Существует довольно распространенное мнение, что новое талантливое произведение
искусства, особенно искусства музыкального, редко находит достойную оценку
у современников. Художественный опыт прошлого, если приглядеться повнимательней,
говорит скорее об обратном.
Театральный сезон 1836 года был в Петербурге весьма насыщенным. Меломаны
с энтузиазмом принимали «Фенеллу» Обера, «Роберта-дьявола» Мейербера,
«Семирамиду» Россини и другие произведения европейских знаменитостей.
Однако главным событием того сезона стала, конечно, премьера оперы Михаила
Ивановича Глинки «Иван Сусанин». И передовым умам России сразу стало ясно,
что зрители, собравшиеся в петербургском Большом театре, оказались свидетелями
исторического события в жизни русской культуры. Заглянем хотя бы в известную
статью Гоголя, опубликованную в пушкинском «Современнике». Там есть такие
строки: «Какую оперу можно составить из наших национальных мотивов! Покажите
мне народ, у которого бы больше было песен. Наша Украина звенит песнями.
По Волге, от верховья до моря, на всей веренице влекущихся барок заливаются
бурлацкие песни. Под песни рубятся из сосновых бревен избы по всей Руси.
Под песни мечутся из рук в руки кирпичи, и как грибы вырастают города.
Под песни баб пеленается, женится и хоронится русский человек. Все дорожное,
дворянство и недворянство, летит под песни ямщиков. У Черного моря безбородый,
смуглый, с смолистыми усами казак, заряжая пищаль свою, поет старинную
песню; а там, на другом конце, верхом на плывущей льдине, русский промышленник
бьет острогой кита, затягивая песню. У нас ли не из чего составить своей
оперы? Опера Глинки есть только прекрасное начало».
Да, именно так. Глинкинский шедевр положил начало русской оперной классике.
И Гоголь уловил главную особенность гениального произведения—его национальную
почвенность, опору на стихию народного мелоса, что и было качественно
новым явлением в истории отечественного искусства. «Иван Сусанин» открывал
путь, по которому в дальнейшем пошли все выдающиеся мастера нашей музыкальной
культуры.
Сюжет оперы, о котором давно мечтал Глинка, был подсказан ему поэтом Жуковским.
Патриотический подвиг русского крестьянина и раньше манил воображение
художников. Ему посвящены знаменитые рылеевские стихи: Предателя, мнили,
во мне вы нашли: Их нет и не будет на Русской земле! В ней каждый отчизну
с младенчества
любит
И душу изменой свою не погубит. «Злодей!—закричали враги, закипев.— Умрешь
под мечами!» — «Не страшен ваш
гнев!
Кто русский по сердцу, тот бодро, и смело, И с радостью гибнет за правое
дело!
Теперь это волнующее событие из истории русско-польской войны 1612 года
стало основой масштабного музыкального произведения. Надо сказать, что
к сусанинской теме уже обращался коллега Глинки,—успешно работавший в
России итальянец Катерино Альбертович Кавос. Однако талант этих композиторов
был несоизмерим. Иллюстративный характер оперы Кавоса не подымал ее над
уровнем обычных театральных представлений начала прошлого века. Глинка
же создал грандиозное эпическое полотно, в котором яркие реалистические
образы противоборствовали на рельефном историческом фоне. И все это на
прочном фундаменте цельной и действенной музыкальной драматургии.
Так уж сложилось, что литературным соавтором композитора стал вполне бездарный поэт барон Георгий Федорович Розен. Он, конечно, вынужден был следовать в генеральном фарватере, указанном Глинкой, но стихи его отличались корявой тяжеловесностью. К тому же при каждом удобном случае он вставлял в либретто верноподданнические мотивы, которые соответствовали названию оперы, выставленному на театральной афише—«Жизнь за царя». К счастью, музыка во весь голос говорила сама за себя. Это был гимн народу русскому, его истинному патриотизму, доброте, самоотверженности, бесстрашию.
Работал Глинка с огромным увлечением вплоть до дня премьеры. Сам великолепный
знаток вокального искусства, композитор весьма требовательно относился
к певцам. Прежде всего нужно было определить исполнителя партии Сусанина.
И здесь у композитора нашелся настоящий единомышленник—замечательный русский
певец Осип Афанасьевич Петров. Да и остальной премьерный ансамбль выглядел
убедительно. Так, партию Вани, приемного сына Сусанина, пела прекрасная
певица Анна Яковлевна Петрова-Воробьева, за пультом стоял опытный К. Кавос,
а декорации были выполнены по рисункам знаменитого художника А. Роллера.
Зрители, собравшиеся в театре, увидели в тот вечер необычный спектакль.
Они услышали глубоко русскую музыку, а не стандартную стилизацию, что
нередко случалось и ранее. На сцене действовали не условные пастушки или
богатыри, но живые люди. Простая русская деревня, простые русские крестьяне
с их заботами, тревогами. Музыка воспевала душевную красоту скромного
героя, способного в лихую годину на подвиг во имя высоких патриотических
идеалов. Словом, недаром Глинка определил свое сочинение как «отечественную
героико-трагическую оперу».
Все это было в высшей степени необычно, даже неприемлемо для значительной
части аристократической аудитории. Нашлись высокопоставленные снобы, которым
народная опера показалась совершенно неуместной на петербургской сцене.
«Это кучерская музыка»,— говорили они. Позднее сам Глинка отозвался на
подобное мнение достаточно язвительной репликой: «Это хорошо и даже верно,
ибо кучера, по-моему, дельнее господ!»
Г ораздо проницательнее оказались те, кто олицетворял передовую художественную
мысль России того времени. Вскоре после премьеры, на торжественном обеде
у А. В. Всеволожского, был исполнен Канон в честь М. И. Глинки.
Четыре куплета — четыра автора: Мих. Виельгорский, Вяземский, Жуковский и Пушкин. В этом коллективном опусе великому поэту принадлежат заключительные строки:
Слушая сию новинку,
Зависть, злобой омрачась,
Пусть скрежещет, но уж Глинку
Затоптать не может в грязь.
Аналогичной точки зрения придерживался и Владимир Федорович Одоевский,
положивший дружеское стихотворение на музыку. Тогда же он прямо высказал
свое мнение о новом сочинении: «С оперою Глинки является то, чего давно
ищут и не находят в Европе — новая стихия в искусстве, и начинается в
его истории новый период — период русской музыки». Пророческие слова.
Прочтите: В. А. Васина-Гроссман. Михаил Иванович Глинка. М., 1979.