За этим редкостно самобытным и своеобразным музыкантом как-то незаметно закрепилось прозвище «чешский Гершвин». Некоторые исследователи пытались, и не без успеха, проследить те общие черты, которые роднили его с целой плеядой композиторов первой половины XX века, стремившихся освоить новые возможности и средства популярной музыки XX века — джаза, негритянского фольклора, и интегрировать их в серьезные жанры музыки. И, что еще существеннее, эти музыканты, каждый по-своему, искали пути к новому слушателю. Вместе с тем они обновляли привычные жанры «серьезной музыки», пытаясь отразить в ней сложный духовный мир человека XX века. В разной степени эти тенденции можно обнаружить в творчестве и деятельности X. Эйслера и Д. Шостаковича, К. Вейля и Т. Хренникова, Ж. Орика и А. Шенберга — словом, композиторов, весьма различных по своему творческому облику. Но и в этом ряду имя Ярослава Ежека заслуживает внимания, ибо оно принадлежит музыканту, чья судьба, как и судьба многих его современников, была неразрывно связана с бурной и нелегкой биографией века.
Ровесник Шостаковича (они появились на свет в один и тот же день) Ярослав
Ежек родился в Праге, в семье небогатого портного. Детство и юные годы
его прошли под знаком тяжелой болезни глаз, грозившей и вовсе лишить его
зрения. Почти семь лет мальчик вынужден был провести в специальном интернате
под присмотром врачей и даже выучил азбуку для слепых: потом, когда болезнь
несколько отступила и худшее удалось предотвратить, он начал с жадностью
наверстывать упущенное, вопреки всему твердо решив стать музыкантом. Одаренность
юноши была вне сомнений, но приемная комиссия консерватории долго колебалась
в своем решении: принять или не принять Ежека на фортепианное отделение.
Многие полагали, что слабое зрение сделает для него прохождение курса
просто непосильным. Тогда, чтобы определить, на что он способен, его попросили
сочинить какую-нибудь пьесу. И юноша, никогда не пробовавший себя в композиции,
блестяще справился с заданием. Это и позволило ему победить судьбу, стать
студентом Пражской консерватории по классу фортепиано, а также посещать
занятия по композиции К. Б. Ирака и А. Хабы. Учился молодой Ежек страстно,
увлеченно, не ограничиваясь только консерваторским курсом; он охотно импровизировал,
интересовался джазом, только проникавшим тогда в Европу; в его интерпретации
джаз представал не напористо-агрессивным, а мелодичным, даже лирическим,
необычным для тогдашних знатоков.
Окончив консерваторию, молодой музыкант совершенствовался в Школе высшего
мастерства у Й. Сука, а кроме того, благодаря покровительству Зденека
Неедлы, получил возможность в течение года заниматься в Париже у лучших
педагогов. И все же трудно сказать, как сложилась бы дальше его творческая
биография и в какую сторону были бы направлены его искания, если бы не
знакомство и общение с прогрессивными мастерами чешской культуры — режиссером
и композитором Э. Ф. Бурианом и поэтом В. Незвалом. Владевшие ими идеи
обновления искусства, превращения его в средство борьбы за социальный
прогресс, оздоровление общества нашли благодарный отзвук в душе музыканта.
Как раз в это время в Праге сформировалась новая драматическая труппа,
получившая название «Освобожденный театр». Во главе ее стоял замечательный
режиссер Йндржих Гонзла; в ней объединились смелые мастера, полные решимости
на практике осуществить идеи обновления театра. Ежек начал писать музыку
к спектаклям молодой труппы, и скоро стал ее незаменимым участником. Здесь
и сформировался окончательно его самобытный талант.
