Ежегодник - В мире музыки - 1991г.

Музыкальная литература

С.Прокофьев - ноты



Биография, жизнь и творчество композитора С.Прокофьева

 

ЖИЗНЬ СЕРГЕЯ ПРОКОФЬЕВА

1 2 3 4 5 6 7 8

 

 

Поездка в Москву принесла яркие театральные впечатления - „Русалка", „Кармен", „Фауст", „Князь Игорь", „Спящая красавица". И как часто случалось у Прокофьева, общие впечатления сразу получают практическое преломление. Вот уже собственными усилиями создана литературная основа, а затем и опера „Великан"; еще одна попытка в том же жанре - „На пустынных островах". Пройти мимо таких явных признаков таланта было невозможно. При содействии ученика консерватории Ю. Н. Померанцева юного музыканта смогли „продемонстрировать" самому Танееву. В своем дневнике 23 января 1909 года выдающийся мастер записал: „Сережа играл свои сочинения - абсолютный слух, узнает интервалы, аккорды. 2 голоса из Баховской кантаты гармонизовал так, что видно, что он ясно представляет себе гармонию. Юша (Ю. Н. Померанцев) будет ему давать уроки и раз в неделю ко мне его приводить".

Именно по совету Танеева к Прокофьевым в Сонцовку отправился Р. М. Глиэр, ставший первым воспитателем великого советского композитора и подготовивший его к поступлению в консерваторию. Летом 1902 и 1903 годов Глиэр обучал своего питомца основам гармонии, формы, инструментовки. В четыре руки они переиграли массу произведений мировой классики. „Наши занятия по гармонии шли успешно, - говорил Рейнгольд Морицевич. -Сережа очень охотно выполнял гармонические задачи, которые я задавал ему главным образом по учебнику Аренского. Мальчик был хорошо начитан в музыкальной литературе, бойко читал с листа, не боясь трудностей. Абсолютный слух и отличная память, замечательное гармоническое чутье, богатая художественная фантазия помогали ему без труда овладевать теорией композиции".

Биография композитора


И снова теория и практика оказались неразделимы для юного Прокофьева. Он активно приступает к практическому сочинению. И речь идет не только об ученических пьесах. В архиве композитора сохранились толстые тетради, в которых собраны так называемые „песенки" для фортепиано, связанные по преимуществу с различными семейными событиями. И с каждой новой серией песенок (а всего их набралось шесть десятков) Прокофьев все более обнаруживал самостоятельность своего творческого почерка. Он, однако, не ограничивает себя инструментальной миниатюрой. Уверенность в собственных силах уже тогда была одной из отличительных его черт. Он пишет четырехчастную симфонию, скрипичную сонату, оперы „Пир во время чумы", „Ундина", романсы на стихи Пушкина и Лермонтова, на собственные тексты.

Советский композитор С.Прокофьев

Не следует, однако, думать, что Сережа Прокофьев был этаким угрюмым вундеркиндом. Наоборот, можно сказать, что ничто детское не было ему чуждо. Он играл с местными ребятишками, собирал марки, увлекался астрономией, собирал цветы для гербария, следил за аквариумом, наконец, играл в разные игры, много читал. И увлечение, оставшееся с ним на всю жизнь, - шахматы, в которых он добился немалых достижений.
И все же над всем царствовала музыка. Сомнений в призвании не было - пути вели в Петербургскую консерваторию.
В сентябре 1904 года тридцатилетний абитуриент появился перед солидной экзаменационной комиссией, которую возглавляли Римский-Корсаков, Лядов и Глазунов. Оперы, симфония, сонаты, фортепианные сонаты. Внушительный список наработанного несколько контрастировал с задорным видом белобрысого мальчугана. Ясно было, однако, что все эти опыты далеко не графоманские. Он был зачислен в класс гармонии к Анатолию Константиновичу Лядову.
У Прокофьева с педагогом не сложилось подлинного взаимопонимания. Строгий стиль Лядова не импонировал ершистому подростку. „Во мне воскресло старое равнодушие к гармоническим задачам, - вспоминал композитор позднее, - я стал писать небрежно, что раздражало Лядова". Все это так, но, конечно, в процессе формирования Прокофьева занятия в классе гармонии сыграли важную роль. Можно сказать, что в будущем он развивал и лядовские традиции. Но тогда мятежные порывы юного музыканта противостояли педантичным указаниям профессора.

