Удивительных людей рождает русская земля. Все здесь складывается на особый лад. Меценаты были известны на протяжении чуть ли не всей истории цивилизации. Честь им и хвала. Однако представьте себе мецената, которого реформатор драматической сцены Константин Сергеевич Станиславский называл своим учителем эстетики! И вслед за ним с еще большим основанием могли повторить многие выдающиеся мастера изобразительного и музыкального искусства. Имя этого мецената Савва Иванович Мамонтов. Благодаря его энергии и таланту, благодаря его энтузиазму, бескорыстию, целеустремленности (а вовсе не только материальной поддержке) была перевернута новая блестящая страница в летописи отечественной культуры, страница, ошеломившая в XX веке весь мир.
Он родился в богатой купеческой семье и должен был продолжить традиции
отца, крупного предпринимателя. Однако обстановка, в которой он рос, была
вовсе не похожа на „темное царство", знакомое нам по пьесам Островского.
Наоборот, интересы деловые успешно уживались с эстетическими. На первом
месте для Саввы - увлечение театром. Он участвовал в любительских спектаклях.
Однажды в постановке „Грозы" исполнял роль Кудряша, а Дикого играл
сам автор пьесы.
С учебой между тем дело обстояло хуже и поэтому с юных лет отец стремился
приобщить его к практической деятельности, видя в сыне преемника своих
трудов. Именно с этой целью Савва был направлен в „командировки"
- сперва в Баку, а затем и в Милан. Там юноша должен был знакомиться с
европейскими методами торговли, но куда больше его интересовал оперный
театр. К тому же у молодого Мамонтова был приличный баритон, и на родине
бельканто он отдавал предпочтение вокальным занятиям под руководством
итальянских специалистов.
Впрочем, каким-то хитроумным образом любовь к искусству сочеталась у Саввы Мамонтова с деловой хваткой. После смерти отца он уверенно и с размахом продолжил его железнодорожное дело. Капитал увеличивался от года к году. К тому времени Савва Иванович уже был женат на Елизавете Григорьевне Сапожниковой, у них росли дети. Вот тогда-то, в 1870 году, они приобрели у аксаковских наследников имение Абрамцево, так прочно вписавшееся теперь в историю русской культуры. Не перечесть выдающихся деятелей искусства, которых видели эти стены. Среди них уже на первых порах - Николай Григорьевич Рубинштейн, а также художник Гартман, знакомивший обитателей Абрамцева с музыкой Мусоргского. Завязалась дружба и со скульптором Антокольским. Они особенно близко сошлись, будучи в Риме. Приведем строки из письма Антокольского Стасову: „Вчера уехал один из новых друзей моих, некто Мамонтов. Он едет прямо в Москву, и если поедет через Петербург, то непременно будет у Вас и у Репина. Псзвольте заранее представить его: он один из самых прелестных людей с артистической натурой. Он -прост, добр, с чистою головою; очень любит музыку и очень недурно сам поет. Приехавши в Рим, он вдруг начал лепить - успех оказался необыкновенный!. Надо сказать, что если он будет продолжать и займется искусством серьезно хоть годик, то надежды на него очень большие. Притом нужно сказать, что человек с большими средствами, и надо надеяться, что он сделает очень много для искусства". Именно так и произошло.
Вскоре Абрамцево становится настоящей Меккой для русских художников.
Здесь подолгу гостят Репин („Я склонен думать, что Абрамцево лучшая в
мире дача, это просто идеал"!), Поленов, Виктор Васнецов, Серов,
позднее к ним присоединились Коровин, Врубель, Остроухое, Нестеров.
Удивительная обстановка царила в Абрамцеве, как, впрочем, и в московском
доме Мамонтовых. Все тут было пронизано преклонением перед высоким искусством.
Сам хозяин был лидером театрально-художественного дела. Он писал пьесы,
которые сам и ставил, а к середине восьмидесятых годов загорелся идеей
организовать Русскую частную оперу. А уж если Мамонтов приступал к делу,
то преодолевал на своем пути все преграды. Он решил сломать государственную
театральную монополию с ее казенщиной и рутиной. Организация труппы, ее
вокальная и сценическая подготовка, выбор репертуара - все это он взвалил
на свои плечи. Так что с самого начала Мамонтов не был обычным меценатом
-деньги деньгами, но на самом деле он был художественным руководителем
каждого своего нового предприятия. Не говоря уже о художниках, в оперную
труппу были привлечены отличные певцы - Салина, Любатович, Ершов, дирижеры
Труффи и Бевиньяни, позже он привлек к постановкам и знаменитых итальянцев
- Мазини и Таманьо. Как пишет современный исследователь М. Коп-шицер,
„роль Мамонтова всеобъемлюща. Он был во всем. Все нити тянулись к нему
и от него. Впервые в русском театре роль режиссера была поднята на такую
высоту. Он режиссирует, он сочиняет мизансцены, подсказывает актерам,
как ходить, как держать руки, как петь: если нужно - петь, повернувшись
спиной к зрителю, а не так, как в императорской, у края рампы. Петь нужно
играя! Таков режиссерский принцип Мамонтова".
