Рассказывая о выдающихся артистах, принято, как правило, широко пользоваться
высказываниями критиков, рецензентов. Спору нет, квалифицированный критик
способен тонко подметить достоинства и недостатки артиста, нарисовать
достаточно узнаваемый его портрет. Немало таких „портретов" и в творческом
досье одного из крупнейших советских певцов Юрия Мазурока, и подавляющее
большинство из них выдержано в восторженных тонах. Но все же здесь, по
случаю его юбилея, нам представилось желание рассказать о его карьере
словами ценителей, пожалуй, не менее строгих и не менее доброжелательных,
-двух его партнеров по сцене, по Большому театру. Ведь в объективности
людей, работающих „в одной связке" с артистом, и постоянно ощущающих
взаимозависимость с ним, тоже не приходится сомневаться. Заметим лишь,
что два приводимых ниже „эскиза" к портрету Юрия Мазурока разделяет
почти полтора десятилетия.
В конце шестидесятых годов Ирина Архипова писала о молодом еще солисте
Большого театра следующее: „Впервые я услышала Юрия Мазурока несколько
лет назад на концерте во время одного приема. Первое впечатление было
сразу благоприятным: очень музыкальный певец, обладающий легким баритоном,
лиричным, да же несколько тенорового звучания. Именно так мне о нем и
говорили незадолго перед тем, как он был принят в Большой театр. Приходилось
слышать и такие высказывания: непонятно -баритон у Мазурока или тенор?.
Подобные мнения, возможно, базировались на том, что тогда у молодого еще
певца звучание голоса не было достаточно насыщенным. Но зато он обладал
богатством стократ более важным: не только отличными природными данными,
но правильной вокальной подготовкой.
Она была получена в Московской консерватории в классе знаменитого баритона
С. И. Мигая и в аспирантуре, где он занимался у А. С. Свешниковой. Небезынтересно,
что еще до того, как Мазурок всецело посвятил себя нелегкому и не всегда
благодарному искусству пения, он окончил Львовский политехнический институт.
В студенческой самодеятельности впервые и обнаружились его незаурядные
вокальные способности, которые так счастливо развились впоследствии. Правильная
школа, полученная Мазуроком, позволила ему утвердиться внутренне, в своем
певческом самосознании, и закрепить свои позиции как артиста Большого
театра. Молодой певец сразу получил ведущую партию: дебютируя в „Онегине",
он был несколько скован сценически, но пел хорошо, оправдывая лучшие надежды,
опровергая скептиков. Что касается сценической скованности, то, рискуя
показаться парадоксальной, я все же выскажу уверенность в том, что для
человека, который делает первые шаги на оперной сцене, эта самая скованность
бывает даже полезной: исполнителя не захлестывает молодой темперамент,
он внимательно следит за вокалом, осваивает его по-настоящему, „созревает"
в той или иной партии, и уж тогда может развернуться во всю ширь своего
актерского дарования.
Вслед за Онегиным - Болконский („Война и мир") и Елецкий („Пиковая
дама"). Прекрасные внешние данные, благородная осанка, лирическая
окраска голоса - все здесь помогало певцу. Именно певческие его качества
укрепились и развились в первых партиях, в исполнении которых превалировало
вокальное начало. Однако это не значит, что первые оперные герои Мазурока
были „внеобразны". Эмоциональность и разочарованность Онегина, возвышенное
и самоотверженное чувство Елецкого, жажда жизни, патриотизм, надежда и
любовь князя Андрея Болконского - все было обрисовано пением, возникало
из пения, базировалось на нем. В дальнейшем стало еще более очевидно заблуждение
тех, кто считал Мазурока холодным. Сдержанность и холодность на сцене
далеко не одно и то же. Не открытый, а внутренний темперамент артиста
несомненен".
Так очертила выдающаяся певица первые шаги Юрия Мазурока. Подкрепляя свои
оценки анализом исполнения артистом партий Деметрия („Сон в летнюю ночь"
Бриттена), Фигаро („Севильский цирюльник" Россини), Веденецкого гостя
(„Садко" Римского-Корсакова), а также довольно интенсивной уже тогда
концертной деятельности певца, Архипова отмечала тонкое стилистическое
чутье его, „умение уловить главное в любом произведении и донести это
главное до любой аудитории". Она заключала: „Юрий Мазурок вступает
в пору зрелости. Ему 36 лет и он уже умеет уверенно управлять своими природными
данными и благоприобретенными знаниями. Я думаю, что его ждет интересная
и значительная творческая жизнь".