Пьесы Прокофьева

Парадокс в том, что явная творческая мятежность не мешала Прокофьеву точно выстраивать свою жизненную канву. Редкое сочетание. И вне консерваторских основ, живя летом в Сонцовке, он продолжал систематическое освоение как композиторских премудростей, так и других духовных ценностей. Здесь им руководила твердая рука отца. Вот как оценивал тот период Сергей Сергеевич: „Отец был систематичен и строг, но ко мне относился мягко. У меня сохранилось большое чувство благодарности к родителям, прививавшим мне с детства любовь к порядку, умение правильно распределять свое время, а также находить удовольствие в каждодневных занятиях". Тогда в Сонцовке зародилась и его светлая дружба с молодым ветеринарным врачом и любителем музыки Василием Митрофановичем Моролевым. Новый знакомец твердо верил в необыкновенный дар своего приятеля, они часто музицировали в четыре руки, изучая классические образцы и музыкальные новинки. И ко всему Моро-лев был неизменным шахматным партнером, достойным соперником за доской. Четыре десятилетия продолжалась эта трогательная дружба.

В консерватории разносторонне одаренный студент занимался также у А. А. Винклера по классу специального фортепиано, а с осени 1906 года брал уроки инструментовки у Римского-Корсакова. И тут занятия шли не без шероховатостей. У Прокофьева на все были свои независимые взгляды. Педагоги всегда имели к нему претензии - вот и получил он весною 1908 года от Римского-Корсакова только четверку. Спустя много лет Прокофьев был объективнее: „Только позднее я понял, как много можно было извлечь из соприкосновения с таким человеком, как Римский-Корсаков".
В его музыкантском и человеческом становлении большое значение имела начавшаяся в консерватории дружба с Николаем Мясковским. Их объединяли общие интересы и устремления. При содействии Мясковского молодой Прокофьев знакомился со многими новинками западноевропейской музыки - произведениями Клода Дебюсси, Макса Регера, Рихарда Штрауса. Комментируя взаимоотношения с Лядовым, Мясковский отмечал: „Мы не рисковали показать ему то, что писали „для себя", тем более, что ему было известно о нашей зараженности модернизмом." Ему вторит Прокофьев в письме к Глиэру: „Лядову своих сочинений не показываю, так как за них он, вероятно, выгнал бы меня из класса. Лядов крепко стоит за старую спокойную музыку и дороже всего ценит хорошее голосоведение да логичность последовательности. А новую музыку с интересными гармониями он ругает на чем свет стоит. Мои последние вещи как раз туда принадлежат, так что я предпочитаю уж лучше совсем не показывать".

Да, юношеские фортепианные сонаты и другие опусы были полны художественной дерзости и в академичные рамки не вписывались. Другое дело, что все они не вошли в основной композиторский список, оставшись лишь пробами пера. Но Прокофьев был, пожалуй, одним из самых хозяйственных авторов во всей музыкальной истории. Многие страницы юношеских опытов он впоследствии пустил в дело, используя и для своих зрелых сочинений. Тут примеров очень много, и они приведены в монографии, написанной И. Нестьевым еще в 1957 году.

Впрочем, некоторые пьесы тех лет вошли в золотой прокофьевский фонд. С ними, в частности, состоялся и публичный дебют композитора, устроенный по инициативе петербургского кружка Вечера современной музыки. В „Автобиографии" Прокофьев рассказывает: „Вечер современной музыки, в котором я выступал, состоялся. 18 (31) декабря 1908 года в довольно скромном концертном зале Реформаторского училища. Это был сорок пятый концерт современной музыки, восьмой сезон их существования. Первое отделение состояло из посмертных изданий Грига. Во втором отделении, кроме Мясковского и меня, в программе имелись вещи моих профессоров Витоля, Черепнина и Танеева. Были еще Скрябин и Метнер, но их исполнение не состоялось по болезни пианистки. Из моих вещей первым номером шла „Сказка" (впоследствии ор. 3), далее „Снежок" (который ныне наполовину растаял), „Воспоминания", „Порыв", „Отчаяние" и „Наваждение" (составившие впоследствии ор. 4) и среди этого „Мольбы", от которых тоже не осталось следов и которые я теперь не могу вспомнить. Играл я прилично, во всяком случае, бойко. Успех был довольно большой, я сказал бы, пожалуй, неожиданный. После окончания концерта многие приходили в артистическую и пожимали мне руку".
Новаторские открытия Прокофьева вызывали осуждение в солидной консерваторской среде. Но это его не смущало. К выпускному экзамену в 1909 году он представил фортепианную сонату и финальную сцену из оперы „Пир во время чумы". Энтузиазма предложенная программа не вызвала, оценки до высших не дотянули, но, так или иначе, диплом „свободного художника" был получен.
Однако Прокофьев не спешил расставаться с консерваторией. Продолжая сочинять музыку (четыре фортепианных этюда, пятичастная Симфониетта, оркестровые пьесы „Сны", „Осеннее", хоры, романсы), он совершенствуется как пианист в классе А. Н. Есиповой, овладевает дирижерским искусством под руководством Н. Н. Черепнина, который, в отличие от других, поддерживал смелые искания своего воспитанника. Впереди лежал самостоятельный путь. Начало его было омрачено семейным несчастьем - в 1910 году умер отец. Сонцовка отошла в область воспоминаний.

1 2 3 4 5 6 7 8