Многие выдающиеся артисты вписали свои имена навеки в историю отечественного
вокального искусства, но имя Надежды Андреевны Обуховой и среди звезд
первой величины светится каким-то особым, проникновенным и теплым светом.
Была в ее пении та неповторимая, притягательная сила, то обаяние, которое
и словами-то невозможно описать. Но именно эта неповторимость окрашивала
все, что делала Обухова,— и ее репертуар, и манеру пения, и сценический
облик ее героинь.
Две даты возвращают нашу память к великой певице: сто лет назад родилась
она в Москве и ровно 70 лет назад, в феврале 1916 года, дебютировала партией
Полины в «Пиковой даме» на сцене— на оперной сцене Большого театра, которому
отдала затем более четверти века. Дебюту этому (достаточно позднему) предшествовало
многое в ее жизни: и встреча, еще в детские годы, с миром народной песни,
и путешествия (в юности) по старинным городам Италии, и углубленные занятия
в Московской консерватории под руководством профессора Умберто Мазетти
— великолепного педагога, воспитателя нескольких поколений артистов. Так
сливались воедино многообразные истоки искусства певицы, столь же многообразно
впоследствии раскрывшего себя.
Еще на студенческой скамье Обухова начинает концертировать, все явственнее заявляет о себе как о талантливейшей певице, так что успешный дебют ее в театре не был неожиданностью. И все же поразительно, с какой стремительностью 30-летняя певица заняла достойное место среди корифеев сцены, ее окружавших. Видится нечто символическое в том, что первый ее полный сезон пришелся на 1917/18 год, что именно в обстановке революционного подъема мужал и креп ее талант. Позже она вспоминала: «В театр пришел новый зритель, порой не искушенный в вопросах искусства. Но от прежнего пресыщенного и скучающего зрителя императорских театров его отличало необычайно чуткое отношение к спектаклю, огромная непосредственность, жажда знаний. И коллектив Большого театра честно и самоотверженно встал на путь служения своему народу. Старые спектакли шли с особым подъемом, обогащенные новыми красками. Между сценой и зрительным залом возник тесный контакт, которого раньше никогда не было. Оперные партии, которые я пела в те годы на сцене театра (Полина, Любава, Любаша, Кащеевна, Далила, Кончаковна, Весна), сделались для меня особенно дорогими, наполнились новым эмоциональным содержанием. Каждый, даже рядовой спектакль превращался в радостный праздник, каждая встреча со зрителями сулила что-то новое, ранее не испытанное. На всю жизнь запомнились эти спектакли, никогда не изгладится из памяти романтика первых революционных лет.»
Так она начинала. Начинала в содружестве со многими выдающимися певцами,
дирижерами, режиссерами русской сцены. А потом и сама Обухова стала одним
из таких корифеев. Более 25 партий спела она на сцене Большого театра,
и каждая из них—жемчужина отечественного вокально-сценического искусства.
Самыми же любимыми среди них, по признанию самой певицы, были три—Любаша,
Марфа и Кармен. А наряду с работой в театре Обухова вела и огромную по
масштабам концертную деятельность, исполняя на эстраде свыше трехсот самых
разнообразных произведений.'
Стоит ли в немногих строках рассказать о неповторимом искусстве Обуховой
«общими словами»? Ведь великой советской певице посвящены интереснейшая
книга, исследования. И все же, не слыша Обухову, нельзя получить представление
о ее пении. К счастью, однако, возможность услышать ее есть и ныне у каждого.
Как мало кто из ее современников, Обухова любила и умела записываться.
Любопытная деталь: еще при жизни певицы Всесоюзная студия грамзаписи выпустила
специальный каталог «Н. А. Обухова в граммофонной записи»—явление уникальное
для того времени. Одни только названия разделов этого каталога говорят
о многогранности ее творчества: наряду со сценами и ариями из опер тут
и романсы, и русские песни, и песни советских авторов, и даже целый раздел
«Эстрада» — старинные романсы, неаполитанские песни. Впоследствии этот
каталог пополнился еще многими обнаруженными позднее записями певицы.
Какое богатство оттенков, настроений, чувств! Быть может, приблизиться
к искусству Обуховой помогут нам и мысли выдающейся советской актрисы
С. В. Гиацинтовой, близко знавшей Н. А. Обухову: «Какими словами могу
я говорить об этой удивительной певице! Мне все кажется, что это должны
делать поэты — слагать о ней стихи, композиторы— посвящать ей свои новые
произведения. А я просто драматическая актриса. И не литератор, и не музыковед.
Я помню — она выходила на эстраду, величественная, прекрасная, сосредоточенная.
Зал громом аплодисментов встречал свою любимицу. И замирал в ожидании
чуда. Непременного чуда, на которое она способна. И вот оно—чудо! Раздавался
ее голос, который ни с кем не спутаешь: неповторимо прекрасный, глубокий,
дивный голос Обуховой.
