Середина XX века подарила нашей стране редкую плеяду выдающихся пианистов, по праву составляющих гордость советского исполнительского искусства. Помимо прочих талантов и других артистических достоинств, плеяда эта была замечательна тем, что все ее представители отличались друг от друга „лица необщим выраженьем", неповторимостью облика, невзирая на принадлежность к тем или иным школам. Каждый из них был личностью в искусстве, а ведь именно это, в конечном итоге, определяет масштаб художника. Одной из таких выдающихся личностей был и Эмиль Гилельс - один из самых молодых представителей этой, уже практически ушедшей от нас плеяды. И конечно, - это признано уже позже - один из великих пианистов нашего столетия.
Артистическая карьера Эмиля Гилельса длилась около полувека, и, естественно, облик его не оставался неизменным - он непрерывно менялся, эволюционировал с годами. Юный победитель Первого Всесоюзного конкурса музыкантов-исполнителей 1933 года, тогда студент Одесской консерватории по классу Б. Рейнгбальд, поразивший слушателей своей феноменальной виртуозностью, мог бы показаться человеку, не слышавшему его в зрелом возрасте, разительно непохожим на мудрого философа фортепиано начала восьмидесятых годов. Но между тем это был один и тот же человек и художник - постоянно стремившийся к совершенству и, как мало кто, достигавший его. Только идеал совершенства, который он видел перед собой, с годами менялся, и может быть, именно в этом и был секрет его вечной молодости.
Эмиль Гилельс был вместе с тем чужд всякой театральности на эстраде,
всякого заигрывания с публикой. Скорее напротив -он словно бы нарочито
сохранял дистанцию между собой и залом. Слушателям, всегда восхищавшимся
им, он казался суровым, неразговорчивым человеком, и, вероятно, это впечатление
в определенной степени отражало сущность облика музыканта, всецело поглощенного
своим искусством. Впечатление это еще более усиливалось тем, что Гилельс
крайне неохотно давал интервью корреспондентам, ограничиваясь, как правило,
односложными ответами и скупыми фактами. Примечательно: так происходило
не только в нашей стране, которую Гилельс многократно исколесил вдоль
и поперек, но и за рубежом, где иные его коллеги оказывались куда более
словоохотливыми, чем на родине. „Я предан музыке, в этом все мое „я"
и все дальнейшие планы", - вот один из его ответов. А
вот другой, на вопрос корреспондента ивановской областной газеты, чем
является для него музыка: „Она для меня жизнь. Ей отдано все. Это, если
хотите, главное средство моего общения с людьми. Играя, я стремлюсь поведать
о своих чувствах и мыслях, выразить, высказать свое миропонимание".
Эти слова дают объяснение тому, что главное наследие Гилельса - в его
записях. К счастью, наследие это достаточно велико и включает не случайные
пьесы, а все наиболее весомое в репертуаре артиста. Это концерты Бетховена,
записаннные дважды -с Д. Сэллом и с К. Зандерлингом (с последним - кроме
3-го), все концерты Чайковского (случай, уникальный в практике великих
пианистов), концерты Моцарта, Брамса, Рахманинова, Шопена, сонаты Бетховена,
Вебера, Шуберта, Чайковского, Глазунова, Прокофьева и Шостаковича, многочисленные
пьесы и камерные ансамбли; наконец, запечатлены и многие концерты Гилельса
в залах СССР, Австрии, США. Думается, каждый, кто любит фортепианную музыку,
способен сам без комментариев оценить масштабность и глубину его искусства.
Мы же, не возвращаясь к его биографии, описанной в нескольких книгах,
предлагаем вниманию читателей небольшой очерк Арама Хачатуряна, с которым
Гилельса связывала многолетняя творческая и человеческая близость.
