Пройдут годы, десятилетия. Потомки будут судить о духовных свершениях
XX века по вершинным достижениям искусства в разных его проявлениях. И
если говорить о наиболее ярких страницах искусства интерпретации, то они
связаны с именами немногих мастеров, которые известны сегодня всему миру.
Среди этих корифеев, составляющих артистическую элиту второй половины
нашего столетия, одно из ведущих мест принадлежит Герою Социалистического
Труда, народному артисту СССР, лауреату Ленинской премии Эмилю Григорьевичу
Гилельсу.
Точка отсчета его блестящего творческого пути —1933 год. Именно тогда
москвичи впервые встретились с молодым пианистом, который приехал в столицу
из Одессы, чтобы принять участие в Первом Всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей.
В ту пору многие критики и специалисты слишком однрсторонне подошли к
оценке фантастического дарования Эмиля Гилельса. Правда, его одесский
учитель Я. И. Ткач сумел проницательно оценить возможности своего воспитанника
и подчеркивал, что природа одарила его замечательными руками и редким
слухом. Все это так, и Гилельс действительно родился для того, чтобы стать
пианистом. Важнейшую роль в творческом формировании будущего артиста сыграла
его педагог по Одесской консерватории Б. М. Рейнгбальд. Позднее он скажет:
«Истинным моим музыкальным воспитателем была Берта Михайловна. Это был
человек большой культуры. Обладая психической чуткостью, она умела выявить
сильные стороны учеников и пробудить в них стремление раскрыть лучшие
свои черты».
Итак, ответственное испытание в Москве. Гилельс выдержал его с блеском, став безоговорочным победителем соревнования, где соперники были куда старше его. И все же в оценках тех лет вновь и вновь превалировало слово «виртуоз». Спору нет, его чисто пианистические возможности были поистине безграничны. Однако вряд ли только они могли бы стать фундаментом для того грандиозного взлета, которым отмечен путь артиста уже в ближайшие годы. Нет, впечатления от встреч с Гилельсом были такими ошеломляющими именно потому, что уже на старте он выступил перед слушателями как великолепный музыкант, в игре которого технический фейерверк был лишь одним из компонентов разностороннего художественного потенциала. Следует согласиться со словами Якова Флиера, который, поздравляя своего коллегу с, 60-летием, писал: «Я абсолютно убежден, что уже в шестнадцать лет Гилельс был пианистом мирового класса. Неоднократно возвращаюсь к такой мысли: насколько же глухи и недальновидны оказались некоторые критики и биографы Г илельса, воспринявшие его только как фантастического виртуоза, «просмотревшие» (а вернее, «прослушавшие») в нем еще и потрясающего музыканта. Искусство Гилельса уже в молодости являло собою редчайший сплав художественного интеллекта, творческого воображения, природного пианизма, отличного чувства формы и стиля. Для меня исполнительский путь Эмиля Григорьевича— единый монолит».
Конечно, как и всякий большой артист, Гилельс рос от сезона к сезону, из года в год, от концерта к концерту. Жизненные и музыкальные впечатления, совершенствование в высшей школе художественного мастерства Московской консерватории у Г. Г. Нейгауза, приобретение артистического опыта—все это способствовало расширению его творческих горизонтов, формированию индивидуальных интерпретаторских принципов, наконец, просто вырабатывало в пианисте эстрадную уверенность. А так сказать, внешним результатом всех этих накоплений стали победы на международной конкурсной арене. В 30-е годы исполнительские соревнования проходили не так часто, как сейчас. Зато и резонанс их был несравненно более значительным. Брюссельские конкурсы того времени открыли для всего мира много ярких талантов, и среди них, как звезды первой величины, засверкали имена двух советских артистов — Давида Ойстраха и Эмиля Гилельса. С тех пор выдающийся пианист занимает прочное место на исполнительском Олимпе.
После окончания второй мировой войны его гастрольная деятельность приобретает
глобальные масштабы. Именно ему довелось одним из первых представлять—
и триумфально представлять!— советское пианистическое искусство на эстрадах
многих стран, в том числе США.
Трудно говорить о специфических чертах гилельсовского искусства, настолько
многогранен, а порой и изменчив его облик. «По эмоциональной наполненности,
по властной императивности музыкальной речи,— пишет критик Ин. Попов,—
его творческий почерк напоминает трактовку музыкальных произведений крупнейшими
дирижерами современности. Ничего внешнего, никаких звуковых рамплиссажей,
никаких нарочитых эффектов, общих мест. Каждая фраза звучит ярко, впечатляюще.
Все детали вылеплены скульптурно, и в то же время все они соотнесены с
целым, служат выявлению основной музыкально-драматургической концепции
сочинения. Исполнительские концепции пианиста всегда поразительно просты.
Но это — высшая простота, которая диаметрально противоположна примитивности
и является ее антиподом. Нет ничего сложнее в искусстве, чем достичь этой
высокой простоты, этих вершин мастерства, с которых открываются необозримые
образные дали».
Еще труднее обрисовать круг репертуарных привязанностей артиста. Он внес
неоценимый вклад в истолкование и признанных шедевров мировой классики,
и в распространение лучших образцов современной музыки. Поистине эталонными
стали его прочтения бетховенской музыки; достаточно вспомнить хотя бы
запись на пластинки всех пяти фортепианных концертов в сопровождении оркестра
под управлением американского дирижера Д. Сэлла. Прозрачная чистота Моцарта
и виртуозный. размах Листа, сосредоточенность Брамса и поэтичный мир Шопена,
эмоциональная насыщенность Рахманинова и экстатичный накал Скрябина—все
эти художественные сферы подвластны всеохватному искусству пианиста. А
кто не знает его изумительной интерпретации Первого концерта Чайковского,
как, впрочем, и других фортепианных сочинений великого русского композитора.
Трудно преувеличить заслуги Г илельса и перед советской музыкой. В его
программах мы находим крупные сочинения Д. Шостаковича, А. Хачатуряна,
Д. Кабалевского, А. Бабаджаняна, М. Вайнберга и, конечно, С. Прокофьева,
Восьмая соната которого была исполнена Гилельсом впервые.
Да, многое, очень многое сделано музыкантом для развития современной исполнительской
культуры. Как профессор Московской консерватории он воспитал немало талантливых
пианистов, на протяжении долгих лет возглавлял пианистическое жюри Международного
конкурса имени Чайковского. Почетный член Королевской академии музыки
в Лондоне, почетный академик римской академии «Санта-Чечилия», золотая
медаль города Парижа, бельгийский орден Леопольда I — все эти звания и
награды еще раз напоминают о повсеместном признании, которым пользуется
искусство одного из крупнейших музыкантов современности. А главное свидетельство
тому—бесконечные овации слушателей, сопровождающие каждое новое выступление
Эмиля Гилельса и у нас в стране, и за рубежом.
Прочтите: В. Дельсон. Эмиль Гилельс. М., 1959; Д. Рабинович. Портреты
пианистов. М., 1970; С. Хентова. Эмиль Гилельс. М., 1967.