Ежегодник - В мире музыки - 1991г.

Музыкальная литература



Книги, литература, ноты

 

Карл Таузиг

„.ИЗ ВЕЛИКИХ ВИРТУОЗОВ"

 

 

Сегодня уже трудно, если не невозможно, восстановить иерархию ценностей в исполнительском искусстве прошлого столетия. Но при всем том, имена Ференца Листа и Антона Рубинштейна сияют на небосклоне истории как негасимые звезды первой величины, хотя отзвук их игры и не запечатлелся в грамзаписи. Но кто дальше, кто стоял за ними, соперничал с ними? Не так уж мало было их - блистательных виртуозов и ярких художников, особенно среди пианистов. И бесспорно, в ряду первых все историки единодушно называют Карла Таузига, а кое-кто считает его не просто гениальным пианистом, но и самой многообещающей, блистательной и трагической личностью среди пианистов эпохи романтизма.

Потомственный музыкант, по национальности чех, Таузиг родился и провел детские годы в Варшаве. Игре на рояле его учил отец - довольно плодовитый композитор и неплохой пианист, ученик Сигизмунда Тальберга. В июле 1855 года четырнадцатилетний юноша предстал пред светлые очи самого Листа. Поначалу прославленный маэстро не хотел слушать очередного вундеркинда из Польши, но его отец Алоиз Таузиг сумел в конце концов убедить его, и маэстро не был разочарован. Композитор Петер Корнелиус, принадлежавший к кругу его друзей, свидетельствует, что Лист был необычайно взволнован, слушая мальчика. „Юноша оказался настоящим маленьким дьяволенком. Он штурмовал Полонез Шопена As-dur такими октавами, что у нас перехватило дыхание". А сам Лист в те дни отправил взволнованное письмо княгине Сайн-Витгенштейн, рассказывавшее о том, что вундеркинд из Варшавы, посетивший его в Веймаре, оказался одаренным феноменально и останется здесь год-другой для совершенствования. „Он все играет отлично, сочиняет (достаточно хорошо) и, по-моему мнению, очень быстро сделает ослепительную карьеру."

Прогноз великого маэстро оправдался очень скоро. Таузиг делал стремительные успехи, разучил огромный репертуар, стал любимцем великосветских салонов, а в 1858 году дебютировал перед публикой в Берлине, играя с оркестром под управлением X. Бюлова. За следующие два-три года он объездил всю Германию, а затем и остальную Европу, пользовался неизменным успехом в Ррссии, особенно в Петербурге. Пресса не раз называла его равным самому Листу, не уступающим Рубинштейну, и, надо сказать, оба гиганта без ревности относились к его успехам: первый восхищался его „бронзовыми руками", а второй - окрестил его „непогрешимым".

По стилю игры, по внешнему артистическому облику Таузиг был, конечно, типичным виртуозом той эпохи, потрясавшим публику техническими „пируэтами", причем, в отличие от большинства современников, исполнявшимися им при полном внешнем спокойствии: он сознательно отвергал всякую театральность, все, что называл одним словом - „спектакль". За роялем он был почти неподвижен, и лишь в самые трудные моменты слегка напрягались губы на бесстрастном лице артиста. Но неверно было бы думать, что Таузиг был только виртуозом - он по праву считался и большим, настоящим художником. Известный русский критик В. Ленц отмечал: „Он играл, как Шопен, он чувствовал, как Шопен, он был Шопеном за роялем". Это говорит о многом, хотя отсутствие тождества очевидно: Таузиг был виртуознее Шопена, холоднее Шопена, и исполнял, в отличие от Шопена, музыку самых различных авторов. Ничтожное место в его репертуаре занимали как раз собственные сочинения - Концерт для фортепиано с оркестром, несколько этюдов. Правда, его „коньками" были великолепные транскрипции для фортепиано сочинений Баха, Скарлатти, Шуберта, три парафразы на мотивы опер Вагнера, обработки вальсов Штрауса, и поныне иногда встречающиеся в программах пианистов. Но и музыка Шопена действительно занимала в его концертах важное и неизменное место.