Как мы знаем сегодня, предсказание это сбылось в полной мере. Уже в семидесятые годы наступила пора расцвета таланта артиста, пора его мирового признания. Он выступал на лучших сценах мира и в составе труппы родного театра, и как гость, украшавший любой ансамбль высококлассных певцов повсюду - в лондонском „Ковент-Гардене", Королевской опере Брюсселя, „Метрополитен-опера" в Ньй-Йорке, Государственной опере в Вене, в театрах Сан-Франциско, Афин, Берлина, Праги, десятков других городов. Широк и разнообразен репертуар одного из ведущих лирических баритонов мира. Среди коронных ролей артиста - Елецкий и Роберт („Пиковая дама" и „Иоланта"), вердиевские герои - Жермон („Травиата"), ди Луна („Трубадур"), ди Поза („Дон Карлос"), Ренато („Бал-маскарад"), Набукко в одноименной опере; а наряду с ними - Фигаро в „Севильском цирюльнике", Гульельмо в „Так поступают, все женщины", Скарпиа в „Тоске" и Эскамильо в „Кармен", Генри в „Лючии ди Ламмермур", Андрей Болконский и Царев в операх Прокофьева. Но, пожалуй, одной из вершин творчества артиста остается роль Евгения Онегина. Елена Образцова рассказывает: „Впервые он прикоснулся к этому гениальному творению Пушкина-Чайковского еще участником самодеятельности. Онегин был его дипломной работой в оперной студии Московской консерватории, „Евгений Онегин" стал его дебютным спектаклем на сцене Большого театра и с тех пор постоянно сопровождает артиста. Мне неоднократно приходилось слушать Ю. Мазурока - Онегина в Большом театре, во время гастролей. В этом образе особенно ощутимо творческое развитие, совершенствование артиста. Глубокое понимание музыки, чувство слова, художественная чуткость, тщательная отделка деталей с годами снимали с этого образа случайное, наносное, определяли вокальную, сценическую свободу исполнения. При внешней сдержанности и рождался многогранный характер, скрытый за хорошими манерами. Гибкость голоса, который может звучать не только лирически мягко, но и отчужденно-жестко, выразительная интонация, отличная дикция - все подчинено раскрытию образа. Не случайно Онегин в исполнении Юрия Мазурока получил мировое признание. Советский певец внес очень значительный вклад в пропаганду за рубежом этой жемчужины русской оперной классики".
Е. Образцова продолжает: „Однако зарубежные труппы приглашают Ю. Мазурока
не только для исполнения русского репертуара. Прежде, чем выступить в
партии Ренато („Бал-маскарад") на сцене нашего театра, он исполнил
ее за рубежом, пел с большим успехом в Сан-Франциско, Лондоне, Вене. Мы
вместе участвовали в постановке „Кармен", которую осуществляли в
Венской опере дирижер Карлос Клейбер и режиссер Франко Дзеффирелли. Выступая
вместе с Юрием Мазуроком за рубежом в „Трубадуре", „Дон Карлосе",
„Бал-маскараде" и „Кармен", я каждый раз вновь и вновь отмечала
его высочайший профессионализм, умение работать, то, с каким успехом демонстрировал
он свое мастерство.
Среди спектаклей, в которых мы выступаем вместе, мне бы хотелось назвать
еще два - „Пиковая дама" и „Садко". Лишь дважды встречается
Графиня с князем Елецким, но каждый раз за внешней благообразностью вижу
и слышу я холодную уравновешенность, не согретую горячим чувством. А ведь
благороден, знатен, хорош собой. Вся партия Веденецкого гостя сводится
практически к одной песне, но вокалисты знают, какого профессионального
мастерства требует ее исполнение. И Юрий Мазурок демонстрирует его в полной
мере: здесь и тонкое чувство стиля, и отличная фразировка, и вокальное
изящество."
Итак, два отзыва - отзыва артистов двух поколений. Один - об артисте, начинающем подниматься к вершинам славы, другой - о зрелом мастере, находящемся в зените своей карьеры. Думается, сопоставив их, читатель сможет составить достаточно ясное представление об облике певца. А пополнить его можно, слушая многочисленные записи Юрия Мазурока - как в оперном, так и в камерном репертуаре.