И на первом плане - русская опера.
Начинали с „Русалки" Даргомыжского и „Снегурочки" Римского-Корсакова.
Впрочем, для материальной поддержки ставили „Фауста" и „Африканку",
„Риголетто" и „Аиду" с участием иностранцев. Новаторские идеи
Мамонтова с трудом пробивали дорогу, критика воспринимала их с подозрительной
осторожностью. Многих смущали и реалистические принципы мамонтовской режиссуры,
и совершенно необычные декораторские решения выдающихся художников. Первая
Частная опера просуществовала до 1891 года.
Но не таков был Мамонтов, чтобы окончательно распрощаться с любимым детищем.
Непосредственным импульсом к возобновлению оперного дела послужило знакомство
Саввы Ивановича с молодым Шаляпиным. Мамонтов совершенно случайно услышал
его в Панаевском театре. Шаляпин пел Гудала в „Демоне" Рубинштейна.
Сомнений быть не могло - это гениальный певец! С ним Частная опера обретет
новую жизнь.
Тут же состоялось личное знакомство, и Мамонтов приступил к делу. На
будущий сезон 1896 года он арендовал театр Солодовникова, а на лето пригласил
Шаляпина в Нижний Новгород, где проходила грандиозная Всероссийская выставка.
Здесь Шаляпин выступал в составе обновленной мамонтовской труппы. „Жизнь
за царя" Глинки, „Демон" Рубинштейна, „Фауст" Гуно, „Евгений
Онегин" Чайковского, „Русалка" Даргомыжского. Репетировал Шаляпин
под руководством Мамонтова, и это, безусловно, способствовало творческому
созреванию яркого таланта. А главное, контрастировало с застойной атмосферой,
царившей в Мариинском театре, солистом которого Шаляпин стал к тому времени.
Много лет спустя великий певец вспоминал: „В театре у нас жила какая-то
радостная и неиссякаемая энергия. Я с грустью думал, что все это скоро
кончится и снова я начну посещать скучные репетиции казенного театра,
участвовать в спектаклях, похожих на экзамены. Было тем более грустно,
что Мамонтов. Коровин и все артисты труппы. стали для меня дорогими и
нужными людьми".
Но у Мамонтова была твердая цель -переманить Шаляпина в свой обновленный
театр. Он даже использовал любовь к итальянской балерине Иоле Торнаги,
приехавшем в Россию на гастроли и оставшуюся здесь. Неустойка была выплачена
- и Шаляпин стал солистом Частной оперы. Здесь перед ним открылись необозримые
возможности, вс многом это был театр шаляпинского репертуара. Он хотел
петь Ивана Грозного в „Псковитянке" Римского-Корсакова и немедленно
получил согласие. Именно под руководством Мамонтова проходил он одну из
лучших своих ролей. Премьера «Псковитянки» прошла с огромным успехом,
и это было начало целой серии триумфов мамонтовской оперы. Рядом с Шаляпиным
выступали « другие замечательные артисты. Среди них Надежда Ивановна Забела-Врубель,
с участием которой была поставлена, в частности, новая опера Римского-Корсакова
„Садко". Характерно, что Мамонтов любил повторять фразу: „У меня
в театре художники".
Руководствуясь этим принципом, он сумел сплотить вокруг себя группу блестящих единомышленников. Вскоре к певцам и художникам присоединился в его театре Сергей Васильевич Рахманинов. Имение здесь раскрылся в полной мере дирижерски» талант выдающегося русского музыканта. Быстро обогащался репертуар театра -„Борис Годунов" и „Хованщина" Мусоргского, „Князь Игорь" Бородина, «Опричник» Чайковского, „Снегурочка" и „Моцарт и Сальери" Римского-Корсакова. Все это были образцы нового, реалистического подхода к оперному жанру. Характерно в этом отношении наблюдение рецензента газеты „Новости дня". В 1897 году он писал: „Если в прошлом году задачи. антрепризы являлись еще смутными и неопределенными, то в нынешнем году они уже достаточно ясны. Мы смотрим на Частную оперу как на учреждение, стремящееся не только пополнить пробелы репертуара казенной сцены, но и оживить вообще наше зачерствелое оперное дело новым к нему отношением. Мы уже по многим признакам чувствуем, что в этом сезоне художественная сторона исполнения попала в руки опытного, думающего и чувствующего руководителя, умеющего вдохнуть новую струю в это далеко не установившееся дело. Мы чувствуем, что руководитель этот с особенной любовью относится к постановке опер отечественных композиторов, особенно сочувствуем ему именно в этом, так как ни в одной цивилизованной стране Европы отечественная музыка не находится в таком загоне, как у нас в России. А в опере наше народное творчество не уступает заграничному, и России принадлежит и будет принадлежать последнее слово. Слово это, поставленное в девиз русской школы Даргомыжского, есть художественная правда".
