До сих пор мы недостаточно бережно относимся к богатым накоплениям отечественной художественной культуры. В ряду незаслуженно забытых артистов — Георгий Львович Катуар, имя которого сегодня хорошо известно лишь специалистам. Нельзя сказать, что и при жизни композитора, человека чрезвычайно скромного, его произведения часто исполнялись на концертной эстраде. И все-таки они входили в репертуар Квартета имени Бетховена, их играли А. Гольденвейзер, Г. Нейгауз, С. Фейнберг и не только у нас в стране, но и за рубежом. Теперь творческое наследие Катуара практически предано забвению, и об этом можно только пожалеть.
Первые опыты молодого музыканта были высоко оценены самим Чайковским. Из письма к Н. фон Мекк от 1885 года: «Как я уже, вероятно, писал вам не раз, меня одолевают разные юные композиторы, желающие советов и указаний. По большей части, это бывают заблуждающиеся насчет размера своих способностей юноши. На сей раз я напал на молодого человека, одаренного крупным творческим талантом. Это сын. Катуара». Вскоре он пишет брату Модесту: «... у Юргенсона в магазине при Танееве и Губерте был сыгран квартет Катуара. Они, как и я, в совершенном восторге (особенно Танеев) от его талантливости». Наконец, рекомендуя молодого композитора Римскому-Корсакову: «... по-моему, Катуар очень талантлив, и ему непременно следует пройти серьезную школу».
Такое отношение выдающегося мастера к своему младшему коллеге говорит о многом. Объяснялась эта симпатия и тем, что влияние Чайковского сыграло особенно большую роль в формировании творческого стиля Катуара. Ему не удалось получить систематического музыкального образования. Учась в гимназии, а затем на математическом факультете Московского университета, он занимался фортепианной игрой под руководством К. Клиндворта, позднее совершенствовался по композиции в Берлине, среди его учителей были Н. А. Римский-Корсаков и А. К. Лядов. Несмотря на такую фрагментарность профессиональной подготовки, Катуар стал одним из самых образованных музыкантов своего времени, выработал стройную систему художественных взглядов. Они и легли в основу его фундаментальных научных трудов «Теоретический курс гармонии» и «Музыкальная форма», сохранивших свое значение вплоть до наших дней.
Все это помогло Катуару занять место одного из ведущих педагогов Московской консерватории, где он преподавал с 1917 года. Здесь у него учились многие крупные советские музыканты — Д. Кабалевский, Л. Половинкин, С. Евсеев, М. Старокадомский, В. Ширинский, В. Власов, В. Гайгерова, Л. Мазель, Л. Оборин и другие. Композитор В. Фере, один из воспитанников Катуара, писал о своем учителе еще в 1926 году: «В большую заслугу, сыгравшую немалую роль в его педагогической деятельности, но все же недостаточно оцененную, следует поставить Катуару необычайную четкость тех художественных идеалов, которые он начертал на знамени своего служения искусству, глубокую веру и незыблемую убежденность в них, благодаря чему он проповедовал их с пылом и горячностью юного энтузиаста, будучи уже старым человеком. При этом необходимо отметить, что от этих идеалов он не отступал ни в угоду временным увлечениям, ни в угоду модным настроениям, ни вообще каким бы то ни было случайным влияниям. Это последнее качество многими было неправильно понято и нередко истолковывалось и как нетерпимость, и как консерватизм, и даже как рутинерство. Между тем эта стойкость свидетельствовала не только об искренности и продуманности художественных воззрений Г. Л., но, быть может, именно благодаря этому свойству его личности преподавание его получало особенную методическую ценность, ибо оно основывалось на твердо выработанных принципах и положениях, многократно им проверенных, как на образцах мировой литературы, так и на собственной композиторской практике. Из этого не следует вовсе, что Катуар не признавал ничего нового. Он только подходил с особой осторожностью к новым явлениям в области искусства и принимал те из них, которые вытекали, или, хотя бы, не порывали со всей предшествовавшей этим явлениям музыкальной эволюцией».
На всем, чем бы ни занимался Катуар, лежала печать безупречного художественного вкуса. И все его произведения отмечены высочайшей культурой, искренностью высказывания, теплотой, свежестью мысли. Эти качества свойственны и кантате «Русалка» (по М. Лермонтову), и Симфонии, и оркестровой поэме «Мцыри», и фортепианному концерту, и многим камерно-инструментальным ансамблям, и фортепианным пьесам, и, наконец, романсам на стихи Ф. Тютчева, А. Толстого, В. Соловьева, А. Апухтина, К. Бальмонта, Э. Верхарна. Опираясь на классические традиции, Катуар не прошел мимо завоеваний композиторской техники конца XIX—начала XX века. Выразительность мелодии сочетается в его музыке с утонченностью гармонического склада, полифоническая ясность с прихотливостью ритмического рисунка. Все это ставит перед исполнителями достаточно сложные задачи, на что обращал внимание А. Б. Гольденвейзер: «Музыка Катуара отличается исключительной эмоциональной насыщенностью, совершенной формой, интересным тематическим содержанием и богатством гармонического языка. Все эти качества, казалось бы, должны были создать предпосылку, обеспечивающую произведениям Катуара успех и популярность. А между тем его сочинения мало исполнялись при жизни композитора, почти не исполняются и после его смерти. Причина этого — не только в несправедливом отношении исполнителей, хотя на их долю ложится немалая вина; в значительной степени причина кроется и в особенностях самих произведений Катуара. При всей ясности и определенности содержания и общего плана его сочинений, фактура их отличается необычайной сложностью, я бы даже сказал — изысканностью. Это делает сочинения Катуара крайне трудными для исполнения, в особенности, для ансамбля. Для исполнения его сочинений требуются очень большая предварительная работа и большое количество репетиций. Обычно бывало так: исполнители берут какое-нибудь сочинение Катуара, пробуют его играть. У них не получается. Но вместо того, чтобы обвинять себя, они просто перестают работать, и сочинение не исполняется. А между тем, если разобраться в сложной музыкальной ткани произведений Катуара и глубоко прочувствовать его музыку, она заживет яркой жизнью и окажется, по существу, вовсе не такой сложной и непонятной, а наоборот— во многом ясной и доходчивой.
Катуар был человек огромного обаяния. Тонкокультурный, высокообразованный,
он обладал исключительной скромностью. Отличаясь болезненной нервозностью,
Катуар был в то же время необыкновенно сдержан, деликатен и прост в обращении.
Он любил русскую природу, необыкновенно тонко и глубоко чувствуя ее, проводил
лето всегда где-нибудь в деревне, охотно общался с крестьянами, хорошо
знал их нравы и обычаи. Люди, плохо знающие Г. Л., мало ценили и мало
замечали его, как и его творчества. И только те, кто имел счастье быть
близким к нему, кто бывал в его семье, любящей и культурной, чуждой всего
вульгарного и пошлого,— только тот мог оценить этого прекрасного, глубокого
человека.
Я чрезвычайно счастлив, что был близок Катуару. Память о нем всегда будет
дорога для меня. Я глубоко убежден, что творчество Катуара еще ждет своего
признания и что признание это наступит скоро!»
Хочется верить, что эта надежда все-таки оправдается, и музыка талантливого
русского композитора найдет путь на концертную эстраду.