Подчас кажется, что судьба, или если угодно, провидение специально поставили на переломе столетий и эпох таких художников, как Ферручо Бузони. Подобно Скрябину, Дебюсси, Малеру и другим титанам музыки, он всей своей кипучей и многогранной деятельностью словно бы готовил те стремительные процессы, что охватили музыку в начале XX века. При этом, подобно многим другим своим современникам, а может быть, и в большей степени, чем они, Бузони был един во многих своих ипостасях -творческой, исполнительской, публицистической, педагогической. Все они были для него в равной степени важны, дополняли друг друга, позволяли ему служить единой цели - обновлению и оживлению музыки. Но правда и то, что достижения его, признание, в каждом из этих амплуа оказались далеко не равнозначны.
Мировой славой Бузони обязан прежде всего своему пианистическому искусству. При жизни он считался - и справедливо -одним из величайших пианистов в истории, сопоставимым разве что с Ф. Листом и Ант. Рубинштейном, а из современников - с д'Альбером и Рахманиновым. Об этой стороне его творчества мы можем судить, правда, в основном по воспоминаниям современников, а не по записям, ибо немногие образцы игры артиста, запечатленные в звуке, относятся к той поре, когда звукозапись была еще весьма несовершенна. Но воспоминаний этих, равно как и исследований, посвященных его игре, - великое множество. Немало, в частности, сделал для исследования феномена Бузони-пианиста московский пианист и музыковед профессор Г. Коган; ему принадлежит фундаментальная монография «Ферруччо Бузони» (Москва, 1971), получившая признание и в нашей стране, и за ее пределами. Впрочем, исследование это посвящено в основном пианистическому и педагогическому наследию Бузони. Всячески рекомендуя познакомиться с этой книгой тем, кто интересуется фортепианным искусством, мы не будем пересказывать ее, а лишь дополним портрет артиста штрихами, менее доступными читателям, - фрагментом из воспоминаний А. Л. Пастернака, брата великого поэта, неоднократно слушавшего Бузони во время его концертов в России.
„На эстраде за роялем я ощущал его восторженным маньяком от музыки и ее преданнейшим паладином. Музыка им, а не он музыкой, владела безраздельно. Каким он был вне эстрады и не в музыке, я не знаю, но думаю, что вне музыки он не мог быть -даже во сне. Когда он сидел за роялем, а вернее, вовсе чуть не лежал на нем, он совершенно уходил в мир исполняемой музыки, забывая все, что его окружало: и зал, и публика, и он сам - не существовали более для него. Он вел себя в это мгновенье непосредственно и по-детски наивно. Он сопел, хрипел, достаточно громко; в особо патетических местах он подпевал настолько явственно, ничего не замечая и себя не слыша, что заражал этим и публику, которая, отлично слыша все эти дополнительные ненужные звучания, все ему прощала, очарованная его игрой и передачей музыки. Ему прощалось и то, что он, по-видимому, вовсе не интересовался эффектом своей игры: он стремительно уходил в артистическую, одним поклоном головы выражая, что он принял к сведению овации зала. Поскольку это стало привычной известностью, у рампы не собирались гирляндой восторженные слушательницы, обычно вызывающие и называющие любимых авторов или их произведения на „бис". Чудесно исполнял Бузони Баха. Особенность звучания и одновременно богатство тембра, извлекаемого из инструмента, вызывали представление органного исполнения. Играл он Баха, точно сам импровизировал, с каким-то особым настроением и медленнее, чем исполняется Бах другими пианистами."
Для каждого, кто знаком с историей пианистического искусства XX века
- в послебузониевскую эпоху, - даже из этой короткой зарисовки видно,
сколь большим оказалось влияние этого музыканта на следующие поколения
пианистов. Гораздо сложнее оказалось дело с композиторским наследием Бузони,
и по сей день еще не получившим признания в той мере, в которой он возлагал
на него свои надежды. Не случайно и в упомянутой книге советского музыковеда
его сочинениям посвящен едва десяток страниц. Действительно, и в наши
дни Бузони-композитор известен куда больше своими транскрипциями классиков,
нежели собственными сочинениями. А между тем для него, как, впрочем, и
для Малера, Рахманинова, Скрябина, сочинение музыки было едва ли не самым
главным и сокровенным делом жизни, и с годами занимало в ней все большее
место.