Да, именно художественной правды добивался Мамонтов в любой области искусства, к которой он обращался. И нашел первоклассных исполнителей своих передовых замыслов. Поэтому столь чувствительной была потеря Шаляпина, который не смог устоять перед материальными соблазнами, предложенными ему новой дирекцией императорских театров. Все же и без Шаляпина Частная опера вполне могла держаться на достигнутом уровне.
Увлечение искусством не мешало все эти годы Савве Ивановичу уделять достаточное
внимание и бизнесу, как мы бы сейчас выразились. Такое совмещение было
для него вполне органичным. Показательна зарисовка художника и архитектора
Бондаренко: „Работали на совесть. Савва Иванович постоянно заезжал в театр,
интересовался. Меня он заставлял приезжать к нему ежедневно с рапортом
о ходе работ. Рапорт делался обыкновенно за завтраком. Завтраки Саввы
Ивановича были оригинальное, курьезное явление.
Представьте себе его большую столовую, где висело великолепное панно Васнецова,
был огромный камин, цветное стекло. Громаднейший стол, где могли усесться
семьдесят, если не восемьдесят человек. У стола Савва Иванович. Вокруг
него дети. Кто-нибудь из знакомых художников обязательно: Коровин, Серов,
Врубель, часто заходил Поленов. Певцы тут же сидят, инженеры. Разговор
происходит перекрестный.
Савва Иванович спрашивает Крутикова: „Как партия прошла?" В это время
к Савве Ивановичу подходит лакей и говорит: „По телефону инженер спрашивает
насчет вчерашнего". - „Скажите: Петербург, 27, Вятка, 11". „Скажите,
все готово, можно приступать к настилке полов?" - это ко мне. „Миша,
как идет работа с плафоном?" „Костя, нарисуй стену сегодня же".
Тут же инженеру Чоколову: „Не вышло, не вышло, обещали вы выпустить 17
вагонов, не вышло".
И опять начинается деловой разговор. В это время его спрашивают насчет
каких-то акций, он дает распоряжение, говорит: „Не нужно, нужно телеграмму
дать. Пусть ее принесут мне, я подпишу" - и т. д. „Плохо выучили,
плохо выучили", - обращается к певице, и т. д. И все замечания деловитые".
Театр занял прочное место в художественной панораме Москвы, да и всей
России. Но тут произошло трагическое событие, нарушившее ход жизни и самого
Саввы Ивановича, и его детища. Осенью 1899 года Мамонтов был арестован.
Это было чрезвычайно запутанное дело, и, кажется, до сих пор трудно разобраться
в его тонкостях и хитросплетениях. Сложные финансовые операции, интриги,
столкновения коммерческих и даже политических интересов, судьбы власть
имущих - все это оказалось запутанным в неразрешимый клубок. Словом, Мамонтов
оказался в тюрьме, а потом под домашним арестом. Удивительный человек,
он и в этих условиях не оставлял своих художественных интересов, строил
новые оперные планы, лепил бюсты. частных приставов, которые его охраняли.
И вот суд состоялся. Все сходились на том, что при заключении каких-то
финансовых сделок буква закона была обойдена. Но это ни в малейшей степени
не поколебало уверенности в глубокой честности и благородстве Мамонтова.
На все пункты обвинения присяжные дали однозначный ответ: „Нет, не виновен".
В июле1900 года Савва Иванович на свободе. Но труднее было справиться
с финансовым крахом. Так что в XX век Мамонтовской опере не суждено было
перебраться. Разбрелись, кто куда, старые друзья, некоторые ушли из жизни,
иные изменили своему старому другу. Верны оставались лишь Поленов, Васнецов,
Серов. Впрочем, он не терял присутствия духа. В доме за Бутырской заставой
он организовал керамический завод, сам часто вставал к гончарному станку,
ездил за границу, задумывал новые предприятия.
В годы первой мировой войны неожиданно подтвердилась прозорливость Мамонтова-предпринимателя.
Именно его железнодорожные начинания (на севере и в Донецком бассейне)
оказались исключительно ценными в стратегическом отношении. Столь же прозорливым
был он в области художественного творчества.
В 1915 году В. Дорошевич написал статью под названием „Русский человек".
Его словами закончим рассказ о меценате-художнике: „Два изумительных случая
случайно случились с этим человеком. Построить две железные дороги, которые
оказались родине самыми необходимыми в самую трудную годину. Это тот самый
Мамонтов, которого разорили, которого держали в „Каменщиках", которого
судили. Оправдали. А на следующий день к которому многие из его присяжных
явились с визитом: засвидетельствовать свое почтение к подсудимому.
И как с благодарностью не вспомнить сейчас „мечтателя", „затейника",
„московского Медичи", „упрямого" старика С. И. Мамонтова. Он
должен чувствовать себя теперь счастливым. Он помог родине в трудный год.
Есть пословица у нас: кого люблю, того и бью. Должно быть, мы очень „любим"
наших выдающихся людей. Потому что бьем мы их без всякого милосердия".