Музыка стала играть в спектаклях «Освобожденного театра» особую, очень значительную роль: роль художественного катализатора тех идей, которые хотели донести до своих новых зрителей — рабочих, интеллигенции, студенчества— авторы пьес, режиссеры, актеры, художники. На протяжении следующего десятилетия Ежек написал к двадцати спектаклям развернутые партитуры, содержавшие и песни, и разнообразные танцы, и эффектные, броские инструментальные эпизоды, главным образом джазовые. Эта музыка заражала слушателей своей непосредственностью, «контактностью», созвучностью тем чувствам, которые владели аудиторией. Хлесткие, подчас остросатирические песни Ежека стали звучать не только в театральных стенах, но и на улицах, на вечеринках, а впоследствии и на митингах трудящихся. Ежек стал популярен, особенно среди молодежи, его имя получило -известность.
Композитор был захвачен этой работой, отдавался ей со страстью и азартом.
Но вместе с тем она отражала только одну сторону его творческих интересов.
Он настойчиво стремился работать и в другой музыкальной сфере, воплотить
свои идеи и в иных жанрах, «серьезных», доказать, что и тут можно сказать
новое слово, обновить привычные формы, сделать их более доступными широким
слушателям. Уже в 1927 году он сочиняет Концерт для фортепиано с оркестром,
за которым последовали Фантазия для фортепиано с оркестром, Концерт для
скрипки с духовым оркестром, Симфоническая поэма (навеянная полотнами
сюрреализма), Соната для скрипки и фортепиано, инструментальные и вокальные
миниатюры. Многое в этих произведениях и сейчас привлекает самобытностью,
несхожестью с известными, тем более модными тогда образцами: смелые гармонические
находки, внутренняя логика конструкции, напряженность драматургии, и при
всем том, что особенно существенно, верность мелодии, как основе музыки:
богатство мелодий и ритмов в музыке Ежека кажется просто неисчерпаемым
(это и роднит его с Дж. Гершвиным). Вместе с тем в этой области творчества
Ежек отнюдь не стремится к облегченности, к нарочитой простоте и доступности:
напротив, как заметил чешский музыковед и биограф композитора В. Гольцкнехт,
он сумел «отразить свою быстро убегавшую жизнь и эпоху, в которую он жил,
со всеми ее волшебными минутами и опасностями». Словом, все творчество
Ежека это и была музыка, рожденная эпохой — музыка, не лишенная противоречий.
.Над Чехословакией сгущались тучи фашизма. И чем острее становилась политическая
обстановка, тем более отчетливый политический характер приобретали спектакли
«Освобожденного театра», а вместе с ними — и песни Ярослава Ежека. Он
бичевал фашистских диктаторов, призывал народ к борьбе за независимость
и свободу. По сути дела, в середине 30-х годов он писал уже не театральные,
эстрадные песни, а массовые, политические. Одной из последних среди них
была антифашистская песня «Против ветра», написанная для спектакля «Баллада
в лохмотьях». Однажды, когда коллектив театра приехал на фабрику выступать
перед бастовавшими рабочими, он заиграл этот марш, и тысяча голосов подхватила
мелодию и слова. Столь же широкий отзвук получила и прекрасная песня «Мир
принадлежит нам».
Последний спектакль театра состоялся в 1938 году, накануне вторжения гитлеровцев, и назывался он «Кулак в глаз» или «Конец цезаря». Вскоре после этого музыкант, как и многие его товарищи, вынужден был покинуть родину. Ежек обосновался в США, но в отличие от ряда своих коллег не сумел приспособиться к специфическим требованиям коммерческой американской эстрады и по существу прекратил сочинять музыку. Остро переживая трагедию своей родины, он верил, однако, в счастливое будущее. Летом 1941 года Ежек писал: «От души приветствую русских и верю, что теперь изменится ситуация и мы еще сможем успокоиться, а затем будем плакать от радости». А несколько позже продолжал: «Мы должны жить как можно честнее и, главное, трудиться для будущего человечества, чтобы в мире было больше спокойствия и радости, чтобы по крайней мере нас не упрекнули за то, что мы оставили мир таким скверным, каков он сегодня».
Музыканту не довелось дожить до освобождения его родины. Но уже в годы
войны его песни и марши звучали в подполье, среди борцов за свободу. А
ныне в свободной социалистической Чехословакии наследие талантливого композитора,
его вклад в дело созидания нового мира получили достойную оценку.