Сегодня, как никогда прежде (ибо век наш уже подводит свои итоги), уместно
поставить вопрос: каково же истинное значение композиторского наследия
Ферруччо Бузони, значение его новаторских принципов? Что определило его
забвение и заслуживает ли оно лучшей участи? Ответ на эти вопросы не может
быть однозначным, и в конечном итоге его даст сама практика музыкальной
жизни. Можно лишь высказать некоторые предположения.
Многие исследователи сходятся в мысли, что творчество Бузони было в известной степени анахронизмом для того времени. В то время как его современники - начиная с Вагнера - стремились так или иначе раздвинуть границы музыкальной выразительности, одновременно оспаривая многие незыблемые доселе законы сочинения, Бузони прежде всего опирался в своем новаторстве на традиции - на мир барокко (Бах), классицизма (Моцарт) и романтики (Лист). Важно заметить, что он ни в коей мере не был в композиции дилетантом, „сочиняющим пианистом"; напротив, обладая фундаментальными знаниями (ученик В. А. Майера еще в 1890 году стал победителем конкурса имени Ант. Рубинштейна в Петербурге именно как композитор), он стремился к синтезу достижений прошлых эпох, к „единству музыки" и к „молодой (а точнее, омоложенной) классичности". И надо признать, в лучших своих сочинениях он достиг цели. Но уже тогда, когда подобная музыка вместе с определенным уважением вызывала и скептические намеки на эпигонство, на недостаточный авангардизм, происходила смена вех, и музыка Бузони оказалась как бы между двух эпох и между двух огней. Это, видимо, и мешало оценить ее и воспринять вполне объективно.
Впрочем, вполне традиционными в этом плане можно назвать лишь сочинения первого периода его творчества - до 1905 - 1907 годов, хотя и они носят на себе яркий отпечаток индивидуальности художника, привлекают оригинальностью трактовки полифонии, звука, мелодической изобретательностью. Многие из них, такие, как концерты для фортепиано и для скрипки с оркестром, имеют немало почитателей среди исполнителей, стремящихся донести эту музыку до аудитории. Но, бесспорно, период наибольшей композиторской активности Бузони приходится уже на последние полтора десятилетия его жизни. Он тогда жил и преподавал в Берлине (за исключением военных лет, проведенных в Швейцарии), 5ыл окружен восторженными почитателями преданными учениками. В 1907 году Бузони опубликовал одну из своих наиболее ярких публицистических работ - „Набросок новой эстетики музыкального искусства". Именно тут он сформулировал свою программу, свою цель. „К чему обращаем мы теперь свои взоры, в каком направлении ведет наш следующий шаг? - спрашивал он и отвечал: - Я полагаю, к абстрактным звучаниям, к беспрепятственному развитию техники, к звуковой безграничности".
Это была декларация, возвестившая крутой поворот курса, и композитор по этому курсу последовал. Новыми звучаниями полны его Элегическая баркарола, Симфонический ноктюрн, Песня о царстве духов для оркестра, Сонатины и Индейский дневник для фортепиано, в которых отразился дух эпохи, предчувствие глубоких перемен. Одновременно появились и увидели свет рампы более крупные сценические произведения: опера „Выбор невесты" по Э. Т. А. Гофману, фантастически-сатирические одноактные комедии по Гоцци „Турандот" и „Арлекин", наконец, лебединая песня композитора - опера „Доктор Фауст", завершенная вскоре после его смерти учеником мастера Ф. Ярнахом и поставленная в 1925 году в Дрездене.
В первые десятилетия нашего века произведения Бузони довольно часто звучали
в концертных залах, ставились с блеском на оперных сценах - преимущественно
немецких, и принимались подчас даже восторженно. Но с годами их вытеснили
сочинения других, более радикально мысливших авторов, они постепенно отошли
на второй план. В пятидесятых годах наметилось, вроде бы, возрождение
интереса к Бузони -особенно после постановки в 1955 году в Западном Берлине
„Фауста" с Фишером-Дискау в главной роли. Позже активным пропагандистом
и исполнителем его произведений стал известный в нашей стране пианист
Джон Огдон. Но и сегодня еще ни публика, ни исполнители не вынесли окончательного
вердикта, не определили незыблемого места Ферруччо Бузони в истории музыкального
искусства.