в этой роли, — разгул, самодурство, силу, непреклонность, кутежную натуру дикого средневекового русского князя, — все это Шаляпин выразил в таких чертах, с таким мастерством и силой, которые встречаются бесконечно редко на оперной сцене. Зато и необычность своеобразного певца и оригинального актера были осознаны всеми. Он сразу сделался тем человеком на сцене, которого все тотчас же полюбили и стали уважать.
. В январе я присутствовал при одном из первых представлений оперы Римского-Корсакова «Садко». Вдруг в третьей картине «Садко» появился предо мною древний скандинавский богатырь, поющий свою
«варяжскую песнь» новгородскому люду, на берегу Ильмень-озера. Он стоял громадный, опираясь на громадную свою секиру, со стальной шапочкой на голове, с обнаженными по плечо руками, могучим лицом с нависшими усами, вся грудь в булате, ноги перевязаны ремнями. Гигантский голос, гигантское выражение его пения, великанские движения тела и рук, словно статуя ожила и двигается, выглядывая из-под густых, насупленных бровей, — все это было так ново, так сильно и глубоко правдиво в картине, что я невольно спрашивал себя, совершенно пораженный: «Да кто это, кто это? Какой актер? Где они таких отыскивают в Москве? Вот люди-то!» И вдруг, в антракте, в ответ на мои жадные расспросы, узнаю, что это не кто иной, как сам Шаляпин. На афише стояло имя какого-то совершенно неизвестного актера, но его случайно, неожиданно, по его нездоровью, заменил Шаляпин. И я был необычайно поражен и восхищен. Какое разнообразие таланта! Какая необычайность создавания диаметрально противоположных человеческих фигур!
Но обе роли, оба воплощения художественные—и князь Галицкий, и древний Норман — померкли у меня перед вчерашним впечатлением от Ивана Грозного.
За последнее время Шаляпин еще вырос безмерно. Он создает уже не отдельные сцены, не отдельные фигуры и облики, а целые роли, целого человека, во всем разнообразии разных его моментов и положений. Передо мною явился вчера Иван Грозный в целом ряде разносторонних мгновений своей жизни. Тут ярко нарисовано было то его свирепство — главная черта, то глубокое, мертвое бессилие и беспомощность тела и духа (этот злой старикашка даже и ходит-то, с трудом покачиваясь на слабых ногах, даже и меч свой вытаскивает по-стариковски в минуту смертельной опасности), то зверские вспышки, то удручающие падения. Он глядел вокруг себя злобным трусом, подозревающим каждого человека, и потом тотчас загоралась вдруг злость, хитрость, лукавство, еще мгновение, и вдруг любовь и сожаление сияли как мгновенная, яркая, но тотчас же пропадающая звездочка; и потом опять раскаяние, изможденное согнувшееся тело, потухший взор, простирающиеся в беспомощном отчаянии руки, хватающие воздух; тело распростиралось в страхе и ужасе на столе. И после всех волнений и мук, царь Иван поднимался, полный святошества, притворства и ложного смирения. Какой это был бесконечный ряд чудных картин! Как голос его выгибался, послушно и талантливо, для выражения бесконечно все новых и новых душевных мотивов! Какая истинно скульптурная пластика являлась у него во всех движениях, можно бы, кажется, лепить его каждую секунду, и будут выходить все новые и новые необычайные статуи! И как все это являлось у него естественно, просто и поразительно! Ничего придуманного, ничего театрального, ничего повторяющего сценическую рутину.
Восхищение, энтузиазм, трепет, радость мгновенно побежденной публики — были громадны. Еще бы!»
Календарь - В мире музыки - 1973г.