Надежда Андреевна буквально очаровывала всех своим голосом. Она ничем не помогала себе—ни лишних жестов, ни улыбок. Ее взгляд устремлен в зрительный зал и в то же время в самое себя. И кажется, там, в самом сердце певицы рождается неповторимая мелодия. Да, да, мне всегда казалось, когда я слушала Обухову, что музыка жила в ней, и она, вслушиваясь в эту свою музыку, дарила ее нам. Ах, как она пела! Пело все ее существо. Пела душа. И я думала, вернее, думала-то я потом, когда кончался концерт, а пока слушала Обухову, я наслаждалась, волновалась, словом, жила, как и она, сердцем. Не головой. А думала я после концерта вот что: каждый актер, если он решил посвятить себя искусству, обязан отдавать часть своего сердца зрителю. Пусть масштаб его дарования несоизмерим со способностями великой Обуховой. Пусть это будет совсем обыкновенный актер. И все же, только отдавая свое сердце людям, человек способен творить искусство.
Эту главную истину подлинного творчества я постигла, слушая Обухову.
И еще я поняла, что не надо приспосабливаться к зрительному залу, надо
верить в него и делиться с ним своим даром Щедро, без утайки, как это
умела делать Надежда Андреевна. В этом видится мне главный секрет ее успеха
у зрителей. На концертах Обуховой я не только училась уважать зрителей.
Надежда Андреевна поражала меня и глубиной проникновения в стихотворный
смысл романса. Я никогда не забуду ее тютчевские монологи. С какой деликатной,
чистой нежностью начинала она:
Я встретил вас—и все былое В отжившем сердце ожило. Затем, с великой сдержанностью
великого дарования, как бы боясь спугнуть огромное счастье:
Как после вековой разлуки, Гляжу на вас, как бы во сне,— И вот — слышнее
стали звуки, Не умолкавшие во мне. И в каком ликовании открывалась вся
ее душа:
Тут не одно воспоминанье, Тут жизнь заговорила вновь,— И то же в вас очарованье,
И та ж в душе моей любовь!. Нет, поистине нельзя представить себе более
глубокого понимания поэта — его страсти, его дум, истолкования их и передачи
этого своего истолкования нам, слушателям. И горе, и страсть, и глубина—
все это существовало в мире сейчас, в этот вечер, когда она пела о них.
Слова оживали, волновали. У каждого из них был свой неповторимый аромат.
И все это делалось без нажима—свободно и изящно. И вместе с тем обретало
какую-то особую, «шаляпинскую», я бы сказала, выразительность. Вот у кого
я, драматическая актриса, училась и учусь русской речи, сценической речи.
Это, я убеждена, необходимо всем актерам, ибо слово на сцене органично
входит в понятие мастерства.
Я слышала Обухову в опере, на эстраде и просто в комнате, где она с поразительной щедростью могла петь и петь без устали для небольшого собрания людей: она знала, что приносит людям счастье встречи с подлинным искусством. Однажды она пела русские песни. И этого мне тоже не забыть никогда. В чем секрет ее неподдельной народности? В поэзии, в широте, в раздолье, которое она умела передавать? Вероятно, во всем, вместе взятом. Она буквально завораживала слушателей, и чудесные у всех становились лица, какие-то преображенные, «опрокинутые» в самое лучшее в них самих.
Помню, впервые я услышала Надежду Андреевну когда была гимназисткой.
Обухова тогда еще не стала знаменитой певицей. В Большом шла «Снегурочка».
И вот на сцене появилась Весна. При первых же звуках голоса исполнительницы
этой роли все в зале встрепенулись и замерли, словно завороженные. Произошло
самое прекрасное на свете. Произошла встреча с искусством! Вспоминая Надежду
Андреевну, я всякий раз с гордостью думаю: сколько людей испытали благодаря
ей это удивительное ощущение встречи с чудом! С гордостью думаю и о том,
как долго дарила замечательная актриса эту радость своим слушателям, как
прекрасно, вплоть до последних дней, звучал ее голос.
Мне довелось принимать участие в ее последнем публичном выступлении. Шла
телепередача, посвященная памяти великой советской певицы Антонины Васильевны
Неждановой. Велась передача мною и прямо из квартиры Неждановой. Среди
участников передачи была и Обухова. Она сказала, что не будет петь, потому
что чувствует себя неважно. И действительно, она казалась слабой и нездоровой.
Вечер шел своим чередом. И вдруг, взглянув на Обухову, я по ее загоревшемуся,
одухотворенному лицу, по взволнованному взгляду поняла, что она споет,
хочет спеть. И я попросила ее об этом. Задумчиво встала Надежда Андреевна,
спокойно вышла и запела. Как она пела! Щедро, много! Будто предчувствовала,
что в последний раз отдает людям свой великий дар.
Я часто слышу теперь по радио записи голоса Обуховой. Его ни с чем не
спутаешь, этот дивный, неповторимый голос. И хочется слушать и слушать
без конца. Хотя даже самая совершенная запись не в состоянии передать
все обаяние личности этой гениальной певицы. Вслушайтесь в ее записи!
Отдайтесь радости встречи с настоящим искусством!»
Хочется верить, что и читатели «Ежегодника» последуют этому совету— вслушаться
вновь в пение одной из величайших артисток советского времени.