Поселившись в середине шестидесятых годов прошлого века в Берлине, Таузиг наряду с концертной деятельностью занялся и преподавательской. Правда, на нее у него оставалось не слишком много времени, да он и не очень любил ее. Основным его педагогическим методом была демонстрация музыки в собственном исполнении и требование к ученику как можно точнее копировать его. Одна из воспитанниц артиста, довольно известная позднее пианистка Эми Фрей, не без горечи замечала: „Мне всегда казалось, что это было все равно что пытаться вызвать молнию с помощью сырой спички".
Следовало бы подчеркнуть, что Таузиг пользовался весьма высоким авторитетом среди современников не только как виртуоз, но и как настоящий художник, человек широкого кругозора и культуры. Он был начитан в философии и естественных науках, считался прекрасным собеседником - когда был „в духе". Среди друзей и почитателей Карла Таузига были многие крупнейшие музыканты. В их числе Вагнер, росту популярности которого он немало способствовал своими транскрипциями оперных фоагмен-тов; Брамс, охотно музицировавший вместе с ним; Иоахим, со всей категоричностью утверждавший: „Это во всяком случае величайший исполнитель на фортепиано, который сегодня выступает публично. Полнота и очарование туше. многообоазие программ, отсутствие всякого шарлатанства, короче - почти невероятное севершенство для 24-летнего человека!" Немало почитателей было у Таузига и в России.

Но с годами знаменитый маэстро все больше становился неисправимым мизантропом, всячески стремился уединиться от людей, страдал приступами тяжелой меланхолии. В 1870 году он признавался ученикам, что сама мысль выступить публично для него больше непереносима. Вскоре после этого, словно бы пересиливая себя, он объявил цикл из четырех концертов, но под предлогом ухудшения состояния здоровья отменил их. Потом у него появилось желание поехать в Италию и там спастись от зимы и болезни, но едва поставив ногу на обетованную землю, он решил: „Нет, нет, здесь нельзя оставаться!" И вернулся в Берлин, где его и сразила „чума XIX века" -туберкулез.
Именно после его ухода стало ясно, каков был масштаб этого уникального музыканта. Ханс Бюлов - сам один из корифеев мирового пианизма, восклицал: „Непревзойденный, великолепный концентрат фантазии! Он олицетворял собой все развитие фортепианной игры от начала ее до сегодняшнего дня". В те же дни Антон Рубинштейн писал своему другу Листу: „До меня дошло печальное известие о смерти Таузига. Это ужасно. Я глубоко огорчен этой смертью, тем более, что вместе с моим братом и Бюловым он последний из великих пианистов-виртуозов; а ведь инструментальная музыка может лишь пасть с исчезновением виртуозности: искусство двигают вперед вовсе не „хорошие музыканты". Так называемый „хороший музыкант" - это депутат правой, центра, левой, но искусству необходим диктатор, император. Композиция есть закон, а виртуоз - исполнительская власть."

К счастью, природа способна воспроизводить не только „хороших музыкантов", и виртуозность отнюдь не умерла с уходом со сцены великих мастеров той далекой эпохи. Печально другое: Таузиг умер, не достигнув и 30 лет и далеко не достигнув своей вершины, в то время как некоторые его более счастливые сверстники даже успели представить нам образцы своего искусства, запечатленными на грампластинки. Он же остался загадкой, легендой, отраженный свет от которой, правда, еще долго сиял на горизонте музыкального искусства. Еще и в нашем столетии пианисты считали хорошим тоном начинать концерты Токкатой и фугой ре минор Баха в транскрипции Таузига; его переложения штраусовских вальсов увлекали публику в исполнении Сергея Рахманинова и Григория Гинзбурга, а его фортепианная версия „Приглашения к танцу" Вебера по праву считается одной из самых виртуозных во всей фортепианной литературе. Надо полагать, сам Таузиг исполнял эти свои переложения с неотразимым блеском.