Судьба одаривала меня встречами со многими талантливыми людьми. Немало я слышал и выдающихся пианистов. Но, думаю, не случайно на всю жизнь у меня осталось воспоминание о первой встрече с искусством Эмиля Гилельса. Сколько прошло лет с того весеннего дня 1933 года, а вот и сегодня я ясно вижу перед собой взволнованно гудящие коридоры Московской консерватории. Шло отборочное прослушивание к Первому Всесоюзному конкурсу музыкантов-исполнителей. Все только и говорили о чудо-мальчике Эмиле Гилельсе. Я попытался проникнуть в Малый зал консерватории, но он был переполнен, и мне удалось пробраться лишь наверх - на балкон. Кажется, Гилельс играл „Свадьбу Фигаро" Моцарта-Листа. Меня тогда буквально потрясла степень технической яркости и артистической зрелости исполнения.
Когда Гилельс закончил играть, зал разразился громом аплодисментов. С
тех пор интерес публики и критики к этому выдающемуся пианисту рос, и
слава его тоже росла. Он становится лауреатом международных конкурсов
в Вене (1936) и в Брюсселе (1938). Может быть, я ошибаюсь, но, по-моему,
у Гилельса вообще не было поражений: он всегда шел в своем творчестве
„по нарастающей линии". Это редчайшее явление!
.Особо хотелось бы сказать о концертной деятельности музыканта во время
Великой Отечественной войны. Тогда сценой ему служили и аэродромы, и цехи
заводов. В тяжелые дни испытаний искусство Эмиля Гилельса вдохновляло
и звало к победе. Оно было просто необходимо. Как необходимо нам и сейчас.
Невозможно представить себе отечественную культуру без искусства этого
выдающегося мастера. В присуждении Эмилю Гилельсу Ленинской премии в 1962
году -народное признание не только его удивительного индивидуального таланта,
но и в первую очередь его подвижничества художника-гражданина своей страны.
Общепризнана выдающаяся трактовка Гилельсом Моцарта и Бетховена, а также
Чайковского. Мне кажется, чтобы так играть этих композиторов, надо быть
музыкантом совершенно особой культуры, особом интуиции и особого интеллекта,
потому «то следует великолепно знать и свою эпоху. » эпоху этого гения
(иначе его нельзя выразить). Когда я думаю о том, почему же Гилельсу удается
успешно решать творческие задачи такой гигантской сложности, то невольно
вспоминается одна старая истина: характерная черта больших музыкантов
- их удивительная трудоспособность. Гилельс -один из немногих художников,
которые являются настоящими фанатиками труда, настоящими героями труда.
Может быть, отсюда его некоторая внешняя суровость, неизменная строгость.
Он всегда собран, сосредоточен - всегда в работе, даже если не сидит за
фортепиано.
Я не имел случаев сталкиваться с педагогической деятельностью Гилельса,
но весь его облик убеждает в том, что он прекрасный педагог. Ученики Гилельса
- среди них Игорь Жуков и Марина Мдивани - сами уже лауреаты многих международных
конкурсов.
С удовольствием вспоминаю работу с Эмилем Гилельсом над моей Фортепианной
сонатой. Это была очень интересная работа. Я приходил к нему, мы обсуждали
страницу за страницей, он вносил весьма ценные предложения. Тут же что-то
переделывалось, кое-что я пересочинял заново.
Во время поездок в различные страны мне доводилось лично убеждаться в
глубоком почитании Гилельса за границей. Если к этому добавить, что он
избран почетным членом Королевской академии музыки в Лондоне, а также
почетным профессором Будапештской консерватории, что он удостоен высоких
наград Родины и зарубежных стран, то станет понятной заслуга этого выдающегося
пианиста в мировой современной культуре".
Слова эти написаны полтора десятилетия назад. Увы, время неумолимо, и оно отняло у нас и того, кому они принадлежат, и того, кому они посвящены. Но искусство Эмиля Гилельса неподвластно времени. Всякий раз, когда экраны телевидения возвращают нас в атмосферу его последних концертов, мы убеждаемся в этом вновь и вновь.